Понятный ли английский у Терри Пратчетта?

2009 год, Лондон. Когда королева Елизавета II посвятила 60-летнего Терри Пратчетта в рыцари-бакалавры «за заслуги перед литературой», он пошутил в свойственном ему духе: «Моя заслуга перед литературой в том, что я перестал писать». За год до этого у Пратчетта диагностировали болезнь Альцгеймера, и он собирался покончить с сочинительством. Но до своей смерти в 2015 году сэр Теренс Дэвид Джон Пратчетт успел надиктовать ещё несколько книг, доведя количество романов в цикле «Плоский мир» (Discworld) до 41 (а ещё в него входят 5 рассказов, 4 карты и атласа, 10 справочников и 1 поваренная книга).

До этого года я неоднократно слышал имя Пратчетта, но не представлял, о чём он писал, как подступиться к этому «Плоскому миру», с чего начать. Логично начал с самой первой книги цикла «Цвет волшебства» (“The Colour of Magic”, 1983) и ошибся. Три раза переслушивал начало, снизив скорость до минимальной, делая записи, и только после третьего раза более-менее понял, что происходит, и происходящее меня не удовлетворило. Пошёл в интернет читать мнение других читателей, а там усмешки: «Есть же дураки, которые начинают знакомиться с “Плоским миром” с “Цвета волшебства”» – и схема порядка чтения:



Мальчикам советуют начинать со «Стражи». Девочкам – с «Ведьм». Неопределившимся – со «Смерти». Детям – с «Тиффани». Всем остальным – с «Почты». После первых 5–10 книг наступит просветление и понимание, куда двигаться дальше, тогда можно будет вернуться к трусливому волшебнику Ринсвинду из «Цвета волшебства». На схеме отмечено, что сам автор советовал начинать с «Посоха и шляпы» (Sourcery), но будем считать, что Терри в очередной раз прикололся.



Я домучил аудиоверсию «Цвета волшебства». Отдельные шутки были смешны, и некоторые сюжетные ходы понятны. Но в целом это пародийная мешанина на фэнтезийные романы (которые я не читал) и научную фантастику, разбитая на четыре независимые повести, объединённые общими героями. Пратчетт, наверняка, вдохновлялся «Путеводителем по галактике» Дугласа Адамса, но «Путеводитель» мне понравился и не показался сложным для восприятия. Страшно представить, сколько людей выработали аллергию на «Плоский мир», начав с «Цвета волшебства». Лишь Сундук получился зачётный, поэтому я поставил книге оценку 3/5:



Я решил не ставить на Пратчетте крест и последовал совету переместиться к хронологически 8-й книге в цикле «Стража! Стража!» (“Guards! Guards!”, 1989). К этому моменту я уже понял, что на слух Пратчетта могут воспринять только гении, поэтому взялся за электронный текст. Например, в «Цвете волшебства» есть герои по имени Льо!рт (Lio!rt) и К!сдра (K!sdra). Актёр читал их с гортанной смычкой, и у Пратчетта масса подобных типографских шуток и фокусов, самый известный из которых заключается в том, что Смерть всегда говорит заглавными буквами: I WAS SURPRISED THAT YOU JOSTLED ME, RINCEWIND, FOR I HAVE AN APPOINTMENT WITH THEE THIS VERY NIGHT («Я БЫЛ УДИВЛЕН, УВИДЕВ ТЕБЯ, РИНСВИНД, ПОТОМУ ЧТО У МЕНЯ НА ЭТУ САМУЮ НОЧЬ УЖЕ НАЗНАЧЕНА ВСТРЕЧА С ТОБОЙ»). Вот как это на аудио передать? Орать в микрофон?



Итак, цикл про стражу рассказывает о тех простых парнях, единственное и неизменное предназначение которых: «где-нибудь в районе третьей главы (или на десятой минуте фильма) ворваться в комнату, по очереди атаковать героя и быть уложенными на месте. Хотят они исполнять сию незавидную роль или нет, никто их не спрашивает». С пониманием, кто такой Пратчетт и с чем его едят, в текстовом виде роман пошёл уже проще. Но для получения удовольствия крайне желательно иметь представление о классическом фэнтези («Хоббит» и «Властелин колец»; игры во вселенной AD&D), которое у меня, к счастью, имелось.



Многие обвиняют «Плоский мир» в том, что юмор в нём тоже плоский. Шутки там встречаются на каждой странице, и их качество варьируется. Способность читателя понять неплоские шутки сильно зависит от его начитанности. Когда я нашёл краткий комментарий к роману, я убедился, что пропустил 90%, описанного там, потому что не знаю британские политические скандалы, сериалы и телевизионную рекламу 1980-х годов, которые там пародируются. Ну, хотя бы «Хоббита» я читал и понял весь юмор с “voonerable spot” («язвимым местом») на теле дракона.

Мне больше всего приглянулась политическая сатира. Как циничное население города Анк-Морпорк готово принять любое правительство, самое несправедливое и нелогичное, лишь бы лично их не трогали. Многие русские читатели задавались вопросом, могла ли на «Стражу!» повлиять пьеса Евгения Шварца «Дракон» (1944). В этой книге Пратчетт язвительно высмеивал монархистов и их маскарады с коронациями и королевскими свадьбами, а сам рыцарское звание, гляди ж ты, потом принял. С определёнными натяжками я поставил «Страже!» 5/5. Но судя по тому, как часто я цитировал его брату по ходу чтения, Пратчетт окажет на меня сильное влияние.

В языке Пратчетта в первую очередь мне бросилось в глаза обилие британских разговорных словечек, многие из которых мне, живущему в США, непонятны. Встречалось и много сложных устаревших слов, за которыми мне надо лезть в словарь. Но Пратчетт правильно их использует: в современной литературе их можно применять исключительно для комического эффекта, а не для демонстрации своего богатого лексикона. В добавление к реально существовавшим словам (“thee” вместо “you”) Пратчетт придумывает шуточное написание в духе “Itym: Ae smalle vegettable shope”. В русском переводе («Памищение: малинькая аващная лавка») псевдоархаичность теряется и предстаёт банальной безграмотностью героя.

Ниже я рассмотрю несколько мест, которые мне запомнились в «Страже! Страже!». Всегда интересно глянуть, как вывернулся профессиональный переводчик (русский текст я нашёл в переводе Светланы Увбарх). Или не смог вывернуться. Но Пратчетт настолько многослоен, что его книги популярны в России несмотря на все сложности точного перевода.

***

1. Через начало романа надо будет продраться. Фокус постоянно перемещается с одних персонажей на других. Пратчетт будто специально издевается над читателем. Он злоупотребляет сносками и не делит свои романы на главы: по его мнению текст должен течь свободно. Первый монолог в книге начинается так:

”The city wasa, wasa, wasa wossname. Thing. Woman. Thass what it was. Woman. Roaring, ancient, centuries old. Strung you along, let you fall in thingy, love, with her, then kicked you inna, inna, thingy. Thingy, in your mouth. Tongue. Tonsils. Teeth. That’s what it, she, did. She wasa…thing, you know, lady dog. Puppy. Hen. Bitch. And then you hated her and, and just when you thought you’d got her, it, out of your, your, whatever, then she opened her great booming rotten heart to you, caught you off bal, bal, bal, thing. Ance. Yeah. Thassit.”
(«Эт' город, он это… ну, это… как его там… Такая штука. Женщина. В-вот что он такое. Бабища. Рокочущая, древняя, многовековая. Эт' женщина затягивает тебя, позволяет тебе в… в… как это… влюбиться в нее, п'том пинает тебя в это… это… есть такая штука… Которая во рту. Зев. Зоб. В ЗУБЫ», – и так далее, монолог длинный, я и английскую версию обрезал).

А первый диалог так:

“‘The significant owl hoots in the night,’” said the visitor, trying to wring the rainwater out of its robe.
“‘Yet many gray lords go sadly to the masterless men,’” intoned a voice on the other side of the grille.
“‘Hooray, hooray for the spinster’s sister’s daughter,’” countered the dripping figure.
“‘To the axeman, all supplicants are the same height.’”
“‘Yet verily, the rose is within the thorn.’”
“‘The good mother makes bean soup for the errant boy,’” said the voice behind the door.
(«– Многозначительная сова глухо ухает в ночи, – произнес посетитель, пытаясь стряхнуть с плаща дождевую воду.
– И все же много серых лордов печально едут к людям без хозяев, – монотонным речитативом отозвался голос по другую сторону решетки.
– Ура, ура дочери племянника сестры, – парировала фигура в капающем балахоне», – и так далее).

Если бы я не знал, что читаю Пратчетта, то решил бы, что это очередной шедевр модернизма, который выше моего понимания. Зато стало понятно, почему я долго не мог врубиться в «Цвет волшебства». Это не я тупой, я не забыл английский, это у Пратчетта юмор такой: приведённый монолог произносит, лёжа в канаве, пьяный капитан ночной стражи. А диалог представляет собой обмен паролями и отзывами между членами тайных обществ.

Дальше, уверяю, будет проще. Можно считать, что начало – это фильтр. Пратчетт обливает читателей ушатом словесной воды, чтобы отсеять тех, кто не разделяет юмор «Плоского мира».

2. And Bob’s your uncle. Это выражение встречается в «Страже!» трижды, и ещё два раза персонажи-гномы переиначивают его на “And Bjorn Stronginthearm’s your uncle”. Дословно оно переводится, как «и Боб – твой дядя», но в книге его перевели как «и дело в шляпе» (заодно пришлось последующие шутки про дядю менять на шутки про шляпу). То есть, это нечто, что будет очень легко сделать. В переводе на нормальный английский – “piece of cake”, а на русский – «проще пареной репы».

Сам Пратчетт придерживался той версии, что это выражение появилось, когда в 1887 году премьер-министр Великобритании Роберт «Боб» Гаскойн-Сесил, 3-й маркиз Солсбери назначил своего племянника Артура Бальфура секретарём по делам Ирландии, а в 1902 году племянник сменил престарелого дядю на посту премьер-министра. Получается, что если Боб – твой дядя, то жизнь становится легка и прекрасна. Тот самый «дядя Боб»:



Википедия ставит эту версию под сомнение, потому что в печати это выражение не появлялось до 1924 года: почему не раньше, во времена «дяди Боба»? Но лучшего объяснения нет, кроме того, что выражение абсурдно и смешно звучит. Один ляпнул – другие подхватили.

3. bugger – ещё одно словечко, которое любит Пратчетт. В «Страже!» оно встречается 22 раза, обычно в выражении “poor little bugger”. Я, не будучи знаком с британским сленгом, поначалу воспринял его в юридическом значении «содомит», но потом стал подозревать, что книжка детская и городская стража не будет так называть задержанных преступников. Оказалось, что это нейтральное в Британии слово и детей вполне могут называть “little buggers”. В русской версии «Стражи!» “buggers” переводили по-разному, и как «мелкие негодяи», и «придурки», и «недорослики» и всё-таки как «педики».

А вообще это слово произошло от названия страны Болгарии (Bulgaria), где в 11 веке возникла секта еретиков-богомилов. Недовольный Папа Римский обвинил их в всех смертных грехах, и устаревшее значение у слова “bugger” – еретик. Остальные значения добавились уже позже. Вы как хотите, но я поостерегусь включать его в свой активный словарный запас, пока не усвою необходимые оттенки. В гугле по запросу картинок «баггера» вылезает это существо. Но тут уже влияет хорошо известное слово “bug” – «жук, баг», которое к нашему “bugger” не имеет этимологического отношения:



4. Then it erupted again, this time hitting the rimward wall («Затем [молния] ударила опять, на сей раз в стену у самого края площади»). Переводчик решила не играть в географию Плоского мира, где указание “rimward” означает «по направлению к краю диска». Ведь в начале «Цвета волшебства» рассказывается, что описываемый мир представляет собой плоский диск, лежащий на четырёх исполинских слонах, которые стоят на черепахе Великий А’Туин, ползущей по космосу:



Поэтому в книгах Пратчетта не будет привычных нам направлений «север–юг»: There are, of course, two major directions on the disc: hubward and rimward. But since the disc itself revolves at the rate of once every eight hundred days, there are also two lesser directions, which are Turnwise and Widdershins. («На Плоском мире существуют два основных направления: в сторону Пупа и в сторону Края. Но поскольку сам Диск вращается со скоростью один оборот в восемьсот дней, то выделяют еще два, вторичных, направления: по вращению и против оного»). Я был удивлён, что в переводах следующих книг теряется эта важная составляющая Плоского мира. Но и в переводе «Цвета магии» редкое слово Widdershins (которое я не знал) заменили более обычным «против оного», а Википедия знает русский перевод «противосолонь»:



5. Такое, к сожалению, случается повсеместно: Пратчетт достаёт из запасов оксфордского словаря заковыристое слово, переводчики не ищут аналог у Даля, авторский стиль стирается, и русские читатели начинают жаловаться на «примитивный язык и юмор Пратчетта».

It looked as though the architect had been called in and given specific instructions. We want something eldritch in dark oak, he’d been told. («Этот выглядел так, будто касательно него архитектору были даны специальные инструкции. Хочется что-нибудь жуткое из темного дуба, сказали ему»). Я готов спорить, что русское слово «жуткое» слишком обыкновенное, чтобы передать английское “eldritch”. Из того же Даля можно было бы взять устаревшее написание «жудкое»: «Жуда́ кур. страх, ужас, беда, нужа. Жудкий, жуткий, тяжкий, трудный, мучительный». Или подошло бы заумное слово «макабрическое».

Wiktionary пишет, что слово “eldritch” в английскую литературу вернул мастер ужаса Говард Лавкрафт. Оказалось, что мой брат его знал, потому что в одной компьютерной игре был монстр по имени “Eldritch Lich”. Что, кто-то не знает, кто такой лич? Не играли в «Героев силы и магии» или в Baldur’s Gate? Википедия поясняет: «Лич – маг-некромант, ставший нежитью. […] Кощей Бессмертный является ярчайшим мифологическим примером лича»:



6. Vimes’s ragged forebears were used to voices like that, usually from heavily armored people on the back of a war charger telling them why it would be a jolly good idea, don’tcherknow, to charge the enemy and hit them for six. («Дубоватые предки Ваймса были привыкши к подобным голосам, обычно им доводилось слышать их от вооруженных до зубов людей верхом на боевых конях – такие люди, как правило, объясняли, почему это было бы чертовски хорошей идеей, разве вы не понимаете, ринуться на врага и всыпать ему по первое число»). Когда я читал это предложение, мне было интересно, как переводчик справится с “don’tcherknow”. Ответ – никак: «развынипонимаете».

И хотя “hit for six” можно переводить как устоявшуюся идиому английского языка, это выражение пришло из крикета. Я не знал ни идиомы, ни правил крикета (не путать с крокетом, в котором молотками проводят шары через воротца; крикет – это аналог лапты). «Если мяч достиг границы без касаний поля, команда получает 6 ранов», когда игрок вдарил по мячу битой «на шестёрочку»:



7. Пратчетта отмечают как мастера писать «диалекты», давать каждому герою свои речевые обороты и характеристики. Одним из самых ярких персонажей Плоского мира получился библиотекарь Невидимого университета.

The Librarian’s upper lip rolled back like a blind.
“Is that a smile?” said Carrot. The Librarian shook his head.
“Someone hasn’t committed a crime, have they?” said Carrot.
“Oook.”
“A bad crime?”
“Oook!”
“Like murder?”
“Eeek.”
“Worse than murder?”
“Eeek!” The Librarian knuckled over to the door and bounced up and down urgently.
(«Верхняя губа библиотекаря закатилась вверх, словно ставень.
– Это улыбка? – уточнил Моркоу.
Библиотекарь затряс головой.
– Может, кто преступление совершил? – продолжал допытываться Моркоу.
– У-ук.
– Тяжкое преступление?
– У-ук!
– Вроде убийства?
– И-ик!
– Еще хуже?
– И-ик! – Библиотекарь проковылял к двери и нетерпеливо запрыгал».)

Как вы можете видеть, библиотекарь общается только словами «У-ук» и «И-ик», потому что силой магии превратился в орангутана и нашёл, что в такой форме ему удобнее работать и жить:



Для доказательства того, что двумя словами можно обойтись во всех случаях жизни, был создан эзотерический язык программирования, названный в честь библиотекаря Ook!. Сам Пратчетт жертвовал деньги на сохранение орангутанов и среды их обитания, но был пессимистичен насчёт их будущего в дикой природе.

8. The only light was a faint octarine flicker from the tiny windows of the new High Energy Magic building, where keen-edged minds were probing the very fabric of the universe, whether it liked it or not. («Единственным осколком света было бледное октариновое поблескивание в крохотных окнах нового здания факультета высокоэнергетической магии – там пронзительные умы испытывали саму ткань вселенной вне зависимости, нравилось это ей или нет») – шутка очень в духе Пратчетта в самом начале «Стражи!». Если вам она тоже кажется смешной, то и вся книга должна понравиться.

Осталось понять, что такое «октариновое поблёскивание». В словарях слова “octarine” нет, в «Страже!» оно не объясняется. Но я его знал, так как начинал с «Цвета волшебства». Октарин и есть этот самый «цвет магии» – восьмой цвет плоскодисковой радуги. «Говорят, что выглядит октарин примерно как светящийся зеленовато-желтый пурпур». Так как мы с вами не волшебники, у нас в глазах нет восьмиугольников в дополнение к палочкам и колбочкам, мы не можем видеть октарин, но гугл находит такие его изображения:



***

Парадоксально получается: я ставил себе целью познакомить своих друзей с замечательным писателем Терри Пратчеттом, а в итоге напугал тем, что Пратчетт – писатель интеллектуальный, требующий внимания к лингвистическим тонкостям. Не беспокойтесь: если вы не поймёте половину авторских шуток, второй половины вам хватит, чтобы полюбить Плоский мир.

От опытных читателей часто можно услышать, как они завидуют новичкам: ведь им ещё только предстоит познакомиться со всеми закоулками «Плоского мира». Многие отмечают, что и в цикле про стражу первая книга вводная и не похожа на то, что будет дальше. А дальше будет такое «ого-го», что станет понятно, почему Пратчетт был самым продаваемым писателем в Великобритании в 1990-е годы, пока пальму первенства не перехватила Джоан Роулинг со своим «Гарри Поттером».

Я не люблю читать подряд книги одного и того же автора: стиль приедается. Если «Стражу! Стражу!» я дочитал во время сентябрьских поездок на природу, то вторую книгу про стражу “Men at Arms” («К оружию! К оружию!») я начну не раньше декабря. Ожидания у меня большие – оправдаются ли они?

А сколько книг из цикла о «Плоском мире» прочитали вы?

***

Другие мои посты по теме:
Понятный ли английский у Агаты Кристи, Стивена Кинга, Рэя Брэдбери, Айн Рэнд.
Понятный ли русский у Александра Пушкина, Михаила Булгакова.

Загадка мантии Менделеева

1885 год, Санкт-Петербург. Пришёл однажды Менделеев к Репину. Или это Репин пришёл к Менделееву. Как бы то ни было, ныне результат этой встречи «Портрет Д. И. Менделеева в мантии доктора права Эдинбургского университета» (акварель, бумага, 58 х 46 см) хранится в Государственной Третьяковской галерее. На первый взгляд чрезвычайно прямолинейный портрет: кроме сидящего Менделеева, мы видим только краешек стола и три неидентифицируемые книги. Но скажите, почему Менделеев вдруг стал доктором права? К тому же Эдинбургского университета? А мантии Петербургского университета у них под рукой не оказалось? Зачем это преклонение перед Западом? Будем разбираться.

Если бы две недели назад меня попросили объяснить, почему Репин изобразил Менделеева в столь причудливом наряде, я бы мысленно представил следующую сценку:

Пришёл Репин рисовать портрет Менделеева, а тот как раз опыты ставит, всё у него бурлит и взрывается. На пиджаке, как у любого порядочного химика, дырки от кислоты и рыжие пятна от неведомых химикатов (лабораторные халаты тогда не носили), взор мрачный: отвлекают великого учёного от работы. «Нет, в таком виде рисовать решительно нельзя», – думает интеллигентный Илья Ефимович. «А что это у нас тут такое красивое красно-синее в углу висит? Мантия Эдинбургского университета? Давайте, Дмитрий Иванович, облачайтесь в эту мантию. И шапочку не забудьте. Книжка тонковата, не похожа на научную. Несите самую толстую книгу, какую найдёте. Ну, и бог с ней, что список петербургских адресов. Зато толстая и выглядит солидно. Сядьте и сделайте вид, что читали нечто заумное, и вдруг вас посетила гениальная мысль. Вот так, прекрасно, сейчас набросаю». Менделеев плюхается в кресло, расставляет пальцы так, будто рисунок в книге на одной странице, таблица на другой, а текстовое описание на третьей. Но его пристальный взгляд обращён не на текст, не на художника, а направлен вбок на нагреваемую колбу: «От работы отвлекают маляры. Шапку дурацкую надеть заставили. А потом коллеги-химики будут смеяться и гадать, почему я в таком виде, а Репину просто скучно банки-склянки рисовать. Насмотрелся на импрессионистов и хочет, чтобы на картине были два ярких пятна: красное и синее. И борода».

Надо ли говорить, что на самом деле всё было совсем не так. Я думал, что хорошо знаю биографию Менделеева, но стал читать о портрете и погрузился в пучину новых фактов и анекдотов. С Репиным его связывала многолетняя дружба ещё с тех пор, как профессор Санкт-Петербургского университета Дмитрий Менделеев объяснял ученикам Академии художеств химический состав красок. После отъезда Репина для продолжения обучения за границу Менделеев продолжал следить за творческими успехами молодого художника, а когда Репин возвратился в Петербург, он нашёл, что в жизни Менделеева произошли кардинальные изменения, ещё более приблизившие его к художественному кругу – в 1876 году 42-летний профессор Менделеев влюбился в 16-летнюю ученицу Академии художеств Анну Попову.


Любовь – дело хорошее, но проблема заключалась в том, что у Менделеева уже была жена Феозва Никитична (на 6 лет его старше) и двое детей. Менделеев зачастил в Академию художеств и с 1878 года у себя на квартире, расположенной в первом этаже главного здания Петербургского университета, устраивает еженедельные «менделеевские среды», куда приглашает профессоров, музыкантов и художников. По воспоминаниям: «Художники Крамской, Шишкин, Ярошенко, Куинджи и другие сидели до глубокой ночи. У Дмитрия Ивановича стены гостиной были украшены их произведениями». «[Он] так же дышал искусством, как и наукой, которые считал двумя сторонами единого нашего устремления к красоте, и вечной гармонии и высшей правде…».

Иван Крамской вызвался написать портрет радушного хозяина с папиросой в руке, и по этому поводу есть анекдот: «Менделеев, не переставая, курил толстенные папиросы, сидел в дыму, вперив в пространство свои глаза, и пророчествовал только что пришедшую ему в голову новую теорию.
– Как это Вы, Дмитрий Иванович, не бережёте своё здоровье? – спрашивают его художники.
– Врут всё медики. Я пропускал дым от папирос сквозь вату, насыщенную микробами, и наблюдал, как большинство микробов погибает от никотина. Вот видите? Даже польза есть. Я курю, курю, а здоровья не убавляется».

Сдружился Менделеев и с Архипом Куинджи, который тогда работал над своей самой известной картиной «Лунная ночь на Днепре» и показывал неоконченную работу только узкому кругу друзей. Менделеев решил пригласить Анну Попову пойти смотреть картину Куинджи.

Молодой девушке было лестно чувствовать себя избранной и вращаться в кругу признанных мастеров. Между юной художницей и открывателем периодического закона разгорелся роман, но развода от жены Менделеев добился только тогда, когда Анна была беременна. Духовная консистория в качестве наказания запретила Менделееву вступать в новый брак в течение семи лет, но он дал взятку в десять тысяч рублей священнику церкви Спиридония в Адмиралтействе, и тот обвенчал его с Анной в 1882 году. Скандал дошёл до императора Александра III, священника лишили сана, но Менделеева царь приказал не трогать, по легенде заявив: «У Менделеева две жены, но Менделеев-то у меня один!».

Любовь Менделеева, старшая дочь Анны и Дмитрия, родилась ещё в 1881 году, до заключения их брака. В 1903 году она выйдет замуж за поэта Александра Блока, который в своих дневниках весьма критически отзывался о тёще:

«Тема для романа. Гениальный ученый влюбился буйно в хорошенькую, женственную и пустую шведку. Она, и влюбясь в его темперамент, и не любя его — по подлой, свойственной бабам двойственности, — родила ему дочь Любу, упрямого сына Ивана и двух близнецов. Чухонка, которой был доставлен комфорт и средства к жизни, стала порхать в свете, связи мужа доставили ей положение и знакомства. Она и картины мажет, и с Репиным дружит. По прошествии многих лет ученый помер. Жена его (до свадьбы и в медовые месяцы влюблённая, во время замужества ненавидевшая) чтит его память „свято“...»

Как бы Анна Ивановна ни относилась к мужу, она оставила любопытные мемуары «Менделеев в жизни» и нарисовала множество портретов Дмитрия Ивановича:

А на следующей фотографии Анна Менделеева наблюдает за игрой мужа в шахматы с художником Куинджи (в своё время с Анной Менделеев познакомился тоже за игрой в шахматы):

В 1885 году супруги Менделеевы посещают мастерскую Репина и восторгаются его новой картиной «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года».

Воодушевлённый Репин предлагает нарисовать портрет Менделеева, и тут очень кстати пришлась мантия, которую Менделеев в прошлом 1884 году привёз из Эдинбурга, где ему присвоили почётное звание доктора права. Некоторые сайты сообщают, что Менделеева отметили за открытие «температуры абсолютного кипения», которую сейчас называют критической температурой. Выше неё стирается граница между свойствами жидкой и газообразной фаз, вещество переходит в сверхкритическое состояние, когда ни при каком давлении газ нельзя сжать до жидкости. Например, у воды T_K = 647 K (374 ºC), критическое давление – 218 атм:

Ещё в 1882 году Лондонское Королевское общество наградило Менделеева медалью Дэви за открытие Периодического закона, но Дмитрия Ивановича возмутило, что медаль присудили не ему одному, а совместно с немецким химиком Лотаром Мейером, который в 1870 году независимо предложил свою таблицу элементов. Менделеев в Лондон не поехал, сославшись на обилие дел, и медаль была ему переслана.

А в 1884 году Эдинбургский университет отмечал своё 300-летие и устроил «фестиваль» с приглашением светил мировой науки, искусства и политики и раздачей почётных степеней.

Званиями отметили более 140 человек. Я отыскал приглашение, высланное Менделееву:

University of Edinburgh
February 1884

The Senatus Academicus of the University of Edinburgh do themselves the honour of inviting Professor Dmitry Mendeleieff to receive the Honorary Degree of Doctor of Laws, in Edinburgh, on the 17th April 1884, at the Festival of the Tercentenary of the Foundation of the University.

In name and by authority of the Senatus Academicus, A. Grant, Principal

Среди почётных докторов были и известные личности, вроде Луи Пастера, но и, например, некий господин Мартинес, чилийский посол. От Санкт-Петербургского университета были приглашены два человека: Менделеев и юрист-международник Фёдор Мартенс, который оставил воспоминания об этой поездке, ценные нам тем, что описывают ту самую мантию:

«В четверг, 17(5) апреля происходило... возведение в почетное звание доктора богословия или прав почетных Гостей. В Эдинбургском университете существуют только эти две степени почетного докторства. Этим объясняется, почему все государственные деятели, естествоиспытатели, химики, поэты, скульпторы были, вместе с юристами, удостоены степени почетного доктора прав... Вызванный на эстраду должен был иметь на себе докторскую мантию (черную шелковую или из красного кашемира) и держать в руках бархатную шапочку и так называемый hood, представляющийся по покрою башлыком, концы которого сшиты... Секретарь академического сената брал из рук каждого упомянутый hood и надевал его через плечо таким образом, чтобы самый мешок, выложенный ...голубым (у докторов прав) шелком, приходился на спине, но более сбоку»

Заодно прояснился вопрос, почему Менделеев назван «доктором права» (Doctor of Laws). А то часто ошибочно пишут, что Менделеев изображён «в мантии профессора Эдинбургского университета».

Когда представляешь себе портрет Менделеева, так и ждёшь, что из-за спины будет выглядывать Периодическая таблица, как на марке Почты России, где дизайнер совместил в кучу и фотографию Менделеева, и реторту, и книги, и минерал, и аналитические весы. При этом представление таблицы в короткой форме уже устарело к 2009 году, а во времена Менделеева она тем более не могла так выглядеть, потому что не были открыты ни франций, ни радий, ни рений:

В 2014 году на старом химфаке Сент-Эндрюсского университета отыскали самую древнюю известную настенную Периодическую таблицу, которая датируется тем же 1885 годом, что и репинский портрет: скандий уже открыт (1879), а германий (1886) – ещё нет. Существование обоих элементов и их свойства были предсказаны Менделеевым в 1869 году, что выгодно отличило его Периодический закон от таблиц конкурентов. Сент-Эндрюсская таблица отпечатана в Вене на немецком языке, и её автором указан «нах Менделеиефф», а не герр Лотар Мейер:

А в портрете Репина нет ничего химического. Единственная читаемая надпись – размашистая подпись «И. Рѣпинъ 1885» по центру. Мы можем только гадать, что за книги лежат на столе. Знаменитый учебник «Основы химии», при работе над которым Менделеев открыл Периодической закон? На доходы от «Основ химии» Менделеев содержал свою новую семью, так как после развода целиком отдавал профессорское жалование первой жене и детям от первого брака.

Быть может, Репин не стал изображать Менделеева в окружении колб, потому что учёный к тому времени отошёл от лабораторной работы? Историки подсчитали, что всего 10% публикаций Менделеева приходится на химию. Намного больше он написал по экономике и землепользованию. Считал ли Менделеев, что работа руками не профессорское дело? Нет, не считал: «Профессор, который только читает курс, а сам не работает в науке и не двигается вперёд, — не только бесполезен, но прямо вреден. Он вселит в начинающих мертвящий дух классицизма, схоластики, убьёт их живое стремление». В 1885 году («год портрета») в «Журнале Русского физико-химического общества» (ЖРФХО) вышла его статья «Выводы из исследования удельных весов растворов серной кислоты». А в 1886 году художник-передвижник Николай Ярошенко, который был очень дружен с Менделеевым, написал его портрет «За конторкой», где на передний план вынесен штатив с круглодонной колбой, в которую вставлена коническая воронка. А за ней видна трёхгорлая промывная склянка Вульфа для очистки газов:

Если бы это был химический пост, то я бы взялся разбирать эту картину. Вот в какой одежде Менделеев работал в лабе – и никаких защитных очков! А потом я наткнулся на другой ярошенковский портрет 1885 года: ба, да это же та же самая эдинбургская мантия и шапочка! Только книга одна, и вместо стола мы видим полосатое менделеевское кресло:

Что сподвигло двух художников одновременно изобразить своего учёного друга в этой мантии? Только ли красивые цвета, или для Менделеева эта мантия была так ценна, что, получив её, он понял, что созрел позировать для парадного портрета?

***

Версия №1: Мантия Эдинбургского университета выбрана чисто для эстетического любования заморской диковинкой и не имеет никакого политического подтекста.

Репин всегда рисовал в первую очередь человека и избегал излишних красивостей. Но эта самая мантия запала художнику в память. Описывая в старости внешность философа Владимира Соловьёва, он восклицал: «Одеть бы его… магом, астрологом, Фаустом или в профессорскую мантию Эдинбургского университета». Не те ли же аналогии вызывает у зрителя и портрет Менделеева, обладавшего роскошной бородой фэнтезийного гнома? Такой наряд превращает скучного современного химика в загадочного средневекового алхимика. Потому университеты поныне любят латынь, готические здания и весь этот маскарад на выпускных.

Но если перед нами Фауст, то тщетно он ищет ответы на главные вопросы бытия в книгах. Я читал теорию одного хироманта, что книги на портрете Репина расположены неслучайно: справа верхняя более тонкая книга лежит к нам страницами – это наука, которую мы знаем. Более толстая нижняя книга повёрнута корешком – это ещё неведомые вещи, которые только предстоит открыть. Книга в руках Менделеева – его собственный научный путь: что-то он уже открыл, «прочитал», но «книга его научного пути» ещё не дочитана до конца, и мы ждём от гениального учёного новых открытий. Натягивание совы на глобус, конечно, но и самые безумные теории мы не оставим в стороне.

Версия №2: Мантия Эдинбургского университета выбрана, чтобы показать, что нет пророка в своём отечестве. Что наши университеты и академии Менделеева не ценят, а вот Запад признаёт его научные достижения и величие.

Я бы поверил в эту версию, если бы портрет был нарисован после 1890 года, когда после 25 лет профессорства в Санкт-Петербургском Императорском Университете Менделеев покинул эту должность из-за разногласий с министром народного просвещения, заступившись за студентов во время студенческих волнений. И у Менделеева были старые тёрки с Императорской Санкт-Петербургской академией наук. Он стал членом-корреспондентом в 1876 году, но на выборах в академики его несколько раз прокатывали. Поговаривали, что русскому патриоту гадит засевшая в академии «немецкая партия», которая 12 голосами против 4 выбрала не Менделеева, а Фёдора Фёдоровича (Фридриха Конрада) Бейльштейна (того самого, в честь которого «Справочник Бейльштейна» назван).

Провал Менделеева на выборах в академию в 1880 году возмутил общественность. Сразу несколько российских университетов, включая Московский и Казанский, сделали его своим почётным членом (за 4 года до Эдинбургского). В стороне не останутся и друзья-художники. В 1893 году Менделеева выберут членом Академии художеств: до него из химиков этой чести был удостоен только Ломоносов. Всего Менделеев будет избран в почётные члены множества зарубежных национальных академий и университетов, включая Кембридж, Оксфорд, Принстон и Гёттинген. А в России он академиком так никогда и не станет. В качестве то ли покаяния, то ли троллинга в приёмной президента Российской академии наук висит ещё один портрет Менделеева работы Репина, написанный после смерти учёного в 1907 году (на этот раз в «обстановке»; обратите внимание на папиросу):

Версия №3: Эдинбургский университет первым из иностранных организаций сделал Менделеева почётным доктором, и это международное признание было очень важно для учёного, яростно боровшегося за свой научный приоритет. На парадных портретах обычно похваляются орденами. Ордена у Менделеева тоже были, но именно эта мантия стала для него видимым доказательством признания его «экстраординарных способностей в химии», и он захотел быть запечатлённым именно в ней.

Я сам склоняюсь именно к этой версии. История открытия Периодического закона запутана. У Менделеева были предшественники, он взялся создавать таблицу элементов не на пустом месте, и мне приятно видеть, что в итоге в США Периодическая таблица ассоциируется с питерским химиком (а Лотара Мейера никто не знает). Когда в 1955 году американские учёные во главе с Сиборгом открыли 101-й элемент, они предложили назвать его менделевием в честь химика, чьими принципами по предсказанию свойств ещё не открытых элементов они неоднократно пользовались. Тогда на пике Холодной войны им пришлось получать специальное разрешение правительства США, чтобы назвать элемент в честь «русского».

А во второй половине 19 века в состоянии «большой игры» и раздела зон влияния находились Британская и Российская империи. На 1885 год пришёлся Афганский кризис, когда две страны оказались на грани войны в Центральной Азии. Но напряжённые дипломатические отношения не мешали британцам награждать Менделеева медалями и почётными званиями, а Менделеев в свою очередь тепло отзывался об английских коллегах:

«Англичане понимают науку наиболее глубоко и беспристрастно. Они умеют уважать оригинальность и чужое мнение, хотя бы и выходящее за пределы господствующей “школы”. Вспоминаю, как после моего доклада в английском ученом обществе о Периодической системе встает англичанин и говорит: “Я жертвую такую-то сумму на премию за лучшее исследование, подтверждающее Периодический закон”. После этого тотчас встает другой: “А я, — говорит он, — жертвую такую же сумму за лучшее исследование, опровергающее Периодический закон”. Он счел, что исследование истины должно быть поставлено в условиях беспристрастности — и я его понимаю».

А Репина на Западе знают намного хуже. Почти все его важные картины висят в российских музеях и написаны на отечественные исторические и бытовые темы в технике реализма, которой к концу 19 века уже никого нельзя было удивить. Я проявил патриотический волюнтаризм, когда включил его в состав 80 художников в наше приложение Известные люди (iOS, Android). Американские или китайские разработчики о Репине бы и не подумали. Вот Малевича бы все включили.

Версия №4: Мне хотелось бы, чтобы в портрете Менделеева был запрятан химический сюрприз. Чтобы краски были не обычные акварельные, а своим химическим составом намекали на менделеевские открытия. Или чтобы яркий цвет мантии подчёркивал достижения английской химической науки и промышленности в создании синтетических органических красителей, сделавших яркие одежды доступными для простых людей. Но на такой символизм рассчитывать не приходится. Я почитал, какие краски использовал Репин, и могу только гадать, что красный на портрете – это краплак (органический пигмент из корней марены красильной), а синий – ультрамарин (алюмосиликат натрия, содержащий полисульфидные радикал-анионы, которые и ответственны за цвет).

***

В 1887 году Репин приезжал в Клин, где 53-летний Менделеев собирался совершить полёт на воздушном шаре для наблюдения солнечного затмения. Пишут, что зарисовки Репина этого события не сохранились, но в интернете я нашёл рисунок, подпись на котором очень напоминает репинскую, а стиль – его книжные иллюстрации. Поэтому будем считать, что перед нами ещё одно изображение Менделеева, созданное Репиным:

Об этом полёте существует немало героических легенд в жюль-верновском духе. Как из-за повышенной влажности шар намок и не мог поднять двоих. И тогда Менделеев выпихнул профессионального пилота-аэронавта и полетел один. В ответственный момент сломался главный клапан, и Менделеев свесившись из корзины на большой высоте, сумел его починить: «О нас, профессорах и вообще учёных, обыкновенно думают повсюду, что мы говорим, советуем, но практическим делом владеть не умеем, что и нам, как щедринским генералам, всегда нужен мужик, для того чтобы делать дело, а иначе у нас всё из рук валится. Мне хотелось демонстрировать, что это мнение, быть может справедливое в каких-то других отношениях, несправедливо в отношении к естествоиспытателям, которые всю жизнь проводят в лаборатории, на экскурсиях и вообще в исследованиях природы».

Пролетев за 3 часа около 100 км, Менделеев мягко приземлился между Калязином и Переславлем-Залесским возле имения М. Е. Салтыкова-Щедрина (не отсюда ли мысль о «щедринских генералах»?). Наблюдать затмение, к сожалению, не получилось, так как даже на максимальной достигнутой высоте в 3,8 км учёному помешали облака.

Имение Боблово рядом с Клином Менделеев приобрёл в 1865 году, обустроил там лабораторию и в старом дубе с большим дуплом оборудовал себе «кабинет» – перенес туда стол и стул. Жена обижалась и говорила, что «сидение в дубе» он придумал специально для того, чтобы её реже видеть (речь о первой жене Менделеева). В Боблово учёный проводил летние месяцы до самой своей смерти и говорил: «Брал Боблово за восемь тысяч, а сейчас за восемьдесят не отдам».

В июле 1888 года в Боблово к Менделееву приехал вместе с приятелем Сергей Львович Толстой (сын того самого Толстого). Дмитрий Иванович со Львом Николаевичем придерживались противоположных политических взглядов и заочно спорили, но для Сергея, закончившего физико-математический факультет Московского университета и увлекавшегося химией, Менделеев был авторитетом и живой легендой. Я бы не обратил внимание на его воспоминания об этом визите, если бы в них не всплыла та самая мантия:

В то время Менделеев увлекался вопросом о прогрессе промышленности в России. Незадолго перед этим Эдинбургский университет поднес ему докторский диплом honoris causa. Он нам рассказал, что в Эдинбурге, в торжественном заседании университета, он прочел свою лекцию, как полагается новому доктору, в средневековом костюме доктора — в тоге и угольчатой шапочке, но по-русски. Никто, конечно, его не понимал, но все слушали с уважением. Затем был прочитан английский перевод его лекции. Мы попросили Дмитрия Ивановича показать нам его докторский костюм. Он охотно это сделал и даже надел его. Сине-малиновая тога, угольчатая шапочка, густые космы седых волос, торчащие из-под шапочки, суровое лицо Дмитрия Ивановича, обрамленное большой бородой, — все это под толстыми сводами его кабинета и на фоне голой белой стены напоминало нам средневекового алхимика. Мы невольно улыбнулись.

Я же говорю, что алхимик! Значит, Менделеев к тому времени отвёз волшебную мантию на дачу. За прошедшие годы потомки профукали эти важные артефакты. А ведь мантия давала бы обладателю «+3 к химии», а шапочку можно было бы использовать для распределения третьекурсников по кафедрам. В 2008 году СПбГУ заказал английским реставраторам восстановить мантию Менделеева по портрету Репина, и этот новодел теперь хранится в университетском Менделеевском музее:

После смерти Менделеева (1834–1907) его вдова Анна Ивановна (1860–1942) продолжала переписываться Репиным (1844–1930), который после революции оказался в вынужденной эмиграции, когда его имение «Пенаты» в Куоккале осталось на территории Финляндии (не беспокойтесь, всё вернули назад, и посёлок переименовали в Репино). «Ах, какой это был разносторонний человек и вот уже истинно гениальный. Бывало, с самыми неразрешенными вопросами бежишь к нему... Что это за оригинальная голова», – вспоминал уже в старости Репин о Менделееве. В его кабинете в «Пенатах» стоял скульптурный портрет Менделеева работы Ильи Гинцбурга (белый человек, сидящий в кресле справа на окне):

Большой памятник по проекту Гинцбурга расположен в Санкт-Петербурге около здания Палаты мер и весов на Московском проспекте, где Менделеев работал после увольнения из университета. Конечно, с неизменной папиросой:

***

Когда я учился в аспирантуре в Университете Питтсбурга, в лифте вывешивали объявления о предстоящих семинарах. Я не мог не заметить, что в качестве «шапки» оформления дизайнер использовал изображение Менделеева с того самого портрета:


В Питтсбурге Дмитрий Иванович, кстати, бывал в 1876 году, когда по случаю столетия Декларации независимости посещал Соединённые Штаты и изучал их нефтяную промышленность. За годы моей аспирантуры много приглашённых профессоров читали лекции в Питтсбурге, из самых экзотических стран: от Уругвая до Таиланда. А из России никого не было: оскудела земля русская великими химиками к началу 21 века. Остаётся нам гордиться Менделеевым (и Репиным!).

О чём нужно писать в жж

Летом интереса ради я поставил в настройках своего журнала галочку «Показывать страницы комментариев в стандартном стиле», чтобы видеть, сколько просмотров получают мои посты. Рассказ о получении гражданства США, который вызвал вакханалию в комментах, надолго останется лидером по комментариям (735), лайкам (73) и просмотрам (30809 на текущий момент). А вот второе место меня весьма удивило: мой пост о магазине Amazon Go, о котором уже все забыли и в который мы давно не ходили, набрал 8924 просмотра – больше, чем посты о грин-картах, мобильных приложениях или происхождении жизни.

Я не успокоился, пока не составил таблицу по просмотрам всех своих постов, чтобы понять, какие темы интересуют широкую общественность. Мои последние посты об овощах, картине Чёрча и фотокатализе от МакМиллана были частью этого эксперимента и были написаны, чтобы собрать дополнительные данные. Кто ж знал, что МакМиллану в этом году Нобеля дадут ;)

Посты о поездках на природу традиционно собирают очень мало просмотров и комментариев, зато относительно много лайков. Если бы я не жил в Сиэтле, меня бы тоже подробности трейлов на другом конце света мало волновали. Я даже думал полностью переместить фотографии природы в свой инстаграм, но мне самому на будущее нужны записи о наших поездках, сделанные по горячим следам, поэтому я буду их писать, даже если они будут набирать 0 просмотров. Последним постам о лиственницах и парке Олимпик, кстати, повезло: жж их у себя зафичерил, и они собрали заметно больше, чем 200 просмотров, которые я получаю от постоянных читателей (803 и 1076 просмотров соответственно).

Ещё одна непопулярная тема – мои художественные произведения. Я сам доволен полученной критикой и тем, сколько людей прочитали мой роман, но понимаю, что формат жж плохо подходит для публикации подобной литературы. От написания рассказов я решил отказаться. Слушаю и читаю чужие книги, созреваю и учусь, чтобы написать продуманный роман, который не стыдно было бы на бумаге напечатать.

Мои посты о прочитанных книгах или просмотренных фильмах просматривают намного больше людей, чем мои собственные литературные творения. И раз тема литературы меня занимает, то писать в блоге о книгах кажется логичным решением. Но я за собой замечал, что мне в других журналах не хочется читать о произведениях, которые я сам ещё не читал, или о фильмах и сериалах, которые я не смотрел, даже если стараются избегать спойлеров. Поэтому склоняюсь к тому, чтобы не писать о подборках 5–10 книг за раз, а за возвращение к формату, где я пишу о языке известного автора, разбираю заковыристые слова, а параллельно болтаю обо всём на свете.

Если бы я гнался за числом просмотров и комментариев, то, конечно, нужно было бы писать о политике, о злободневных вопросах, но тут я решил бить себя по рукам и даже не комментировать на околополитические темы. Денег я на жж не зарабатываю и не собираюсь. Мне лучше 20 комментариев от приятных людей и по делу, чем 200 от разъярённых чудиков из топа. Мне редко удавалось кого-то переубедить, а им не удавалось переубедить меня. От интернет-срачей только умножается в мире зло, да и устаю я отвечать на сто комментариев на одну и ту же тему.

Вторая по популярности тема – разные бытовые вещи, посты о еде, о деньгах: сколько заплатили за аренду квартиры, за электричество и тому подобное. Например, пост об общественном транспорте в США набрал больше 8000 просмотров. А недавний пост об овощах – 3000 просмотров. Куда там нобелиату МакМиллану с его 600 просмотрами (и это ещё хороший результат для поста о сложной химии). Цену на капусту люди обсуждают намного охотнее, чем природу связей в циклопропане. Я легко могу написать десяток бытовых постов: от выбора зубной щётки до особенности светофоров в США. Могу даже пару полезных комментариев получить, которые сэкономят мне $100. Но без хорошего мотивационного пинка мне скучно писать про то, что я и так хорошо знаю. Нет интеллектуального вызова.

У меня был замысел, что я буду изучать интересную мне тему, параллельно делать заметки, а на выходных писать пост о том, что узнал. Но мне же не хочется тупо переписывать Википедию, поэтому мои исследования уходят далеко вглубь, а тратить на пост в жж больше нескольких часов в неделю мне обидно. Я горжусь своим постом об эксперименте Миллера–Юри. Он собрал хорошее число умных комментариев, но я работал над ним две недели, ничем другим не занимаясь. С таким рвением надо писать не пост в жж, а свою книгу о происхождении жизни.

Или недавно решил я написать пост о радиоактивном калии в бананах, настрочил две страницы заметок, а потом на хабре наткнулся на статью, которая очень близко воспроизводит всё то, что я хотел написать. Я бы написал чуть по-другому, но вдохновение пропало. Сам для себя я ответ по поводу бананов нашёл, и нужно ли тратить время на то, чтобы сшить заметки в интересный пост, подобрать иллюстрации, перепроверить цифры, если можно просто дать ссылку на хабр?

Я знаю универсальный совет: «Пиши о том, что тебе интересно». А что делать, если мне многое интересно? Я и хочу из интересного мне, выбрать то, что будет интересно (и в идеале полезно) моим читателям. Грин-карту и гражданство мне больше не получать, новую работу искать не собираюсь. Я могу писать о химии, которая меня интересует, но не скатится ли тогда мой жж в кружок по очень узким интересам? Не лучше ли тогда завести отдельный химический блог на английском и не мучиться с переводом “photoredox” на русский. Но на ведение двух блогов мне точно времени жалко.

Я время от времени писал об образовательных мобильных приложениях, на которых мы деньги зарабатываем. Эти посты получают неожиданно много просмотров, но их смотрят и комментируют в основном анонимы, а постоянным читателям моего блога эта тема интересна ещё меньше, чем химия. Тем более, что о самых важных вещах я уже по несколько раз рассказал, а принципиальных изменений в нашем бизнесе не происходит.

Была потенциально интересная тема «Химия и искусство». Я хотел начать разбирать картины, которые изображали бы известных химиков или работу в лаборатории. На втором месте за всю историю по лайкам находится мой пост «Он, она и художник» о портрете супругов Лавуазье. Посты о картинах вообще много лайков собирают, но я понимаю, что это не моя заслуга, а художников. Мог бы только красивые картинки выкладывать, без своих комментариев, ещё бы больше лайков было ;)

Недавно наткнулся на сайт «Проверено». Там пишут короткие статьи по самым разным темам в духе «Правда ли, что в геометрии Лобачевского параллельные прямые пересекаются?» или «Правда ли, что Гоголя похоронили заживо?». Мне такие разборы нравятся, когда они написаны с фактологической точки зрения, но заодно и сенсационные мифы приводятся. В таком духе, что ли, попробовать в жж писать?

В общем, я в раздумьях. Путешествия в этом сезоне закончились, паспорт мой брат ещё не получил, а совсем бросать этот канал общения с внешним миром не хочется. На какую тему вам было бы интереснее прочитать пост в моём жж:
1) Понятный ли английский у Терри Пратчетта?
2) Почему на портрете Репина Менделеев изображён в мантии Эдинбургского университета?
3) Какой химический элемент назван в честь чёрта?
4) Какой кэш-бек у нас по кредиткам?

Жёлтые лиственницы восточных Каскадов

В конце сентября в штате Вашингтон начинается Larch Madness (лиственничное безумие) – короткий период в 2–3 недели, когда желтеют лиственницы на восточном склоне Каскадных гор и все едут на них смотреть. Мы в прошлые годы никуда в октябре не ездили: я жёлтые деревья и в городе могу найти. Но посетив три недели назад парк North Cascades, когда лиственницы только-только начали желтеть, мы захотели для сравнения приехать в пик желтизны:


Изначальный план был поехать на два дня, пройти в каждый из них по большой тропе, а ночью переночевать в кемпинге с костром. Но я так и не смог найти в прогнозе погоды два солнечных дня подряд, а ночевать в палатке при отрицательных температурах под снегом и дождём не хотелось. Поэтому решили ограничиться дневной поездкой к лиственницам. Костёр мы можем и в другое время в любом штате пожечь:


Солнечная погода очень важна, потому что стоит солнцу зайти за облако, как лиственницы в тени гор окажутся не золотого цвета, а грязно-рыжего и издалека покажутся не осенними, а засохшими:


Такой солнечный и относительно тёплый день выпал в понедельник 4 октября. По наводке из инстаграма я выбрал ближайший трейл с лиственницами – Navaho Pass (перевал Навахо: не знаю, почему Навахо – это индейское племя живёт в Аризоне, а не в Вашингтоне) – в 2 часах езды от Сиэтла. На нашем западном склоне гор лиственницы не растут: тут для них слишком влажный климат.


Начало тропы на перевал Навахо расположено не так далеко от тропы к озеру Инголлз, к которому мы ходили три недели назад. Тогда мы мёрзли на холодном ветру, а сейчас ближе к зиме мы ходили без курток и шапок, просто в рубашках и шляпах:


На перевале Навахо нет озера, поэтому эта тропа непопулярна, несмотря на Larch Madness. Мы встретили всего четырёх других хайкеров за все 5 часов 40 минут похода. Никогда так мало людей мы не встречали: обычно мы ходим там же, где ходят все остальные. А виды на высоте тут ничуть не хуже. Гора Стюарт, которая возвышается над озером Инголлз, видна с перевала с чуть другого бока – левый пик на фото:


Одна возможная причина непопулярности в том, что тропа вначале долго идёт вдоль ручья по довольно скучному лесу, а не по открытой местности. Но осенью тут своё богатство красок: от оранжевых листьев рябиновых кустов до совсем фиолетовых:


Это я пост начал с фотографий лиственниц, а в реальной жизни нам пришлось пройти больше двух часов, прежде чем мы увидели первые жёлтые лиственницы вдалеке на соседнем горном хребте. Они растут небольшими рощицами только на определённой высоте. Я даже успел расстроиться, что если это всё, то как-то не впечатляет, пост в жж будет писать не о чем и придётся ещё раз ехать, искать, где можно подойти к лиственницам поближе:


И только когда мы поднялись на сам перевал, лиственницы предстали перед нами во всей красе. Поход можно было засчитать как успешный:


С перевала же открывается вид на горную гряду, которая называется The Enchantments. Их лысые серо-гранитные склоны в моём сознании ассоциируются, скорее, с Калифорнией, а не с Вашингтоном, потому что большинство других гор в Каскадах песчаные и лесистые. Рыжие пятна на склонах тоже должны быть далёкими лиственницами:


Вот в Enchantments мы так и не сходили, потому что за один день там всё посмотреть не успеешь, а для ночёвки надо выигрывать разрешение в лотерею. А мы ещё не все тропы обошли из тех, для которых отдельного разрешения не требуется.


На перевал мы поднялись заметно быстрее, чем я думал. Тропа оказалась очень простой, расчищенной для того, чтобы по ней можно было проехать на горном велосипеде. У нас было время, чтобы пройти ещё одну милю, взобраться на вершину Navaho Peak и успеть вернуться к машине до темноты (темнеет сейчас уже раньше 7, а мы начали поход в полдень):


Нам так повезло с погодой, что с вершины за туманными долинами и хребтами была видна величественная шапка горы Рейнир. Также видели Адамс и несколько других укрытых снегом гор:


В итоге в понедельник мы прошли 13,7 миль (22 км), набрав 4200 футов (1280 м) высоты. Кстати, вершина пика Навахо – 7200 футов (2200 м) над уровнем моря – оказалась самой большой высотой, на которую мы поднимались в штате Вашингтон (в расположенной на плоскогорье Юте 7000 футов над уровнем моря – это короткая прогулка на ближайшую к Солт-Лейк-Сити гору):


Подняться на пик Навахо можно было бы и в другое время года, но без осенних красок было бы намного скучнее. Пришлось бы довольствоваться закрученными в узлы соснами:


Не знаю, сколько ещё продержатся желтые иголки перед тем, как полностью осыпаться – неделю-две:


На этом мы походный сезон в этом году собираемся закончить. Разве только выпадет поздней осенью или зимой такая ясная тёплая погода, что можно будет всё же поехать кемпинговаться с костром. Только уже не в горы, которые засыпет снегом, а на побережье: