четверг, 29 марта 2012 г.

Литературный вечер: часть вводная

У Хартвига встречи группы проходят еженедельно по четвергам, но повестка дня несколько иная, чем была у Каррана. Вначале кто-то выступает с большим (если не повезет, то с двухчасовым) докладом по своей науке: что было сделано с момента присоединения к группе. Второе отделение встречи (по времени где-то треть; антракта не предусмотрено) проходит по-разному. Я уже рассказывал о такой забаве как Synthetic Target, когда мы разбиваемся на группы и пытаемся предложить синтез хитрой молекулы. Таким же образом, группами, разрабатывается идея пропозала на заданную тему (в прошлый раз выдумывали асимметричную гидроэстерификацию) или решение задач (одна группа составляет – другие решают: при мне такого еще не было). Иногда кто-то в одиночку делает доклад на определенную литературную тему (например, Бен недавно рассказывал о использовании моих любимых N-гетероциклических карбенах в качестве катализаторов). Но чаще всего представляется обзор недавней литературы (Literature Survey). Я делал такой обзор на прошлой неделе.

Вообще-то изначально моя очередь подходила 5 апреля, но пару недель назад, когда я пришел в лабу (как обычно около 10.30 утра; после первого месяца мне надоело подниматься в 6–7, и я продолжил жить как нормальный человек), мне сообщили, что постдок по имени Рамеш хотел со мной поговорить. Такое сообщение меня порядком озадачило, так как обычно я никому не нужен. Пошел, разыскал Рамеша. Тот был сама любезность, как будто просил денег в долг, но на самом деле он хотел поменяться со мной датами литературных презентаций.

В нашем расписании Рамеш представлял literature survey 22 марта, но так совпало, что именно в этот день ему надо было лететь в Альбукерке, обговаривать детали контракта с Университетом Нью-Мексико, куда он был приглашен assistant professor’ом. На самом деле это довольно печальная история, так как Рамеш, хоть и непалец, но получил мастера в Кэмбридже, доктора в Скриппсе, сейчас постдокствует в Беркли, у него 13 публикаций (7 первым автором, из них 4 в JACS, включая статью, процитированную 205 раз). Так вот он подал в 28 универов, был приглашен на четыре интервью, а предложение позиции получил только одно, не из самого крутого места. Я до Альбукерке не добирался, но сам штат Нью-Мексико произвел на нас впечатление той еще дыры. А я к Хартвигу шел, потому что думал, что с ним будет просто устроиться в академию. Не знаю, как для меня, но для Рамеша оказалось непросто.

Разумеется, я с радостью поменялся с Рамешем датами, осознал, что до моей презентации остается меньше недели и стал серьезно готовиться. Для начала просмотрел Google документ, в который вписываются номера журналов, рассмотренные в прошлый раз. Так получилось, что две предыдущие литературные презентации самоотменились (один постдок нашел работу в NIH и экстренно свалил, а другого вообще не понятно, зачем в расписание поставили: он то ли остался в Иллинойсе, то уже дома в Германии). Мне предстояло покрыть химические достижения за последние пять недель (для удобства выбираются уже опубликованные статьи, с присвоенными номерами страниц, а не ASAP’ы). «Широкий выбор – это даже хорошо», – подумал я тогда.

Вторым делом я отыскал слайды четырех предыдущих презентаций (перед докладом они рассылаются по e-mail’у всей группе). Стандартная схема такова: вначале разбирается 8–10 статей подробно, слайда по 3–4 на каждую (схемы, конечно, никто не перерисовывает, а скриншотит из pdf’а), а затем еще несколько слайдов с 15–20 статьями на уровне заголовков и graphical abstract’ов. Смотрите, мол, сколько я напрочитал. Но обычно к этому моменту уже никто никуда не смотрит. Мне бросилось в глаза, что почти все статьи, отобранные моими предшественниками для подробного разбора, относятся к металлоорганической методологии. С одной стороны логично: именно этим группа Хартвига занимает. С другой стороны скучно: слушаем из раза в раз про палладиевые сочетания, которые у всех уже в печенках сидят. «Мы пойдем другим путем», – помечтал я.

Дальше началась скучная часть: из последних номеров тридцати ведущих журналов я скачал более 300 статьей. Больше всего получилось из JACS и ACIE (кто бы сомневался). Вначале пытался читать абстракты, понять насколько интересно, но потом уже просто валил на диск все, что по заголовку казалось презентабельным. Прочитать 300 статей за неделю я не смог бы при всем желании. А потому предстояли второй и третий отборочные раунды. О том, какие статьи попали в мою итоговую презентацию и как я их представлял, я напишу в следующий раз.

суббота, 24 марта 2012 г.

Ранний химик Ломоноссофф

Иногда, от нечего делать, я читаю самые разные статьи, например, интересно же, о чем писал наш любимый JACS сто лет назад. Каково же было мое удивление, когда я обнаружил, что второй нумер 34-аго тома за 1912 год открывается довольно длинной статьей озаглавленной “An Early Physicsl Chemist – M. W. Lomonossoff”.

Существует справедливое мнение, что М. «дабл ю» Ломоносов чрезмерно распиарен в России, но практически неизвестен на Западе. У нас в честь него названы университеты, мосты, станции метро, медали, горные хребты и город Ораниенбаум. Памятники Ломоносову попадаются тут и там, его стихи входят в школьную хрестоматию, разве что песен о Ломоносове я не смог припомнить. А вот знают ли американцы и прочие шведы, как архангельский мужик стал разумен и велик? (Про Менделеева, например, знают неплохо).

И вот оказалось, что 100 лет назад кое-кто знал и о Ломоносове. Статья оказалась докладом президента Американского Химического Общества (АХО = ACS) Александра Смита на встрече АХО в Вашингтоне 28 декабря 1911 года.

Знаете такого химика? Я не знал, но вот оказывается был такой. Родился в Эдинбурге, учился в Мюнхене, работал в Чикаго, потом в Нью-Йорке и как-то по ходу побывал президентом АХО. Портрет отсюда.
И вот решил Смит рассказать американским химикам об их раннем физическом коллеге Ломонософфе (привет собравшимся в Сан-Диего! Сегодня вам про Ломоносова никто не расскажет. Нынешний президент будет болтать о jobs, outreach, equality и пр.). Начал проф. Смит издалека, с того, что со времен Роберта Бойля слава первооткрывателя в науке часто закреплялась не за тем, кто сделал открытие первым, а за тем, кто первым опубликовал это открытие в престижном журнале.

И дальше пошел почти советский пафос о том, что Ломоносов – наше все. Что он и флогистон победил раньше Лавуазье, и кучу чего предсказал, опередив свое время лет на сто. И что вот никто об этом не знал, пока русский ученый Меншуткин не отрыл соответствующие бумаги в ломоносовском архиве. А до этого он и на родине был известен только своими архаичными стихами, а не научными достижениями.

Even in Russia, although his work in literary and linguistic lines, his success as a man of affairs and his investigations as a geographer and a meteorologist had won for him enduring fame, the fact that he was primary a chemist had been completely forgotten. It was Menschutkin who, a few years ago, rediscovered him as a chemist, reprinted in Russian his scattered memoirs and collected all that could be found of his manuscripts, letters and laboratory note-books.

Смит повествует не только о научных воззрениях и удивительных экспериментах Ломоносова, но и рассказывает кратенько биографию своего героя:

A year later, we find him in the university, lecturing in Latin on chemistry, geography and the Russian language. Lecturing in Latin upon the Russian language to Russian students! Such simple, blind devotion to a tradition surprises us—even when it occurs in a university.

Михаил Васильевич, конечно, палку перегибал, но теперь я знаю, кого призывать в союзники, когда я доказываю важность преподавания химии в российских вузах на английском.

В общем, вот такой обстоятельный доклад сделал товарищ Смит. То ли по случаю 200-летия со дня рождения, то ли действительно так Ломоносовым вдохновился, то ли больше не о чем было рассказывать, но отмечу, что доклад был дополнительно перепечатан в Science, чтобы как можно больше людей узнало о великом русском ученом. И что же?

Поиск по журналам ACS за прошедшие сто лет показал, что пор имя Ломоносова лишь изредка всплывало в исторических очерках в J. Chem. Ed. Хотя в последние годы оно стало появляться все чаще, благодаря тому, что МГУшники ныне подписывают место своей работы как Lomonosov Moscow State University, Leninskiye Gory. Да еще объявился в Англии вирусолог-нанотехнолог Джордж П. Ломоноссофф, который изредка в Langmuir’е и Biomacromolecules публикуется.

суббота, 17 марта 2012 г.

Весна в Калифорнии

Когда меня спрашивают, как продвигаются мои дела в Беркли, я отвечаю, что медленно, но хотя бы погода тут теплая. До поры до времени мы действительно обгоняли Питтсбург по количеству фаренгейтов на душу населения. Однако эта неделя задалась дождливой, а сегодня хоть и без осадков, но прохладно.

Зашел на weather.com, а там вот такая картина по текущей погоде (в Калифорнии около полудня, на восточном побережье три часа дня).

четверг, 15 марта 2012 г.

Получение паспортов, прогулка и разъезд по домам

Всего в понедельник (5 марта) пройдено около 9 миль.

Первым же делом отправились забирать новые загранпаспорта. Можно было не спешить, так как на получение не надо заранее записываться, не надо стоять в очереди: приходишь в рабочие часы консульства, сообщаешь охраннику, что пришел получать документы, и тебя запускают внутрь.

На этот раз нам даже не пришлось проходить через рамку и запирать сумки в ячейки для хранения. У нас забрали паспорта с полученными в ноябре квитанциями и попросили подождать в сенях, у самой входной двери. Где-то через 10 минут все было готово. Сотрудник консульства вынес нам новые паспорта («Орган, выдавший документ: Г/К РОССИИ, НЬЮ-ЙОРК») и попросил в них расписаться. Так как у нас с собой были внутренние российские паспорта, то в них была произведена отметка о выдаче новых загранпаспортов. Иначе пришлось бы ставить эту отметку потом, в России, чтобы паспорт был действительным. В старых загранпаспортах сделали дырки и их тоже вернули нам.

Итого процедура замены паспорта прошла гладко и в разумные сроки, несмотря на праздники и выборы.
Март 2007 – март 2012 – время действия предыдущего паспорта.
27 сентября 2011 – я посылаю e-mail в консульство с просьбой назначить дату для подачи документов.
1 ноября 2011 – мы подаем документы на новый паспорт в Нью-Йорке. Их отправляют в Россию, где изготавливается новый паспорт.
24 января 2012 – проставленная дата начала действия паспорта.
29 января 2012 – я получаю e-mail о том, что паспорт готов и его можно забрать в течение года.
16 февраля 2012 – ту же информацию я получаю бумажным письмом, отправленным 10 февраля.
5 марта 2012 – паспорта получены.

Самое неудобное и дорогое, конечно, – необходимость лично дважды приезжать в консульство. У кого-то каждая поездка займет пару часов, а у кого-то пару дней. Тут уж как повезет с местом жительства. Хотя я, наоборот, рад, что удалось немного отвлечься от лабораторной рутины, да и Нью-Йорк я люблю.

Изначально после посещения консульства мы планировали пойти в MoMA (Museum of Modern Arts), но, как и накануне, навалилась на нас необоримая лень. Решили, что в музей надо идти подготовленными, когда не поджимают сроки ехать в аэропорт, когда станем настолько старыми, что только и останется, что по музеям ходить. В общем, предались бесцельному передвижению на юг.

От консульства вышли к Ист-Ривер, которая отделяет Манхэттен от Лонг-Айленда. И прошлись вдоль реки. Замечательный будний день, когда не надо никуда торопиться. На солнечной стороне улиц даже тепло было. Посреди реки растянулся Остров Рузвельта, на которой ведет в том числе канатная дорога возле моста Queensboro.

Дойдя до здания ООН, мы прекратили движение вдоль берега и углубились в небоскребный лес.

По всем приметам уже миновало время ланча, а мы еще толком не завтракали. Ресторан выбирали с особой щепетильностью, чтобы выглядел прилично и места свободные были. Наконец, зашли в заведение Town House Inn Restaurant на углу 38-ой и 2-ей авеню. Кухня у них вроде как греческая, но мы заказали гуляш, который нам крайне понравился вкусом и количеством еды. При этом заплатили те же $40, что и за скромный омлет накануне.

Дальнейшее блуждание привело нас на Madison Square, окруженную разными худыми зданиями,

включая знаменитый «утюг».

В сквере на площади стоят памятники разным деятелям: губернаторам, президентам и пр. На фоне скульптур Войтюка они угрюмы и скучны.

Зато на Union Square, куда мы попали, двигаясь дальше на юг, стоит Gran Elefandret – слон, балансирующий на собственном хоботе и символизирующий крутость нью-йоркцев.

Вот это уже предмет, достойный фотографирования. Тем более, что простоит он там только до мая.

Время подходило к трем, и чтобы никуда не опоздать, от Юнион Сквера мы прошли по 14-ой улице до синей ветке метро. Внизу на станции нас ждал еще один художественный сюрприз. Пока мы ждали поезда в аэропорт, перед нами раскинулась «Жизнь под землей» Тома Оттернесса.

Всех скульптурок мы, скорее всего, не нашли. Они расставлены в самых разных уголках. Но главное, что видели крокодила (sewer alligator).

Дальнейшая дорога домой прошла без приключений. В книгах так всегда бывает: дорога туда – целый пост; дорога обратно – меньше абзаца. Улетали мы с братом из разных терминалов. Хотя его самолет был позже моего, к себе домой он прибыл намного раньше меня. Я же явился в квартиру на Юклид-авеню ровно в 11 вечера по тихоокеанскому времени.

Так закончилась единственная запланированная в этом году поездка. Теперь остается постдочить, не отвлекаться и только гадать, когда я в следующий раз побываю в Нью-Йорке.

среда, 14 марта 2012 г.

Воскресенье: ели, выбирали, снова ели

Всего за воскресенье (4 марта) пройдено около 12 миль.

В самолете не кормили, и я не завтракал. Когда время подобралось к часу дня и мы прошли по Бродвею около 6 миль, возникло логичное желание поесть. Зашли в какое-то кафе, чье название я уже даже не упомню. На “S” начиналось. (По банковской выписке увидел, что Serafina). Еще на улице чувствовалось, что маловато у них мяса в меню. Вот и омлет у них оказался без мяса, зато с зеленью. Только-только чтобы голод утолить. А вместе с кофе на двоих вышло $40. Не пойду я к ним больше.

Когда мы закончили осмотр всех скульптур, то двинулись к российскому консульству через Центральный парк. Снега в Нью-Йорке уже нет, но зелени тоже не заметно. Парк выглядел голым и унылым.

В консульство стояла приличная очередь из желающих проголосовать, чего не наблюдалось на думских выборах в декабре. Но тогда мы приехали раньше (в десятом часу, а не во втором), и интерес к парламентским выборам в России традиционно ниже. В этот же раз пришлось постоять, но не более 5-10 минут на улице, так как людей по возможности запускали внутрь, и они выстраивались в цепь по лестнице с первого до третьего этажа, где проходило голосование. На этот раз проголосовавших спускали вниз на лифте, чтобы они не толпились на лестнице.

На выдаче бюллетеней за столами сидели семь человек. В отличие от предыдущих выборов меня попросили предоставить оба паспорта (внутренний и заграничный) и поинтересовались, когда я в последний раз был в России (летом 2010-го, если что). С того момента, как до меня дошла очередь, весь процесс занял не более двух минут. В выборе своем я был тверд, не писал ни проклятий, ни хулиганств и, поставив галочку за Прохорова, отправил бюллетень в урну. Не самый оригинальный вариант (в Нью-Йорке у Прохорова 54%).

От консульства мы пошли вдоль восточной кромки Центрального Парка к нашей гостинице.

Возможно, я бы не решился ночевать в Нью-Йорке, если бы не нашлось ничего за $100 за ночь или дешевле. Но в начале марта ровно столько стоит номер в Holiday Inn на 57-ой улице, где мы уже останавливались осенью. К отелю дошли ровно в 3 часа – времени официального check-in’а.

Так как брат в ночь с субботы на воскресенье вообще не спал, а я – пару часов в самолете, то решили, что мы устали, прошагали с утра достаточно и имеем полное право никуда не ходить и засесть за компьютеры. Интернет в Holiday Inn был небыстрый, но мне хватало, чтобы почитать упаднические записи в блогах.

Но в седьмом часу, когда уже стало темнеть, мы все же вылезли из норы наружу, чтобы что-нибудь съесть. Сделав небольшую петлю по Midtown’у, засели в итальянском ресторане на 44-ой улице (и 9-ой авеню). Я ничего не выдумывал и взял Mushroom Chicken Breast, а брат некие Gnocchi Neopolitano – потом сказал, что понравилось. (Это у меня не память такая отменная, я просто меню нашел). Хоть нас было всего двое, чаевые (20%) включили в счет автоматически. Вот еще минус $47. То есть наели мы в Нью-Йорке на большую сумму, чем нам обошелся отель.

Перед возвращением в номер, зашли и купили в мини-супермаркете сладкой хлебобулки, чтобы было с чем пить кофе вечером и утром. Хотели какое-нибудь кино посмотреть, а интернет совсем слабый стал. Ну, не включать же телевизор. Остаток дня игрался в iPad. И вообще легли еще до полуночи, а спали до 9 утра. Давненько я так не высыпался, тем более в понедельник.

суббота, 10 марта 2012 г.

Скульптуры Войтюка на Бродвее

На метроэкспрессе «А» мы проехали через Бруклин и почти весь Манхэттан до 168-ой улицы, где ее пересекает Бродвей. Отсюда мы начали свое путешествие в обратную сторону на юг. Целью было посмотреть все скульптуры Питера Войтюка, гостящие на улице с октября по апрель.

Осенью мы уже видели слонов на Коламбус-Серкле и котомедведя на яблоке. Настало время сфотографировать остальной бестиарий.

Цирк Колумба


В сквере на 168-ой улице притаились бронзовые быки.

Изначально у автора было задумано «Три быка». Мы видели только двоих. Третий, наверно, оказался лишним.

Каждая скульптурная группа в чем-то перекликается с остальными. Например, нераскрашенная пара быков напоминают и о скульптуре «Овцы», к которой мы еще дойдем, и о «Слонах».

Мы шли по спальному району Washington Heights.

Местное население выглядело испаноязычным, а на первых этажах зданий располагалось непропорционально много прачечных и парикмахерских. В Нью-Йорке так бывает, что идешь по какой-нибудь улице, и сплошь попадаются заведения одного типа: то ювелирные бутики, то ателье, то пиццерии.

Следующие скульптуры попались через десять кварталов. Некие птицы-bantam’ы.

(Википедия сообщает, что это карликовая порода домашних кур, но войтюковские бентамки весят по тысяче фунтов каждая). Впоследствии нам встретились несколько птичьих черных групп, состоящие то из страусов, то из ворон. Часто они располагались в кустах, на разделителе между полосами, и к ним нельзя было подойти и достойно сфотографировать. Мне они показались самыми скучными в серии, проходными.

Потом были «Овцы», которых я почему-то сравнил с избирателями на выборах.

А потом потянулся длинный участок в 20 кварталов (137–117) без скульптур. Да и сам город выглядит там неуютным, заброшенным.

Ветка Subway’я выходит на поверхность, идет по эстакаде, а потом опять ныряет под землю.

Долго ли, скоро ли пришли мы к Колумбийскому университету.

По кампусу мы уже некогда гуляли, потому с Бродвея на этот раз не сворачивали.

Тут повстречалась нам очередная композиция из серии «Вороны на яблоках».

А на 114-ой улице попалась самая понравившаяся скульптура Bridging the Gap.

Она объединила в себе несколько мотивов: овца, яблоко, груша, гайка, желудь. Разве что смятая банка больше нигде не встречается. Но присмотревшись повнимательнее, мы разглядели еще двух обитателей.

Синего человечка, подпирающего желудь, и миниатюрную синюю птичку на самом верху (ее даже не отмечают на общей карте выставки). Колибри? Как оказалось – киви. И настоящего, большого, но такого же голубого киви нам еще предстояло увидеть на своем маршруте.

А еще возле Манхэттенской школы музыки стоит статуя гигантской кровожадной крысы.

Сразу видно, что она к добрым войтюковским животным никакого отношения не имеет. Крыса надувная и символизирует борьбу местного профсоюза за правду и справедливость.

А серия скульптур продолжилась двумя грушами

и еще одной весьма занятной конструкцией. Да, это опять ворона на яблоке, но яблоко зажато в струбцину.

Было бы здорово, если бы оно держалось только на силе трения, но подозреваю, что все же все части приварены друг к другу.

Прогулка проходила по моему самому любимому сценарию: идешь и попутно что-нибудь ищешь, узнаешь, что вороны умеют сидеть на гигантских лейках,

на желудях,

но на яблоках им как-то привычнее.

Еще мне понравились красочные упитанные курицы.

На 72-ой улице расселся анонсированный киви.

Птиц сделан из алюминия и, должно быть, полый внутри. Однако согласно сайту это самая тяжелая скульптура (18,000 фунтов = 8 тонн), и перерезание красной ленточки на открытии выставки в октябре происходило именно возле Киви.

Но Киви оказался самым последним войтюковским творением, увиденным нами, так как три объекта к югу от него мы уже фотографировали в предыдущих поездках. Можно было повернуть в сторону консульства, но уж решили дойти до Коламбус-Серкла и таким образом охватить всю экспозицию за одну прогулку.

В общем, скульптуры годные, но на Бродвее они простоят только до апреля. Надеюсь, их разберут по частным коллекциям, а на улицах Нью-Йорка выставят что-нибудь еще, не менее необычное. Не абстрактные ржавые рельсы на постаменте, но и не тошнотворно реалистичных кошечек-собачек.