вторник, 30 ноября 2010 г.

30 ноября, вторник. Разговор с профессором

Весь последний день осени в Питтсбурге шел дождь, а у меня в два часа по восточному времени было назначено Skype-интервью с профессором Хартвигом. Готовиться я к нему начал в субботу тем, что нашел в недрах компа самую полную презентацию по своему проекту, которую когда-либо готовил. За вечер субботы и воскресенье путем косметического обновления и вживления пары новых результатов (и ссылки на единственную статью Хартвига, на которую я хоть как-то мог сослаться) я приготовил доклад из 28 слайдов. Если на меня не давит руководство, то я никогда не готовлю и не репетирую речь. Когда я вижу свои слайды, которые я пару дней назад приготовил, рассказ сам собой возникает в моей голове. Потому я не боюсь что-нибудь забыть. О контроле времени я тоже не забочусь: если собеседнику интересно, то он и час меня слушать будет. Поэтому я включаю все, что считаю важным и занятным. Есть у меня, конечно, эмпирическое правило: 2 минуты на слайд. Хартвиг просил меня представить мои результаты за 40–45 минут. Получилось чуть больше часа (28 слайд х 2 мин/слайд = 56 мин), но это с остановками на его вопросы. А вот когда люди (Эдмунд или профессор Випф) готовят 66 слайдов на сорокаминутную презентацию, я только качаю головой.

Слайды я приготовил необычно рано, к 9 часам воскресенья. Обычно в подобных случаях я работаю всю ночь на понедельник, но тут уже 90% было готово заранее. Оставалось только облизывать, чем можно заниматься до бесконечности. Просмотрев после ужина еще раз все слайды, я нашел только одну существенную ошибку (тройная связь вместо двойной: пятивалетный азот!) и пару недочетов вроде двойки, не опущенной в нижний индекс. И отправил слайды профессору.

Местом проведения конференции я выбрал нашу компьютерную комнату и очищенный от вирусов компьютер группы. Мне предлагали зарезервировать одну из факультетских комнат для заседаний, но wi-fi в здании слабенький: видео может не потянуть. За своим рабочим столом у меня интернет по кабелю, но там я сижу спина в спину с Жульеном и вообще вид непрезентабельный. В других комнатах кабели тоже есть, но мой компьютер можно подсоединять только на 11-ом этаже: следствие всеобщей истерии и файервольного огораживания. Так что в полвторого я разогнал всех из компьютерной, повесил на оба входа самопальные знаки: Do not enter. Videoconference in progress. К слову, никто не побеспокоил, только принтер печатал время от времени.

Меня все равно смущал общий бардак и анахроничные электронно-лучевые мониторы на заднем плане. Так что я заодно прибрался, запихал все вешалки, стулья в угол, вне поля зрения камеры. Только окно было нечем занавесить и за ним шел дождь. Потом я, конечно, вернул бардак на место, но хотелось произвести впечатление образцовой группы, в которой листы A4 по полу не валяются. Я даже ботинки вместо кроссовок надел, хотя профессор этого никак оценить не мог.

Ну, так вот поговорили мы с ним в общей сложности полтора часа. Я рассказал ему о карбен-боранах. Он рассказал мне о неопубликованных проектах своей группы, спросил меня о моих планах, чем заниматься на постдока и после. Поинтересовался, когда я защищаюсь и каков мой визовый статус. Я честно признался, что рассчитывать на NIH и NSF стипендии не имею права, так как родился не в Чикаго, а в Ленинграде (а кто-то в Пхеньяне родился), но буду стремиться когда-нибудь поправить ситуацию. На этом наше интервью подошло к концу. Хартвиг пообещал сообщить о своем решении в ближайшее время. Ему надо еще нынешних постдоков по головам пересчитать, кого-то куда-то пристроить, прежде чем набирать новых, узнать ситуацию с финансированием, так как если нет денег, то при все желании нет позиции. В общем, я наконец-то могу ничего не делать, а просто ждать.

Я же еще раз заверил его в том, что от идеи пойти в Иллинойс постдоком не отказываюсь. Впечатление он на меня произвел самое благоприятное. Надеюсь, что я ему тоже понравился. Еще сегодня я сделал три колонки.

суббота, 27 ноября 2010 г.

Изгнание вируса из компьютера группы

Пошел я сегодня на факультет примериться перед вторничной конференцией: не слишком ли загажена computer room. Комната для поставленных задач сгодится, но вот главный компьютер за полтора года пребывания в общем пользовании зарос вирусами и прочими всплывающими окнами. Там не то, что Skype, там интернет сегодня утром пахать не хотел. Перезагрузка привела к тому, что вирус по имени AntiSpy Safeguard, на дал запуститься Windows Explorer'у, а потребовал номер банковской карточки. Делать нечего, надо звать главного по компьютерам. А надо вам сказать, что главный по компьютерам в нашей группе это я сам. И компьютерные проблемы я решаю так же, как вожу машину: с помощью и руками брата.

Пришел брат и через три с половиной часа все было приведено в норму. Если знать, что делать, то можно и за час разобраться, потому на будущее составляю себе мануал. (Если бы пригласил Jeff'а, нашего факультетского админа, то лечение могло растянуться на недели).

Первым делом брат перегрузился в safe mode'e (F8) и стер все файлы в папке Temp. Установленная программа Autoruns вредных процессов в безопасном режиме не видела. Потому перегрузились еще раз в нормальном режиме. Когда всплыл AntiSpy Safeguard, нажал Alt+Ctrl+Del и через File>New task... запустил Explorer. Затем были сняты все подозрительные процессы. Далее используя Autoruns (весьма полезная в таких случаях программа), нынешние загружаемые процессы были сравнены с копией, сделанной летом. Вирусы и трояны были удалены как из autorun'а, так и потерты на диске (через Free Commander установленный по случаю). Заняло это минут десять и дальше начался поиск решения главной проблемы.

Какой-то ранний вирус перед смертью напакостил: отменил обновления Windows. А без обновлений неудивительно, что новые гады к нам заползли. При попытке найти и скачать обновления возникала ошибка номер 80246008, которую официальный сайт поддержки предлагает решать походом в Control Panel>Administrative Tools>Services и изменением параметров Background Intelligent Transfer Service (BITS). Просто было на бумаге, но в искомой папке такого сервиса не оказалось. Попытки скачать его заново или разные repair kits к нему ни к чему не привели. Система заявляла, что с BITS все в порядке.

Поиск по форумам в конце концов привел к решению. Не только мой брат не знал, что нужно предпринять. Люди и по 20 часов тратили. Проблема была в том, что вирус изменил реестр (тот, что открывается regedit'ом). Иногда он прописывал в пути fystem вместо System, но у нас никаких fystem не нашлось. Тщательная сверка того, что нашлось с тем, что должно было быть, обнаружила отсутствие одной маленькой строчки Start. В HKEY_LOCAL_MACHINE\SYSTEM\CurrentControlSet\Services\BITS добавили через New>DWORD, имя Start, значение 3 (можно 2). После перезагрузки BITS обнаружился в Control Panel, где был изменен с Manual на Automatic.

Теперь оставалось смиренно ждать, пока комп скачает, установит и переварит 40 важных обновлений, накопившихся за время вирусной оккупации. Все время лечения я сидел по правую руку от брата и подавал гаечные ключи: по мере сил искал на соседнем компе в интернете и старался запоминать шаги.

Брат говорит, что Windows Vista – тестовый проект, но надо покупать и ставить Windows 7. Как бы я ни был согласен, я и на своем домашнем компе не переставил систему: лень, лень, лень устанавливать потом программы. Надеюсь, что до вторника комп доработает, а там пусть мои labmates что угодно ставят.

пятница, 26 ноября 2010 г.

Вечер американской академической музыки

Вечером пятницы 19 ноября мы традиционно для пятницы поехали в PSO. В гараже нас ждала первая неожиданность: все нижние ярусы оказались забиты и нам пришлось заруливать на четвертый этаж. Обычно не проблема найти место на первом же ярусе, но в ту пятницу в Питтсбурге начинался праздничный сезон. Зажигали рождественскую ель и устраивали фейерверк. Хорошо, что мы не сунулись в самый центр, а не то, застряли бы как во время финала Кубка Стэнли. Тогда мы и нашли этот гараж на 12-ой улице, которому остаемся верны.

Нас же привело в Downtown совсем иное зрелище. Главный приглашенный дирижер Pittsburgh Symphony Orchestra Леонард Слаткин представлял вечер музыки, написанной американскими композиторами. Соответственно музыки весьма современной, так как в плане академической музыки американцы слезли с пальмы только в конце девятнадцатого века (всякие ранние песенки не в счет). Или их Дворжак оттуда снял? Вот русские композиторы слезли с елки очень вовремя, в начале девятнадцатого века перед самым расцветом романтизма. Потому русских композиторов знают и играют по всему миру, включая Питтсбург, а вот американцы сами своих не сыграют – никто их не сыграет.

Первое отделение начиналось музыкой Леонарда Бернстайна к фильму On the Waterfront. Фильм для американцев классический, оскароносный, ныне 103-е место в топе IMDb. В плане подготовки к концерту нашел я его на vkontakte и ознакомился. То ли от того, что я нашел только русскую версию, в которой Марлона Брандо слушать бесполезно, то ли от того, что я в целом не люблю такие под Скорсезе криминальные драмы, но фильм меня не впечатлил. Музыка тоже. Обыкновенный такой саундтрек.

Леонард Слаткин не только делит с Бернстайном общее имя, но они оба знаменитые дирижеры и выглядят весьма похоже: такие смешные седовласые дедушки. Но вот и Слаткину ничего особенного вытащить из бернстайновского саундтрека не удалось. Мужик, который сидел рядом с нами, перед самым началом отправился в туалет и к восьми опоздал. Пустили его только после аплодисментов, но много ли он потерял. Наверно, только жену разозлил.

Вторым номером был концерт для кларнета Джоан Тауэр. В PSO существует программа «Композитор года». В течение сезона они играют произведения избранного современного американского композитора. Например, пару сезонов назад композитором года был Джон Адамс, который сам дирижировал третьим актом своей знаменитой оперы «Никсон в Китае». А в этом году почетную роль Composer of the Year примеряет Joan Tower. Между прочим, первый раз, когда мы в живую слушали академическую музыку, написанную женщиной-композитором. Перед исполнением на сцену вышла сама Джоан, чтобы сказать пару слов о своем концерте для кларнета. Ну, а потом его начали играть. Солистом был главный питтсбургский кларнетист. Пришлось ему повиртуозничать. Но в целом опять же не впечатляет, не поражает. Не какофония, но звучит как сочинение, которое должен выдавать каждый выпускник композиторского отделения консерватории.

После перерыва завершала концерт полная версия балета Аарона Копланда Appalachian Spring. Плясать, конечно, никто не плясал. Почему весна в ноябре? Ну, не обязательно аппалачская весна, хотя Копланд имел в виду весну. Можно назвать «Аппалачский родник» или даже «Аппалачская пружина». Для начала над оркестром опустился белый экран, на которое было спроецировано краткое интервью Копланда, записанное в 1985 году.

Считается, что это одно из самых любимых и известных американских произведений. Но вот меня как-то смущает, что балет. И музыка там балетная, то есть никакая не заковыристая. Сильной получается только концовка. Особенно сильной она получилась в тот вечер в PSO, так как к финалу на улицах начался фейерверк. И эта глухая отдаленная канонада, разливавшаяся под сводами в дополнение к музыке, лучше чем любая программка объясняла, что на самом деле «Аппалачская весна» кончается не радостным праздником фермеров, а начинающейся Гражданской войной.

Сегодня мы опять идем в PSO. Тот самый Дворжак, который снял американцев с пальмы, написал в Штатах свой виолончельный концерт, и американцы помнят и гордятся. Ну, о том напишем как-нибудь потом.

четверг, 25 ноября 2010 г.

Клюквенный пирог

Актуальность и цель работы

Два года назад на День Благодарения мы приготовили клюквенный пирог 1. Тот получился кислым и вкусным. Сегодня было решено повторить приготовление пирога.

Пирог 1

Обзор литературы

Клюква у американцев традиционно ассоциируется с Thanksgiving'ом. Они, кстати, считают, что клюква – исконно американская ягода. Недавно смотрел передачу про фермеров, которые выращивают клюкву в Висконсине, где еще раз об этой исконности было написано. Мне это показалось крайне странным, так как на болотах Ленинградской области клюквы было полно: не могла она так одичать за двести лет.

В Wikipedia вопрос описан как-то смутно. Понятно, что культивировать клюкву начали американцы в 18 веке, а потом перенесли лучшие сорта в Европу. Но похоже, что в Европе своя клюква все же уже была, но поменьше и покислее.

Экспериментальная часть

Клюквенный пирог (2). В 2-литровой кастрюле к сахару (1 стакан) добавили сырые яйца (4 штуки), муку (1.5 стакана), пищевую соду (0.1 моль), поваренную соль (0.1 моль) и клюкву (100 граммов) при комнатной температуре на воздухе и при периодическом механическом перемешивании. Полученная смесь была перенесена на плоское стеклянное блюдо со средним диаметром 20 см и глубиной 3 см.

Пирог 2 был получен нагреванием смеси в микроволновке в течение 9 минут.


В теории пирог готовится в духовке, но на предыдущей квартире она у нас не работала, а микроволновое нагревание позволило значительно сократить время получения пирога 1 с теоретических 30 минут до 7 минут. (Сравни: TL 1986, 27, 279-282.)

После получения пирог 2 был характеризован методом цифровой фотографии, после чего половина пирога 2 была съедена.

Пирог 2

Вторая половина 2 была перенесена на отдельное мелкое блюдо и будет съедена в свое время.

Выводы

1) Время нагрева можно сократить до 7 минут, чтобы уменьшить суховатость.
2) Концентрация клюквы должна быть увеличена до 200–300 граммов на пирог.

Половина пирога 1

По результатам работы опубликован 1 пост в блоге.

среда, 24 ноября 2010 г.

Некоторые вещи, которые меня раздражают

Многие привычки моих labmates безопасны и простительны, но меня раздражают. В силу их простительности я не могу твердо надавить на них в жизни, остается ненавидеть в тихую и плакаться в блоге.

1) Когда оставляют растворитель в приемнике ротора, особенно, когда после этого уходят домой. Слив для растворителей стоит рядом. Его, кстати, тоже часто оставляют полуоткрытым (закрыт воронкой с шариком). Не то, чтобы я боялся паров гексана-этилацетата (фракции с колонки у меня часто так самоупариваются), но раздражает. Я даже когда в соседних лабах вижу неработающий ротор с полным приемником, меня подмывает отвинтить колбу и вылить содержимое в ближайший слив.


2) Когда ставят грязную посуду в раковину. Она постоянно переворачивается под струей воды, плавает, может разбиться и постепенно покрывается рыжим налетом. Я всю свою посуду складываю со своей стороны раковины и стараюсь как минимум раз в два дня все перемывать и не накапливать кучи заляпанного стекла.


3) Когда покупают реактив, который у нас есть, только потому, что лень посмотреть в базе. А потом не регистрируют, что купили. Соответственно потом еще кто-то ту же самую вещь покупает. При том с запасом. Потом переключаются на другой проект, а химикаты копятся. Не удивительно найти в холодильнике семь бутылок тетраметилсилана, который никто не использует, но кто-то когда-то купил. Мне не денег жалко, а просто раздражает.

4) Когда забивают время на спектрометре днем в субботу на несколько часов подряд, как будто суббота нерабочий день. По правилам с 8 утра до 10 вечера на спектрометрах можно регистрироваться не более, чем на час. Про субботы-воскресенья там ничего не сказано. Но многие воспринимают субботу как ночь, и забивают прибор с утра до вечера. Меня это настолько раздражает, что я по субботам вообще почти никогда в лабу не хожу.


5) Когда печатают слишком много спектров. Я вот спектры печатаю только, если собираюсь показать руководству. Для остального (добавить в лабжурнал, подготовить экспериментальную часть, сравнить будущие образцы) мне вполне годятся файлы. А вот некоторые даже простейший и грязный протонник будут распечатывать на пяти листах: весь спектр целиком, ароматику, алифатику, занятные мультиплеты. Не то, чтобы в принтерах мою бумагу использовали или мне было деревья жалко, но раздражает.

вторник, 23 ноября 2010 г.

Вторничный пост: Туннель Chevron–Eberly

Из главного здания химфака (Chevron Science Center) в неглавное (старое) здание химфака Eberly Hall можно пройти по-человечески по улице, поднявшись на пятый этаж Шеврона и далее вверх по холму. А можно идти по полусекретному туннелю, который приведет к страшно медленному лифту в Eberly, хотя при входе белым по красному написано «Нет выхода» (No outlet). Подземный туннель, начинающийся на четвертом этаже, уже весело. В туннеле расположены механические мастерские (mechanical shop), куда сносят всякий хлам и часто не забирают. Например, мне очень нравится древний glovebox.


Мы к ним тоже как-то отнесли сдохший масляный насос и концы в воду. Ни нам никто не звонит, ни мы у них не интересуемся, починили или нет.

А на четвертом этаже расположены студенческие лабы, в которых проходит практикум по органике. Я там даже когда-то преподавал, еще до реконструкции. После реконструкции там стало красиво. Перед лифтом даже устроили выставку всяких хреней, которым другого применения уже не имеется.

понедельник, 22 ноября 2010 г.

15 ноября, понедельник – 19 ноября, пятница

Сразу по нескольким причинам я решил объединить события за рабочую неделю в одном посте. В лабе ничего интересного не происходит, а времени свободного стало чуть меньше.


Во-первых, к нам вернулся Curran. А он одним своим присутствием вдохновляет меня работать больше. Во-вторых, экспериментальные успехи прошлой недели подвели к тому, что по одной статье осталось по большому счету наработка примеров – чисто техническая работа, которая съедает массу времени, но позволяет расслабить мозги. В-третьих, хотя еще один профессор (Даниэль Носера из MIT) проинформировал меня бумажным письмом, что мест для нового постдока у него нет, профессор Хартвиг предложил провести со мной видеоинтервью по Skype, чтобы мне в Urbana, IL не мотаться. Назначили это дело на вторник, 30 ноября, чтобы как раз за выходные по случаю Дня Благодарения я подготовил слайды и доклад минут на сорок. В-четвертых, Эммануэль прислал первый вариант его главы для обзора, что заставило меня перечитать полтора десятка статей и написать четыре страницы критических комментариев.

На неделе, разумеется, случились research meeting'и с профессором. Почти со всеми он разбирается один на один, но вот карбен-борановцы всегда являются шумною толпою. Тут еще Шенченг не только перешел на карбен-бораны, но даже получил очень перспективный результат. Так что его тоже надо будет включить в наш кружок. Да и вообще за прошедшее со дня Skype встреч время все, работающие над этим проектом, включая меня, добились внушительного прогресса. Может, поэтому мы не уложились за один раз и пришлось заседать-докладываться и в четверг, и в пятницу.

Но на самом деле в четверг был семинар профессора Sukwon Hong'a из университета Флориды. Ему скоро tenure получать, вот он и ездит по другим универам с лекцией. Между прочим, он тоже однажды синтезировал карбен-боран, но вообще его больше интересуют новые лиганды для асимметрического синтеза. Семинар на мой взгляд вышел скучным. Свет погасили, читать статью Хартвига мне не дали, и я задремал. Другие, наверно, тоже не бодрствовали, так как вопрос докладчику был задан всего один, и задал его, скорее из вежливости, чем из любопытства, профессор Сет Хорн, официально принимавший флоридского профа в Питтсбурге.

Потому мы и прервали в четверг нашу дискуссию, что пора было идти на семинар. А после семинара сразу же началась group meeting, которую пришлось на полчаса сдвинуть на полшестого. Еще хорошо, что был всего один доклад по науке в исполнении Мантоша, так как Ани продолжает готовиться к comprehensive exam'у, а Мария в этот день проходила интервью на работу во Флориде (прошла успешно и скоро нас покинет). Зато под рубрикой safety выступил Жереми с рассказом о том, зачем и как титровать бутиллитий.

В понедельник снял первый в жизни двумерный спектр. Не из надобности, а от нечего делать. Мои вещества настолько просты, что им и одномерных спектров хватает. Я не фанат расшифровывать, к какому именно ядру относится каждый сигнал в 13С ЯМР, без понимания, чем это поможет установлению структуры. Просто стало интересно, а получится ли у меня снять хотя бы простейший H–H COSY. Получилось.


Так что если я ничего больше на неделе писать не буду, значит я занят высоконаучной подготовкой слайдов. А если буду – значит подготовка слайдов самоотложилась на вечер воскресенья (ночь на понедельник).

суббота, 20 ноября 2010 г.

Лючия де Ламмермур в Питтсбургской опере

Второй оперой в сезоне 2010-2011 для Pittsburgh Opera явилась «Лючия де Ламмермур» Доницетти. Это такой довольно несчастный композитор, музыка которого от Россини ушла, а до Верди еще не пришла. Затыкал, так сказать, историческую дыру. Всего он написал более 70 опер и тот факт, что регулярно исполняется от силы 5-6 из них, свидетельствует, что качественного музыкального материала там как раз на 5-6 опер и хватало. Однако «Лючия» и «Любовный напиток» стали настолько популярны, что их ставят постоянно. «Любовный напиток» мы в живую видели в Мет в апреле 2009-го. И тогда я был разочарован слабостью постановки и исполнения. «Лючию» мы в театре смотрели впервые, и опять-таки не могу сказать, что был поражен. Но на этот раз я и не ожидал глубоких потрясений и, наоборот, рад, что у них получилось лучше, чем я ожидал.

Мой брат впервые прослушал «Лючию» вдумчиво от начала до конца и остался недоволен музыкой. По его мнению самые лучшие моменты оказались бы проходными в операх Верди. Я с ним не могу согласиться на 100%, но универсальное правило, что есть оперы, которые надо исполнять либо очень хорошо, либо они превратятся в посредственность, к «Лючии» применимо. Это не «Кольцо», где масштабностью музыки можно искупить хриплость Вотана или сиплость Зигфрида.

Режиссура не блистала ни изысками, ни откровениями. Мрачненько, два булыжника блуждают по сцене, то снег идет, то небо кровью наливается, то восходит луна, похожая на НЛО. Излюбленное занятие героев – размахивать по сторонам кинжалами и мечами. Гости на свадьбе прыгают на столе. В общем, все весьма традиционно.

Представление предварялось кратким объявлением, сделанным художественным руководителем компании Кристофером Ханом. Как всегда у него было две новости: хорошая, что погода стояла всю неделю просто замечательная, и плохая (ну, не совсем-совсем плохая), что несмотря на погоду все ведущие певцы умудрились где-то подхватить простуду. Тем не менее у оперы Питтбсурга нет денег для замены, и все болезные выйдут сегодня петь, так что уж не судите их строго. Но перестраховывался мистер Хан зря. Пели все одинаково средне, а по меркам питтсбургской оперы даже хорошо. Вот только тенор Дэвид Ломели (David Lomeli) вначале явно стремался брать верхние ноты, помнил, что ему под конец оперы петь и петь, и боялся сесть в лужу. Зато под конец распелся неплохо.

Баритон Бруно Капрони когда-то исполнял в Питтсбурге Риголетто. И похоже, решил играть Энрико, не выходя из прежнего образа горбуна, одержимого местью. Да и звучал он по-риголеттовски, но весьма натужно и негромко. Лючию пела Лора Клейком (Laura Claycomb), которую мы уже слышали в Pittsburgh Opera весной 2008 года в беллиниевских «Капулетти и Монтекки». На самом деле она спела неплохо, но все равно что-то мешает поднять эту оценку до хорошо. Все-таки есть разрыв между верхними нотами и всем остальным. Самое противоречивое впечатление оставил Раймондо в исполнении баса Дениса Седова. Голос у него есть, и голос мощный, но такое впечатление, что он сам не до конца умеет этим голосом управлять. То рявкнет так, что громче всех, то его совсем не слышно (как было в начале спектакля). С таким ростом (на голову выше всех остальных) и голосом можно стать очень заметной фигурой на сцене, если научиться звучать ровнее. Еще хотел бы отметить, что хорист, вызванный петь Нормано, исполнил эту маленькую роль достойно.

В общем получился спектакль из серии «Через два года я буду помнить только то, что был там», а все детали улетучатся из памяти. Местный комментатор из Pittsburgh-Post Gazette тоже не был впечатлен ни постановкой, ни работой со светом, ни по большому счету пением. Похвалил только исполнительницу роли Лючии, которая, как я узнал из газеты, была все же заменена в последующих представлениях из-за болезни.

пятница, 19 ноября 2010 г.

12 ноября, пятница, Мои колбы и 13 ноября, суббота

Пожалуй, я перестану скрупулезно подсчитывать, сколько реакций я поставил и сколько колонок сделал. В конце концов, у меня останется полная копия моего лабораторного журнала, благо тот электронный. Когда статьи будут опубликованы, все, кому интересно, прочитают, над чем же я так трудился.

Одолжил Владимиру пластинки из хлорида натрия и показал ему еще раз как пользоваться ИК-спектрометром. Тот стоит в Eberly Hall, в той же комнате, куда приносят образцы для масс-спектрометрического анализа. Я, раз все равно туда шел, оставил одно вещество на HRMS. В последнее время прибор заработал: я забрал готовые спектры – один мой и три для Эверетта.

Одна из самых рутинных операций в лабе – объединение фракций после колонки. Те, что чистые по ТСХ, сливаются в одну колбу, после чего растворитель упаривается на роторе. Некоторые (Жульен) предпочитают вначале собрать все в большую колбу (250-500 мл), сконцентрировать, а потом перенести в удобную маленькую колбочку. Я же, если количество фракций не превышает пятнадцати (одна фракция не более 10 мл), предпочитаю сразу начинать с колбы на 25-50 мл, отгоняя фракции по 2-3 за раз. Беготни, конечно, больше, зато я могу быть уверенным, что вещество не останется размазанным в большой колбе и, что важнее, мне не надо будет ту колбу мыть.


До постоянной массы колба с веществом доводится сушкой в вакууме масляного насоса. Так как у меня из растворителей обычно гексан-этилацетат (реже дихлорометан или диэтиловый эфир), то самое главное – полностью избавиться от этилацетата. Его остаточные сигналы в протоннике в CDCl3 (квартет 4.10, синглет 2.07 и триплет 1.25) я давно выучил наизусть. Если вещество твердое, то за час все всегда высушивается, если жидкость, масло или сопля, то растворитель может засесть глубоко – за ночь не высушишь. Есть свои хитрости, как его убрать в таких случаях. Самое простое растворить все в дихлорметане и опять отогнать. После пары таких операций этилацетат улетит, а дихлорметан, если и останется, то один левый синглет лучше, чем три сигнала.


Золотое правило – взвешивать пустые колбы до добавления фракций. Как иначе потом узнаешь, сколько белого порошка получилось, и посчитаешь выход. Можно, конечно, вещество перенести, колбу вымыть, высушить и взвесить, но проще знать вес заранее. Была у меня привычка записывать массу колб на шлифе карадашом, но карандаш имеет тенденцию стираться и иногда не хочется вносить в вещество графит. Затем я стал маркером писать массу колб на стекле тяги. Заодно было удобно вычитать в столбик эту массу из массы с полученным веществом. Постепенно место на стекле кончалось, я смывал старые надписи водой и ацетоном, но потом мне это надоело, и для записи масс я завел отдельную тетрадь.

Все равно время от времени из-за спешки и путаницы я забывал взвесить колбы заранее. Приходилось их мыть, сушить, запоминать и взвешивать постфактум. А так как колб у меня не так уж много, и я их использую многократно, то в какой-то момент пришло логичное решение взвесить все колбы и узнать их вес раз и навсегда. Так был создан файл My flask.wps. Так как веществ получаю я до 100 мг, то обычно массы достаточно для однозначной идентификации колбы: если брутто на 50 мг больше известного «пустого» веса, то эта колба и есть. Но для большей уверенности я собрал все признаки колб в таблицу: размер (25 или 50), форма (sphere or bulb), цвет надписи (красный, белый или стершийся), сама надпись (вроде 14/20 KIMAX USA 25 ml NO. 25276).

В настоящее время файл включает описание 31 колбы. И все они очень разные. Ни одной я не покупал в Stockroom’е, все достались мне от прежних хозяев или вообще были найдены безхозными. Я все равно продолжаю взвешивать колбы каждый раз. Это не только дает мне проверку флуктуации весов (обычно до 1 мг), но и собирает статистику о том, сколько и какую колбу я использовал. Вообще, по моей тетради можно восстановить и то, какие фракции какого эксперимента в какой колбе упаривались. Дальнейшее развитие такой шизофрении должно привести к тому, что я присвою колбам имена собственные и буду справлять их именины.


На этой неделе я пришел в лабу в субботу, чем, наверно, изумил других ее обитателей. Они же и в день субботний там торчат: и Мантош, деливший что-то на CombiFlash, и Эдмунд, что химичивший под своим канадским флагом, и даже Жульен с супругой (супруга сидела за компом и в тягу не лезла, она по профессии ветеринар). И тут, время уже было за полдень, прихожу я, делаю колонку, разбираю фракции и ставлю реакцию. Заняло это два с половиной часа, а сделал столько, сколько за обычный рабочий день. Вот как плодотворно можно работать, если на интернет не отвлекаться! На самом деле пришел по следующим причинам: 1) denmes просил меня сфоткать ЯМРы, а я не люблю, чтобы кто-то мешал моей фотосъемке: ЯМР комната по выходным часто пустует; 2) сегодня вечером нам идти в Pittsburgh Opera, а в такие дни утром все равно ничего путного не сделаешь, можно и в лабу сходить; 3) я оптимизирую реакции и хочу, чтобы время было одинаковым: раз поставил в пятницу, то выделять надо в субботу.

четверг, 18 ноября 2010 г.

11 ноября, четверг

Наш холодильник зарос льдом.

Жульен не раз намекал мне, что пора бы его разморозить. А в холодильнике хранятся не только наши личные реактивы и вещества, но и групповые C5-C7 (все общественные реактивы разделены по числу атомов углерода и распределены по кабинетам и холодильникам). Когда в прошлом году мы устраивали перепись реактивов и создавали электронный инвентарь, заодно размораживали холодильники. Я тогда работал вместе с тайваньской постдокшей по имени Шау-Хуа. Наш холодильник тогда не только оброс многолетней ледяной коркой, но еще и вонял. Размораживали мы его тогда по-жесткому: разогревали heat gun'ом и крошили отвертками. Нашли вмерзшие vials, которые по полустертым инициалам были датированы началом 2000-х. Со льдом ушел и запах. Но за год наш холодильник снова зарос, что уменьшило полезный объем и породило эстетический дискомфорт.


В этот раз мы никуда не спешили, выдернули агрегат из розетки и оставили таять самостоятельно. Реактивы складировали в свободной тяге. Не умрут за одни сутки: сутки при комнатной температуре, считай, что месяц при минусовой. И за десять часов холодильник почти полностью оттаял, но мы оставили его еще на ночь сохнуть. А наутро, я еще не пришел, как Жульен все обратно загрузил. Можно ожидать, что лед вернется, и где-то через год задача разморозки вновь встанет со страшной силой. Но нас с Жульеном к тому времени в Питтсбурге может уже и не быть.

Вчера я поставил три реакции. Они иллюстрируют два подхода к оптимизации условий. Первый подразумевает тупой перебор: что будет, то будет, а почему оно так – будем объяснять после. Второй заключается в анализе ситуации: что мешает, как лучше. Если анализ верен, то одним экспериментом можно далеко продвинуться.

Так вот по первому пути пошла оптимизация той реакции, где не обойтись без CombiFlash. Я ее сейчас по многим параметрам оптимизирую, в том числе по тому, какое основание использовать. Начинал с NaHMDS, в понедельник поменял натрий на литий, а выход к моему удивлению упал, несмотря на то, что соль визуально была лучше растворима. Теперь обратился в противоположную сторону, поставил реакцию с KHMDS. Реакция сразу стала коричневой, и сей цвет не предвещал счастливой развязки. Но к моему удивлению на следующий день чистый белый продукт получился с выходом 33% (супротив 16% с NaHMDS). Я сразу выпросил у Марии бутылку KHMDS в вечное пользование и отныне продолжаю оптимизацию с калиевыми солями. А вот доступны ли RbHMDS и CsHMDS? Или, к примеру, можно ли улучшить выход добавлением Cs2CO3? Но меня выходы с калием вполне устроили, а руководство и так было недовольно, что я слишком долго с оптимизацией копаюсь. Оказалось, что не слишком – я знаю, сколько надо оптимизировать.


Но это было довольно случайное открытие. Теперь-то я, наверно, даже смогу объяснить, почему калий лучше натрия. Мне все же больше нравится, когда такое объяснение приходит до, а не после эксперимента. Другая серия реакций, над которыми сейчас работаю, выполнялась при –78 °С. Но я чувствовал, что эта мера избыточна и охлаждал из традиции, а не из логики: действительно, реакция отлично сработала при комнатной, и танцы с Дьюаром не нужны. Вторым прорывом было уменьшение времени между добавлением основания и электрофила. Раньше задержка была 1 час, но я чувствовал, что депротонирование должно быть быстрым. Почему же тогда всегда много исходника остается? Да это не совсем исходник, а продукт репротонирования. Как доказать? Очень просто: два эксперимента в одинаковых условиях, только время добавления электрофила разное: в одном случае он добавляется через 5 минут, в другом – через 5 часов. По ТСХ сразу видно, что в первом случае получается только нужный продукт, а во втором – только «исходник». В результате этой работы экономлю не только сухой лед, но и время: моя ленивая натура торжествует. Ну, и выход увеличился с 68% до 93%. В такие дни я горжусь собой.

Кто-то скажет, что это была тривиальная догадка, но я докладывал предыдущие результаты неоднократно, и неоднократно мне говорили: «Кончай возиться с условиями, переходи к примерам, и быстро пишем маленькую статью». Вот сейчас я в раздумье, с каким карбеном эти самые примеры нарабатывать. У одного протонный спектр слишком сложный, у другого – продукты от исходника плохо делятся, третий – синтезировать долго. Трудолюбивый химик думать не будет, а начнет работать. А мне лень мешает, я лучше еще посижу и подумаю, как сделать проще.

Делал сегодня разделение на CombiFlash, уже работаю с инструментом на автоматизме. Тут приходит какие-то дядя с тетей из Aldrich и начинают нас Эдмундом агитировать покупать у них колонки для HPLC и для CombiFlash, тычут в картинки, как все красиво у них делится.

Эдмунд: А в чем прикол? Почему у вас лучше делится?
Дядя из Aldrich: Потому что у всех силикагель, а частицы силикагеля меньше, чем 3 мкм не сделаешь.
Эдмунд: А у вас не силикагель?
Дядя из Aldrich: Силикагель, но тонким слоем на других зернах.
Эдмунд: А другие зерна из чего?
Дядя из Aldrich (после паузы): Proprietary.
Эдмунд: А хиральные колонки у вас есть?
Дядя из Aldrich: Вот черт, что-то все про хиральные спрашивают. (Вопросительно смотрит на тетю из Aldrich). Нет, пока таких нет. А вот есть у нас колонки для CombiFlash, нормальные, не хиральные.
Эдмунд: Спасибо, но у нас контракт.
Дядя из Aldrich: Какой контракт? Впервые слышу, чтобы на колонки был контракт.
Эдмунд: А вот у нас есть. Информация об использованных колонках направляется фирме, продавшей нам прибор, и она присылает нам пополнение. Платим большую, но фиксированную сумму, и они поставляют нам неограниченной число колонок. То есть безлимитка у нас.
Дядя из Aldrich: Ну, колонки у вас самые простые. А вот у нас есть такие, чтобы еще лучше делилось. Как раз к вашему инструменту подойдут. Мы можем прислать пару рекламных образцов.

На этом месте дядя из Aldrich записал контактную информацию Эдмунда, тетя из Aldrich вручила мне буклет с прайсом на растворители, и они отбыли коробейничать дальше. Кстати, тем же вечером к нам пришла очередная посылка с грузом картриджей и колонок для CombiFlash. А то пятиграммовые пустые картриджи уже начали заканчиваться.


Вечером была традиционная встреча группы. Когда я пришел в 307 Eberly настраивать проектор, на столе у входа лежало печенье. Ясно, что кто-то устраивал event with refreshments, да все съесть не смогли. Ну, нам приглашения не надо – все доели. Встреча выделялась тем, что было четыре доклада по работе. К первой подгруппе (Шибен, Ханмо, Бен) добавили Элен. Но за 40 минут уложились.

среда, 17 ноября 2010 г.

Lycoflexine + 10 ноября, среда

Недавно было у меня свободное время почитать что-нибудь не по проекту, не из дружеского расположения, а для души. В этих случаях я часто обращаюсь за направляющим советом в блог Totally Synthetic. Чем старше я становлюсь, тем более скептически я отношусь к полному синтезу как к науке (E. J. Corey уже все сделал), но продолжаю ценить и восхищаться им как искусством (а искусству никакой R. B. Woodward не может поставить предел). Творчеству всегда найдется уголок, даже если техника никуда не развивается.

Так вот самый последний синтез, описанный на этих выходных, пришел к нам из группы Мюльцера, что в университете Вены (много ли вы знаете австрийских химиков вообще?). Сам синтез ликофлексина не представляет ничего сногсшибательного. Довольно краток, использует мощный диен-иновый метатезис на ключевой стадии – реакция неизвестная в 1970-е, когда соединение было впервые выделено. Но вот именно реакции привлекают мое наибольшее внимание. Почему одна методология становится полезной, что все к ней обращаются, и ее отмечают Нобелем (в описанной статье есть ссылки не только на Граббса, но и на гидроборирование по Брауну)? Какой бы ни была польза полного синтеза как такового, но факт, что эти реакции кто-то применил для решения своей внутренней проблемы, остается фактом. А вот другая методика хоть и собирает 40 ссылок за три года, но ни в одной из них исходная реакция не повторяется: ссылка на нее дается в самом начале статьи, чтобы подчеркнуть, что не только наша группа работает над новым синтезом индолов – есть методы хуже наших.


То есть в статье по полному синтезу я высматриваю ссылки на методологические статьи, где впервые описаны (часто без какого-либо конкретного применения) использованные реакции. Всего прочитал восемь статей. Зачастую это краткий, одностраничный вброс в каком-нибудь Tetrahedron Letters или Chemistry Letters. Про иные публикации думаю, что сами авторы, положа руку на сердце, не могли предположить, насколько поможет их детище в синтезе алкалоидов через 30 лет. Причем реакции часто примитивные по сути: вторичный спирт в кетон (тысячи вариантов, но до сих пор ни одного без греха), кетон в алкин (казалось бы, отнять воду, и дело с концом). Есть, конечно, всякие мультикомпонентные твари или тот же диен-иновый метатезис, в использовании которых творческая натура полного синтетика проявляется в полной мере: разглядеть, что эти два цикла можно закрыть одновременно, а не один за другим, дорогого стоит.

Вот и когда меня спрашивают (хотя бы я сам себя спрашиваю), какого рода химией я бы хотел заниматься, один из моих ответов: «Разработкой такой методологии, к которой люди будут обращаться для решения своих синтетических проблем». Но есть у меня и другие интересы, потому чаще всего я отвечаю: «Меня привлекает органическая химия в самом широком смысле».

PLU выбрал профессора Mike Bowers для Phillips Lecture следующей весной. PLU – сообщество аспирантов-химиков. Я туда не вступаю: толку мало, а загрузить подготовкой какого-нибудь пикника могут. Но Phillips Lectures – самое полезное их начинание. Раз в год аспиранты всеобщим голосованием решают, какого профессора пригласить сделать на факультете доклад. Этой весной была очередь органики, и я с большим интересом послушал Фила Бэрана. Теперь же мы выбирали биохимика, а выбрали физикоаналитика. Хотя все последние работы из Bowers group изучают биологические объекты, так что на лекции все равно пойду. Мой же выбор был за Стюарта Шрайбера, того самого, что отфутболил меня на постдока, но мы все (я и Эдмунд) все равно его любим.

Зато мне наконец-то ответил профессор Хартвиг из Иллинойса. Написал, что пока он ждет решений по грантам, я могу послать ему рекомендательные письма. Сразу обсудил эту новость с Эдмундом. Мы с ним сегодня в общей сложности часа полтора перемывали потенциальных руководителей на постдока: эту бы энергию да в рабочее русло. Эдмунд получил порядка шести просьб прислать рекомендации, но он 35 email'ов отправлял. И из тех профессоров, кто с ним связался, я бы согласился работать только с двумя. После разговора послал письма профессорам из моего комитета. Curran ответил, что уже послал, а Флоренсиг ответил, что sure и что это есть great opportunity для меня. На самом же деле еще ничего не решено, но во мне поселили надежду все-таки свалить следующей осенью.

Пока Жульен и Жереми ланчевали, я получил странный звонок. Какая-то тетка быстро-быстро что-то сказала. С детства ненавижу говорить по телефону: пишите письма. Я понял только слова glass и order is ready. «Ага», – догадался я. – «Это наша стеклодувша. Жульен и Жереми на прошлой неделе относили ей битой посуды в починку. Я им еще колонку с увечным шлифом подкинул». Как они вернулись с ланча, я их сразу послал в стеклодувную. Через двадцать минут они вернулись ни с чем: еще не готово. Ложная тревога оказалась. Но кто тогда звонил? «Ага», – догадался Жульен. – «Это Жереми починили очки, он их намедни раcкокал». Glasses. Order is ready.

вторник, 16 ноября 2010 г.

9 ноября, вторник

С утра ездили в магазин за продуктами, так что до лабы я добрался часам к десяти. Просматриваю почтовый ящик: один из бывших постдоков из группы Curran’а прислал мне email с просьбой изменить его место работы в разделе «Former Group Members». Я же не только главный по компьютерам, но и главный по сайту. Как специально выбрали того, кто меньше всего этой техникой интересуется: я всегда компьютерные проблемы спихивал на плечи брата. Но вышло так, что когда я присоединился к группе летом 2007-го, в лабу я мог наведоваться только изредка, так как был загружен классами и преподаванием. Ничего серьезного и регулярного (тот же сухой лед приносить или HPLC чинить) мне доверить не могли, потому доверили компьютеры и сайт. Слава богу не заставили заниматься дизайном, иначе бы имели черные буковки в белом поле. Дизайн сделал undergrad по имени Макс, а мне остается лишь время от времени изменять и добавлять инфу. Творю я в текстовом редакторе типа Notepad по данному в исходных файлах образу и подобию.

Фотография группы 2007 года: первая, на которой есть я. Висела на сайте баннером два года.

Сегодня собирался сделать CombiFlash разделение. Вещество можно загружать несколькими способами: можно взять картридж, набитый силикагелем, залить его раствором вещества, высушить под вакуумом и так и использовать. Но можно посадить вещество на силикагель, всыпать полученный порошок в пустой картридж и прижать его пористым фильтром (такой беленький кругляшок). Я предпочитаю второй способ. Вот сегодня наполнил картридж силикагелем с веществом, приготовился запихать фильтр, а палочки, чтобы его протолкнуть, нигде нет. Должна лежать над CombiFlash или где поблизости, а нигде не могу найти. Фильтр к стенкам картриджа довольно плотно прилегает, но пропихнуть его ровно чем-то еще не так-то просто.


Первым делом я проверил по logbook’у (журналу, куда теоретически надо каждый раз записываться), кто последний раз использовал CombiFlash. И пошел опрашивать людей по списку. Ни у кого палочки нет, но каждый счел своим долгом прийти, пошарить вокруг инструмента, заглянуть в ящик, где лежат картриджи и колонки, и даже в коробку, куда они после разделения выкидываются.


Я попробовал запихать фильтр маркером. Получилось, но криво. Немного перекошено и отходит от края. Силикагель может просыпаться, да и вообще разделение будет неравномерным. Тут Мантош меня подзывает: нашел он искомую палку на столе у Эдмунда. А Эдмунд, надо вам сказать, хоть и пользуется CombiFlash, но в logbook никогда не записывается. Вот еще интересно, если бы я к нему до этого подошел и прямо спросил, вспомнил бы он, что у него по столам валяется.

В общем, вывод остается прежним: если что-то общее, то считай, что ничье. В таких условиях можно запросто что-либо посеять навсегда (или года на два до генеральной уборки). Ну, не мне Эдмунду морали читать: просто вежливо попросил его каждый раз возвращать инвентарь на место, а еще лучше вставлять фильтр, не отходя от CombiFlash’а.

На спектрометр 400А устанавливают autosampler, то есть теперь в него можно будет загрузить много ампул, и он последовательно с них будет снимать спектры.


Так как я этим спектрометром почти не пользовался, то, казалось бы, меня это не касается. Я, например, люблю отслеживать накопление спектра в реальном времени. Конечно, простые протонники можно пустить в автоматический режим, но у меня редко бывают простые протонники. Меня волнует другое: что если и другим этот автосэмплер не по душе придется, и все станут массово записываться на 400В?

понедельник, 15 ноября 2010 г.

8 ноября, понедельник

Сегодня в 11 часов утра произошел второй раунд видеоконференции, и на этот раз с парижской стороны Curran был не один. К нему присоединились профессора, готовящаяся к защите аспирантка и готовящийся свалить постдок. Мы по большому счету повторили доклады, сделанные в среду, заслушали доклад того постдока (он работает не по карбен-боранам, а по катализу довольно примитивной реакции свободными карбенами: не очень впечатляющая и затягивающая химия на мой взгляд). То есть вдоволь попереливали из пустого в порожнее в течение 45 минут. Что касается меня, то в настоящее время я и без таких встреч прекрасно представляю, куда мне идти дальше. Заодно спросил у Curran’a, а потом уточнил у Lynne про рекомендательные письма. Они уже почти готовы, но еще не отправлены. Ждем дальше. Тем временем, похоже, мое бумажное письмо дошло до секретарши Джекобсена, и она прислала мне абсолютно такой же, слово в слово, email, что и неделю назад.

В лабе перевел настенные часы на зимнее время (о, уже 3 часа! – пора идти добавлять хлоротриметилсилан – пишу-то я в лабе, в самое что ни на есть рабочее время). На эти часы я часто посматриваю.

Наручные снимаю сразу, как перехожу к экспериментам. Много лет назад были у меня часы, которые глотнули пиридина и, хотя продолжали идти после просушки, невкусно пахли. Вообще к часам я отношусь не по-товарищески, потребительски: использовал и выкинул. Потому и покупаются простейшие Casio за $10-20. Не в лабе, так в походе погибнут. А вот к ЯМР сколько я их раз подносил и хоть бы хны. ЯМР вообще никого у меня в карманах не убил: ни банковскую карту, ни ключи, ни телефон. Иногда с любопытством наблюдаю, как другие выгребают содержимое из карманов прежде, чем приблизиться к магниту и загрузить образец. Есть ли в этом польза? Может, спектрометр сбивается от поднесенного металла? По крайней мере, ни разу не видел, чтобы здешние ямрщики, которые инcтрументами заведуют, что-либо выкладывали.

Поставил две реакции, разобрался с частью фракций с пятничной колонки. Что делать с остальными фракциями, пока не решил. По ТСХ в них вещество грязное, и я не уверен, что проще: продолжать возиться с тем, что есть, или синтезировать заново еще. В общем, продолжаю ждать и топтаться на месте.

С HPLC опять какие-то проблемы (слишком высокое давление), но на сей раз Жульен пеняет на колонку, которую Эдмунд хотел использовать, а не на прибор. В общем, если на прошлой неделе два HPLC починили, то на этой Эдмунд сломал третий, который до этого работал.

Отнес домой зонтик, который забыл на desk’е в пятницу (а ведь специально кладу его поверх зарядки от ноута, чтобы не забыть). В тот день тучи действительно собирались. Зато эта неделя обещается быть солнечной и теплой (10-15 °С). Ноябрьская погода благоволит питтсбуржцам.

суббота, 13 ноября 2010 г.

5 ноября в PSO

А по некоторым пятницам в 8 вечера в PSO бывают BNY Mellon концерты, на которые, раз уж питтсбургским студентам скидки, мы ходим. Вот и 5 ноября
пошли. И впервые в жизни наблюдали женщину-дирижера. Питтсбургский симфонический оркестр был поручен финке Сюзанне Малкки (Susanna Mälkki). Ну, подумал я, в Финляндии скоро мужики будут сидеть с детьми и пить с горя водку: ни в политику, никуда их брать не будут. Но не все так плохо: во-первых, дирижерша никак особо не вырядилась, а выступала в черном френче, который и Хонек мог бы на себя напялить; во-вторых, дирижировала она неплохо, а это главное.

Вообще-то брат говорил, что пойдем ради Седьмой симфонии Сибелиуса, но меня она как-то не впечатлила, и я постоянно клевал носом. Может, от того, что никогда ее не слушал, но музыка какая-то гладкая, без захватывающих моментов. Перед симфонией было исполнено скерцо Стравинского. Так как это одно из самых первых его произведений, то очень похоже на русскую музыку 19 века и тоже как-то не цепляет. Забавно струнные жужжат, но не более.

А вот Первый скрипичный концерт Шостаковича и брат плохо знал. Но он-то как раз явился главным событием для меня за вечер. Солировала канадская скрипачка Лейла Йозефович (Leila Josefowicz), у которой этот концерт хорошо разучен. А пиликать там немало: первые две части солирующая скрипка не замолкает, а одна пятиминутная каденция напрягает так, что потом рукой трясти приходится, разминать. Музыка надрывная, как натянутая струна, держит в постоянном внимании. Вот тут я уже заснуть не смог. Если смотреть по-простому, оркестр – это сталинский режим, а скрипка – противящийся режиму художник. Потому Шостакович не решался исполнять написанный в 1948 году концерт до 1955 года. Потому тех, кто после исполнения не аплодировал, я шутливо записал в «сталинисты». А зал, хоть на такую программу пришло меньше народу, чем на Пятую Бетховена, , хлопал после скрипичного концерта с энтузиазмом. Но биса не было, наверно, выматывает концерт – солистке не до бисов.

Под занавес оркестр исполнил патриотическое сочинение того же Сибелиуса Finlandia. На мой вкус слишком громко и слишком стандартно для торжественного гимна. Но финнов, оккупированных русским царем, и такая музыка вдохновляла.

пятница, 12 ноября 2010 г.

5 ноября, пятница

С утра ходили проверяльщики тяг. У них такая крутилка на палочке, которую они вносят в тягу и по тому, как резво она вращается, судят, можно ли в такой тяге работать, достаточна ли скорость воздушного потока. У нас все тяги хорошие.

Потом я разбирался с фракциями со вчерашней колонки, сделал на CombiFlash разделение вчерашней реакции и под конец прогнал еще одну колонку уже в ручном режиме.

Заметил, что кончаются пластинки ТСХ, нарезал новых. В СПбГУ я пользовался исключительно пластинками с алюминиевой подложкой, которые можно резать ножницами. В Питтсбурге меня быстро переучили на пластинки со стеклянной основой. На результаты анализа это как правило не влияет, но для нарезания стеклянных пластинок нужен острый стеклорез, который мне пришлось просить у Жереми: два моих давным-давно затупились. Все равно часть пластинок криво обламывается. Таке уродцы складываются в отдельную кучку и используются для экспресс-проверки фракций (есть вещество или нет) без прогонки с элюентом.


Пластинки после проявления (в последнее время я использую для этой цели почти исключительно подкисленный раствор ванилина в метаноле), если на них видны важные пятна, принято фотографировать для истории, то есть для электронного лабораторного журнала. Хотя и разрешается перерисовать от руки. Но проще все же сфоткать, для чего у нас есть отдельный компьютер (слишком старый для других дел) с подключенной к нему старой веб-камерой и специальным столиком для пластинки. В софтине на кнопку нажал – и готово. Останется дома довесить инфу о пятнах и условиях, перевести в pdf и приложить к соответствующей странице.


Сегодня чинить заболевшие HPLC пришел специалист из фирмы Waters. Хоть требует он несколько сотен в час, но решили, что дешевле пригласить его, чем покупать новые приборы. Вот они с Жульеном, который в делах починки чего-либо самый активный, все утро копались в HPLC’ях. Часа через четыре все-таки HPLC вылечили, и теперь все три должны работать. Мне-то они вряд ли пригодятся. У меня и на CombiFlash все прекрасно разделяется.

Приходил Владимир и просил посмотреть его 19F ЯМР: он не мог скорректировать фазу. Я ему показал, как это проще всего сделать, после чего взглянул на его 11B и 1H спектры. Мне оставалось только поздравить его с тем, что он получил новое соединение в относительно чистой форме. Замечательно даже не то, что соединения этого класса мы еще не получали, а то, что идея была самого Владимира, и всю экспериментальную работу он сделал сам. Основам синтеза мы его за полгода научили. Если лениться с характеризацией не будет, то довольно скоро они с Эвереттом станут соавторами статьи. Но потом Владимир собирается в медицинскую школу, так что вся эта химия для него не более, чем хобби и способ получить рекомендательное письмо. Ну, ему видней, чем он хочет по жизни заниматься.

Заполнил свою личную банку силикагелем из бочки. Раньше Рина занималась заказами силикагеля, но после того, как она летом защитилась, кажется, никому эту обязанность не передали. Уже меньше половины бочки осталось. Надо бы на group meeting'e поднять вопрос.


Сегодня впервые снимал спектры на новой «пятисотке» (500 MHz NMR spectrometer; фотографии ямров будут позже). Установили ее где-то с месяц назад, но так как у меня почти в каждом соединении бор, а 11B NMR «пятисотка» не тянет, то 99% моих спектров я снимаю на «мультиядерном» 400B. А тут 400B был на целый день забит (тем же Владимиром), а мне нужен был протонник с углеродником, то засел за новый для себя спектрометр. На нем установлена Windows 7 и обновленная версия Topspin. В целом же, все осталось неизменным. В протоннике все хорошо наблюдалось, а вот для углеродника у меня все же маловато образца (1.9 мг), чтобы за 40 минут что-то путное получить.

После снятия спектра мне уже было лень что-либо затевать, я собрался и пошел домой. К тому же нам в тот вечер еще в Pittsburgh Symphony идти. Что-то не могу сосредоточиться на науке, пока не прояснится ситуация с постдоком. Повторяю старые реакции, лишь меняя слегка условия. Ничего принципиально нового начинать не хочется: если через год защищаться, то успеть бы завершить и опубликовать то, что уже накоплено.

четверг, 11 ноября 2010 г.

4 ноября, четверг

Первым делом вернул в Main Office подставки под постер. Майкл спросил, как оно прошло. Раз уж спросил, то я высказал все, что думал, и о том, что многим пришлось в проходе постеры ставить, и о том, что undergrad’ы все съели («Это случается», – согласился Майкл).

Жереми сказал мне, что вчера, когда я отсутствовал, звонили из Stockroom’a и просили мне передать, что меня ждет посылка. «Странно это», – подумал я. – «Ничего я не заказывал». С каких-то пор было решено, что все заказанные реактивы должны вначале доставляться не сразу в лабу, а в Stockroom, где на них наклеивают штрих-коды, и только потом их можно забрать. Якобы так борются с террористами. Теоретически, когда выкидываешь контейнер, надо вернуть штрих-код в Stockroom, но этим мало кто заморачивается. Да даже если бы заморачивались, все равно отмечается перемещение контейнеров, а не веществ. У нас еще на химфаке СПбГУ были любители отлить себе немного хлороформа, немного толуола, а потом вынести в бутылке из-под «Кока-Колы» и хранить дома под кроватью (не спрашивайте меня, зачем им это было надо). Так вот никакой посылки для меня не было. Ложная тревога оказалась.


Жульену наконец-то прислали нормальную футболку с эмблемой Pittsburgh Steelers. Пойдет теперь поддерживать сталеваров против новоанглийских патриотов (New England Patriots – тоже неслабая команда).

Поставил еще одну реакцию, ту, что оптимизируется по CombiFlash. А с тремя похожими реакциями, которые я на протяжении недели пытался заставить дать больше продукта, изменяя условия, ничего путного не вышло. Что-то есть, но мало. Может быть, у них личная неприязнь с электрофилом. Так что я, чтобы уж совсем не выливать все в waste, объединил все три (по ТСХ они почти идентичны) и сделал глобальную колонку. Если повезет, хотя бы будет вещество для характеризации. Но в целом, надо двигаться дальше, менять электрофил.

Из другой вчерашней реакции мне надо было отогнать растворитель и диметил сульфид (Me2S). Помятуя о меркаптанной тревоге в прошлый понедельник
да и вообще соизмеряясь со здравым смыслом, отгонять это дело я стал в отдельной тяге. Там у нас стоит ротор для вонючих жидкостей с ловушкой для сухого льда. Вакуум создается водоструем, так что вся надежда на твердый углекислый газ в ацетоне. Не знаю, улетел ли диметил сульфид в канализацию, или я аккуратно собрал его в свежезаведенную банку для слива, но пока все тихо, никто не жаловался.


Вот я свой постер после вчерашнего забрал, а Бен забыл. Или изначально думал прийти за ним только на утро. А на утро там уже ничего не было: ни постера, ни доски, ни треноги. А что вы хотели? В grad school надо держать ухо востро, а нос начеку. Что с воза упало, того не поймаешь. Он ходил в Benedum, говорил с тамошними завхозами, но никто ничего не знает и не видел: как корова языком слизнула.

Приходила радостная Мария, чтобы похвастаться, что ее пригласили для on-site интервью в какую-то фармацевтическую компанию в Jupiter, Florida («прямо напротив Scripps Florida»). Эдмунд тем временем послал около 30 email’ов потенциальным руководителям на постдока. Бумажные версии он не отправлял и, возможно, оказался прав. По крайней мере, один профессор (Eric Kool из Стэнфорда) попросил Эдмунда прислать рекомендательные письма, а это хороший знак. Возможно, того подкупило обещание Эдмунда подать на стипендию от канадского правительства.

Пришел Ханмо и попросил диоксана. Я ему сказал, что у меня диоксан есть, но насколько он хороший – бог весть. Бутылка открыта ровно год назад, и с тех пор я использовал его всего пару раз. По правилам через шесть месяцев я должен его выкинуть, но с месяц назад перед ежегодной инспекцией по технике безопасности я проверил его на пероксиды специальной индикаторной бумагой. Вроде еще годный, не окисленный. Многое ведь зависит от того, что за реакция затевается.

Пришла Элен и попросила цианистого натрия. Я ей сказал, что у меня NaCN есть, но для той реакции, что она собирается делать, может лучше подойти цианид тетрабутиламмония, что хранится в Amine cabinet. Бутылка его старая, вещество уже расплылось в какой-то сироп, но у меня оно работало и выходы давало приличные. Еще она меня спрашивала о дейтерированном LiAlD4. Его тоже у меня есть, но покупал я его по случаю, был он прозрачным раствором в эфире, который я с успехом и использовал. За прошедшие месяцы он мутировал в белую суспензию. Элен сама сообразила, что лучше заказать новую бутылку. Забавно выходит: покупаем 25 мл, чтобы использовать 0.2 мл, а остальное потихоньку дохнет.

А вечером четверга у нас была традиционная встреча группы. На этот раз уложились в 30 минут. Джерад и Кай, которые уже руками не работают и допиливают диссертации, не пришли. Зато появились два хмурых аспиранта первого года, которые, судя по всему, думают присоединяться к нашей группе. В отсутствие Curran’а они вряд ли найдут group meeting’и полезными, но никто их выгонять не собирался. Эдмунд вообще отказался докладываться, ссылаясь на то, что пока semi-preparative HPLC не починен, новых результатов у него не появится. Так что Шенченг, плавно перешедший от амин-боранов к карбен-боранам, и Жереми, презентовавшийся в первый раз, были единственными докладчиками. Жереми получил проект по axial chirality transfer. Я настаиваю на том, что это чисто теоретический проект, не имеющий особой синтетической ценности. Так как если исходники надо разделять на хиральной колонке, то с таким же успехом можно было работать с рацематом и разделять на той же колонке продукты.

среда, 10 ноября 2010 г.

3 ноября, среда

День начался с разговора с профессором Curran’ом по Skype. С нашей стороны присутствовали я, Эверетт, Элен, а потом подошел Владимир (наш undergrad: он русский, но уже так долго и с такого раннего возраста живет в США, что предпочитает говорить по-английски). Время назначено на 9 утра. Мы сидим, ждем. Curran online не появляется. Наконец, через 8 минут, я просто от нечего делать пробую ему все же позвонить, и он отзывается, говорит, что не звонил, так как мы тоже якобы offline были. Skype глючит. Не самая совершенная программа, но кто лучше?

Разговор занял чуть больше часа. Обсудили химию. Я заодно напомнил Curran'у, чтобы тот послал рекомендательные письма. Я, если честно, думал, что он их уже послал, а он только пообещал сделать это в начале следующей недели. Мы, кстати, еще раз соберемся предположительно в понедельник, чтобы обсудить все те же вещи, но в расширенном с французской стороны составе (сегодня ни Луи, ни Эммануэль не смогли присутствовать).

Что-то плохо у меня идут реакции на этой неделе. Все равно поставил еще две. Надо же что-то делать, кроме сидения за компом. В последнее время у нас кто-то забывает выключать УФ лампу, под которой пластинки ТСХ смотрятся. Лампа от этого греется и когда-нибудь перегорит. Причем этот кто-то как будто специально кладет ее лампой вниз, чтобы то, что она включена, было не так заметно. Первым делом я подумал на Жереми, как на новоприбывшего. Но на прямой вопрос он стал отнекиваться. Я ему поручил следить и строго спросить с того, кто не выключает лампу.


Если что-то общее, то особой заботы ждать не приходится. Вот, например, у нас есть специальные активированные колонки, через которые пропускаются растворители с целью осушения. Всего их четыре: для ТГФ, дихлорметана, эфира и толуола. Уже неоднократно в прошлом кто-то забывал закрыть кран и весь растворитель из баллона (литров 20) вытекал, переполняя резервуар, заливая bubbler и тягу. Кто виновен, я до сих пор не знаю. Каждый раз после такого случая, вопрос поднимался на group meeting’е, но никто никогда не признавался и кивал на то, что кто-то мог прийти из других групп. Вряд ли, просто у кого-то духа не хватает признаться. Но я с колонками втройне осторожен. Сегодня набирал себе толуол, закрыл кран, а он все течет и течет по капельке. На всякий случай спросил у Джерада, который колонками заведует, нормально ли это. Он говорит, что нормально, что это остатки в трубке. Ну, значит, буду спать спокойно.


А в 12.15 пошел я снимать ЯМР спектр. Всего-то и надо было один протонник. Смотрю расписание на 400B, а там как раз 15-минутный перерыв. Надо было его, конечно, забить, но ссориться не хочется. Дело в том, что на каждый спектрометр отдельный пользователь может в дневное время записываться не более, чем на час, и не более, чем два раза в день. Но вот какая-то «хитрая» випфовская сотрудница записалась вначале на час, потом нельзя подряд записаться, так она через 15 минут, второй час на себя записала. Наверняка, хотела углеродник выкопить. А тут бы я пришел и сказал: «Забирай свой образец, мое время настало». Но, скорее всего, меня бы стали слезно умолять не прерывать эксперимента. Я написал «хитрая» в кавычках, потому что все нормальные люди знают, что если надо получить сколько угодно времени на спектрометре, то надо попросить друзей зарегистрироваться сразу после тебя.

А когда я все-таки пришел в свое время на ЯМР, там сидел какой-то левый студент, который сразу вскочил и стал мне место уступать. Загрузил я образец, а машина lock делать отказывается, говорит, что какой-то процесс запущен. Я отлогинился-залогинился, на стоп понажимал, все равно не идет. Стал наезжать на того студента, тот говорит, что просто переписывал файлы и никаких спектров не снимал. Пришлось идти к Сэйдж на девятый этаж, просить ее прийти и разобраться. Она быстро убила мешавший процесс, напомнила, что такое бывает, что в таких случаях надо звать ее или Дамодарана, а не пытаться самому демонстрировать знание TopSpin’а, выходящие за пределы стандартного мануала. Времи на съемку у меня оставалось 4 минуты, но протонник я снимаю за две. Фигня там вышла: 1 к 2 смесь не в пользу нужного вещества.

Тут уже подходило время идти в Main Office, чтобы забрать там подставку под постер и пенопластовую основу, к которому он крепится. Я спросил, нельзя ли мне его прямо сейчас в Benedum’e повесить. Велели подождать хотя бы до двух, а не то студенты пойдут, маркером нехорошее слово на постере напишут.

В два часа в одной руке я зажал огромную белую простыню, в другую взял подставку под постер и трубу с постером и попер их в лобби перед Benedum 157. Нести все это дело неудобно, на ветру явно ощущаешь парусность подложки под постер. А еще надо несколько дверей пройти и несколько улиц пересечь. Но, как нас заверил наш декан, профессор Вальдек, перед началом лекции, уже в январе откроется наша Ashe auditorium. Помнится, главный вход в Шеврон они собирались открыть в августе. А уже ноябрь.

Кроме меня свой постер представлял еще и Бен из нашей группы. Я, между прочим, не знал, что у него тоже был Bayer fellowship. Всего был еще один постер по органике (Геди из группы Флореансига: умный парень, но собирается уйти с мастером – не по душе ему grad school). Остальные же были по аналитико-физхимико-нанотрубко-наночастицам. Довольно много было аспирантов моего года: наш класс постепенно становится самым опытным, у почти всех уже статьи вышли. Из профессоров тоже были не органики, которым моя наука особо не близка. Пара-тройка человек меня послушала, но более из приличия. А сегодняшний докладчик до моего постера так и не добрался.


Но вообще место для проведения постерной секции было выбрано неудачно. Очень мало места, на проходе, кругом undergrad'ы топчутся. Очень неудачно разложили еду для семинара: слишком рано, в три, за час до начала. В три закончился класс у undergrad'ов, высыпали они из аудитории на волю, а тут бесплатная еда. И все сожрали, хотя не для них приготовлено, и вообще undergrad'ов тут неплохо в общагах кормят. Причем, чем жирнее undergrad или undergrad'ка, с тем большей горкой перекладывалась еда на тарелку. Ну и что, что они будущие химики-инженеры, на еду они права не имели. А мы у постеров стояли и не могли (да и не хотели) им помешать. На самом деле, после undergrad'овского нашествия остался еще один кусок торта: существует психологическая преграда, чтобы взять самый последний кусок. Я думал его съесть, но меня опередил профессор Джеффри Хатчинсон. Он, кстати, единственный из тех, с кем я обсуждал постер, слышал об FLPs. Пришлось довольствоваться кофеем.

На этот раз я читал вот эту статью. Кое-какое отношение к моей работе она имеет. Тоже комплекс NHC с соединениями элемента главных групп (фосфор), тоже нуклеофильное замещение на этом элементе. Меня они не цитируют, но ссылаются на некоторые хорошо известные мне статьи. Удивительно, как просто чистым неорганикам-органометалликам провести статью в JACS. Кто-то спину гнет, 40-стадийный синтез батрачит, а тут пять реакций, пять рентгенов и готово. Наверно, если учитывать вклад в науку, это равноценно 40-стадийному синтезу (а иной синтез вообще ничего нового не вносит), но все равно заставляет задуматься.

Сама химия немного загадочна: почему карбен реагирует с PCl3 так, а не иначе? Но сейчас я обсуждать науку не хочу. Скажу, что статью мне прочитать не дали. Довольно быстро докладчик выключил свет, чтобы слайды были отчетливее. Пришлось слушать и постепенно засыпать, пока свет не включили на вопросы. Нету у меня iPad'a, как у профессора Мейер, чтобы экран светился и можно было что-то там делать в темноте.

Лекция была неровная. Когда речь шла об общих вещах: о травмах и кровопотерях, от которых гибнут американские солдаты в Ираке, о древних шумерах, о порезавшемся во время бритья мужике, который порез посыпал цеолитами – было интересно, но когда профессор Стаки переходил к тому, что они сделали, я вообще терял всякую нить. И, наверно, не я один. На завтрашнюю лекцию идти не собираюсь.

Список "байеровских" лекторов (click to zoom).

После семинара очень быстро собрал свой постер и поддерживающие его материалы. Завтра их надо вернуть в Главный офис, а сегодня он уже был закрыт (было начало шестого). Пока, борясь с ношей, дошел до химфака, понял, что потерял, лежавшую в кармане недочитанную статью. Забросил все в лабу, выключил кипятившеюся реакцию и пошел статью искать. Лежала она недалеко от Benedum'а: там мои комменты и мне ее еще дочитывать. Что я с успехом сделал дома.