В гостях у ЯМРов

На химическом факультете Беркли шесть ЯМР-спектрометров и все Брукеры, и все живут вместе в огромной комнате на минус втором этаже.


Это даже не подвал (Basement). Это Dungeon. По крайней мере, в лифте этаж обозначен кнопкой “D”, а моя лаба на этаже “R” – Roof – крыша. Вот, когда надо снимать спектры, приходится прокатиться сквозь все этажи Латимер-Холла.


Я в основном снимаю спектры на AVB-400 или AVQ-400. Эти две четырехсотки отличаются настроенными каналами: на AVQ можно снимать только протоны, углерод, фтор и фосфор, на AVB-400 – все, что угодно, но я пока снимал только мой любимый бор-11. Есть еще трехсотка, на которой можно снимать в порядке живой очереди, но я обычно никуда не тороплюсь и подожду, пока освободятся четырехсотки. И, наконец, две пятисотки и шестисотка, на которых я ничего не снимал, так как пусть на них работают люди, которым действительно надо.


По сравнению с Питтсбургом в Беркли слишком много всяких правил и запретов. Чтобы получить доступ к спектрометрам, новоприбывшим надо отправить заявку ЯМР-директору Крису и ответить на пять вопросов по теории безопасности. Теоретически ответы на эти вопросы надо искать на ЯМРном сайте, созданном в 1990-е и представляющем собой хаотичное нагромождение разной информации. При этом доступ к сайту возможен только с компьютеров, подключенных к университетской сети. К счастью, ответы на пять вопросов можно получить от старших товарищей.


Далее надо пройти тренировку с главным в группе по ЯМР. У нас этими вещами сейчас занимается Карл. Но меня ему долго учить не пришлось, так как я всю аспирантуру отработал на Брукерах с TOPSPIN’ом, хотя некоторые местные особенности и команды присутствуют. После тренировки дается два месяца на практику, но постоянный доступ дадут только после прохождения экзамена помощнице ЯМРного директора.


Последовательность снятия спектра примерно такова. Я иду на внутренний ЯМРный сайт, ввожу свой индивидуальный четерехбуквенный код и могу резервировать время.


Раньше, когда не у всех были свои компы, на верхних, «органических» этажах функционировали такие винтажные мониторы.


Если в Питтсбурге можно было занимать максимум час подряд днем (не более двух сессий на спектрометр в день) и безгранично ночью, то в Беркли вначале надо свериться с таблицей, которую я до сих пор не выучил. (Ха, хотел сделать скриншот таблицы, но забыл, что с домашнего компьютера доступа нет. В общем, там для каждого часа для каждого инструмента прописано свое максимальное время).


Зато тут нет никаких ограничений на число сессий в день, а на выходных нет никаких временных ограничений вообще. Потому я часто снимаю спектры в субботу. Удивительно, но в Беркли спектрометры намного более свободные. В Питтсбурге утром забивался весь день. В Беркли запросто можно найти свободный слот через полчаса. А на выходных ЯМР лаборатория весьма не обитаема.


Надо обязательно явиться к зарегистрированному времени или отменить его, так как если опоздать больше, чем на две минуты, то время сгорает, и можно получить гневное письмо от ЯМР директора, что забиваете время, а снимать спектры не приходите.

Кто и когда пришел-ушел, жестко регулируется, так как первым делом надо залогиниться в компьютере возле дверей. Соответственно, уходя из лаборатории, надо разлогиниться. На экране будет написано что-то вроде Solovyev logged off. 0.15 h. $2.08. За 10 минут использования ЯМР берут около двух баксов.


Далее нужно очень аккуратно относиться к стандартному образцу. В Питтсбурге в простаивающие спектрометры вставляли самую обыкновенную ампулу с дейтерированным хлороформом, закрытую пластиковой крышкой. В Беркли есть традиция использовать запаянные ампулы с точно приготовленным раствором этанола в CDCl₃. Если разобьешь стандартный образец – изволь приготовить точно такой же, в запаянной ампуле или плати $200. Тайлер из нашей группы, кстати, как-то разбил и потом полдня бегал, искал горелку и приспособления для запаивания ампул.


Очень бережно относятся в Беркли к чистоте. Трогать ампулы и спиннер можно только салфетками. Не дай бог грязными жирными пальцами. На это в первую очередь смотрят на экзамене. Не расскажешь же им, что в Питтсбурге все брали образцы голыми руками, и спектры от этого не портились.

Хорошо еще, что на ЯМРных компах есть выход в интернет, и можно почитать свежий выпуск Nature, пока твой образец автошиммится. Минимального слота в 10 минут мне хватает, чтобы снять протонник + фосфор, либо, если действовать быстро, два протонника.

Если в Питтсбурге я снимал спектр и тут же обрабатывал его в TOPSPIN’е, то в Беркли разумно предлагают не занимать время на спектрометре, а обрабатывать спектры на специально для этой цели поставленных компьютерах.


Главное, скачать fid файл с диска инструмента, так как эти диски регулярно трутся. (Зачем? В Питтсбурге спектры хранились годами). В группе же Хартвига вообще скачивают спектры на свои собственные компьютеры и обрабатывают их в MestReNova, на которую у нашей группы есть лицензия. Вот с этим софтом я был изначально не знаком, но сейчас попривык.

Получилось, что во всех четырех универах, где я общался с ЯМР, стояли «Брукеры». Вот если бы Хартвиг не переехал из Иллинойса, то там я бы столкнулся с «Варианами».

А с какими ЯМР-спектрометрами вы работали: Bruker, Varian , JEOL, другие? Оказывается, были даже советские серийные спектрометры. Надо будет почитать статью «Как у нас в СССР покоряли ЯМР» (хоть частушки сочиняй – первая строка есть).

Известные мне способы получить грин-карту

Когда я приступаю писать это текст голосование в предыдущем посту разделилось ровно в соотношении между грин-картой и ЯМР (один человек мог выбрать оба варианта). Значит и темы моих рассказов будут распределены примерно в этом соотношении. Сегодня я расскажу об известных мне способах получения грин-карт и примерю их на свою шкуру, к концу недели напишу про ЯМР, потом еще два поста о грин-картах и так далее.

Способов получить грин-карту на самом деле очень много: от специфической помощи американским войскам в Афганистане до варианта легально проживать в США с 1971 года (как это можно сделать, не имея грин-карты, я представляю с трудом). Но практически я бы мог воспользоваться только некоторыми из них, они же наиболее известные простым россиянам.

1. Самый простой и надежный способ – жениться на гражданке США. Не надо ничего доказывать, кроме того, что брак не фиктивный. Показал одну справку и можешь получать грин-карту с почти 100% гарантией (если нет прошлых грехов, типа терроризма, членства в нацисткой или коммунистической партии, нелегальной работы в США и т.п.). Добрые супруги американских граждан нужны США больше, чем ученые и специалисты. Безрукий сомалиец женившийся на американке будет принят с распростертыми объятиями (с 2010 года даже разрешается быть ВИЧ-инфецированным). Однако это гостеприимство не распространяется на однополые браки и многоженцев. Справедливости ради, люди, получающие грин-карту по любой другой категории, могут на этом основании запросить грин-карты и для своей жены и неженатых детей в возрасте до 21 года. Жениться мне сейчас не на ком, так что этот путь для меня, слава богу, отпадает. Иначе пришлось бы до конца дней выслушивать от жены упреки, что я женился на ней из-за грин-карты.

2. Лотерея грин-карт. Идея в том, чтобы увеличить в США разнообразие человеческой породы, так называемое дайверсити. Ежегодно 50 тысяч грин-карт достаются самым разным людям: белым и черным, голубым и зеленым, рукастым и безруким, но главное удачливым. Шансы, насколько я знаю, около 1%. Гражданам некоторых стран (Китай, Индия, Филиппины), откуда уже слишком много счастливчиков приехало, участвовать нельзя. Я никогда в лотерее не участвовал и не буду, потому что мой внутренний кодекс чести говорит мне, что это путь не достойный Андрея Соловьева. Я благородно уступаю свой шанс безрукому сомалийцу, который не может пробиться по доступным мне категориям. В конце концов, намного приятнее рассказывать детям, что стал американцем «как человек с экстраординарными способностями», чем выиграв грин-карту в лотерею.

3. Прошение политического убежища. Вот для безрукого сомалийца самая роскошная категория. Война, руки оторвало, хочу спрятаться в США и получать пособие. Может быть, и россиянин сможет вызвать жалость, показав повестку в камеру пыток ФСБ, а еще лучше решение суда по правам человека о том, что данный гражданин действительно пострадал от кровавого и преступного путинского режима. Здесь уже не только возмущается мой кодекс чести, но и не достигается важнейшая причина, ради которой я хочу получить грин-карту – возможность чаще ездить в Россию. Поэтому с путинским режимом мне ссориться не с руки.

4. Получать рабочую грин-карту, спонсируемую работодателем. Не самый плохой вариант, если есть постоянная позиция, на которой хотелось бы горбатиться еще многие годы. Постдок в любом случае постоянной позицией не является, поэтому этим вариантом я себе голову не забиваю, хотя если такое случится, что я дотяну без грин-карты до ассистант-профессора, то самое прямолинейное решение – подать на EB1-B Outstanding Researcher. 95% заявок по этой категории увенчиваются успехом. Получить позицию профессора в американском университете, между прочим, намного сложнее. Если идти в промышленность, то там подходят категории EB2 и EB3, но куча времени уйдет на получение разрешения министерства труда и ты попадешь в рабскую зависимость от работодателя. Вариант только для самых отчаявшихся PhD’ей.

5. Подавать на грин-карту самую по категории EB1-A для людей с extraordinary abilities или EB2-NIW для людей с exceptional abilities. Требования немного различаются: по NIW (National Interest Waiver) важнее где ты работаешь (важно, чтобы работа была в интересах США), но получить ее проще, чем EB1-A, которую считают категорией для гениев: по этой категории на грин-карту подают слепые фольклорные певцы, порнозвезды, шахматисты и выдающиеся шпагоглотатели.

Мой текущий план – подать самостоятельно по EB1-A, а затем параллельно готовить EB2-NIW. Подавать можно несколько заявлений сразу. В случае отказа никто вас из США не прогонит – опубликуйте пару статей, перепишите слабые места и пытайте счастье снова.

Категория EB1-A создавалась для нобелевский лауреатов и олимпийских чемпионов (должен же быть законный путь прописать их в США в случае необходимости). Однако грин-карт можно выдать бесконечно много (на практике несколько тысяч в год), а с нобелевскими лауреатами, желающими переехать в Штаты сейчас не густо, то чтобы категория не пылилась по ней принимают постдоков с десятком статей. По крайней мере, такой вывод я сделал, изучив сайты иммиграционных юристов: тут и тут.

Требования по EB1-A крайне либеральны. Можно ни разу не бывать в США, не иметь PhD, не опубликовать ни одной статьи, но если ты докажешь, что ты гений и будешь применять свою гениальность на благо США, то милости просим. Так как похожих заявителей желательно оценивать по схожим критериям, то со временем сложился некий канон доказательств гениальности ученого. Это в первую очередь число статей, число цитирований, число отрецензированных для журналов статей и рекомендательные письма от руководителей и сочувствующих профессоров.

Так как сейчас я готовлю EB1-A, то о конкретных законодательных требованиях и технике подачи мы поговорим в следующий раз (после ЯМР).

Почему я подаю на грин-карту

Я смотрю, что тема подачи на грин-карту интересует не только меня. Кто-то подавал на нее в прошлом, кто-то собирается в будущем, а кто-то просто позлорадствует, если я ее не получу. Обычно я не пишу о своих текущих делах и заботах, пока они успешно не завершены, но, возможно, в качестве эксперимента стоит провести своеобразный «прямой эфир», давая обновления раз в неделю.

Сейчас я все равно занят как этими иммиграционными делами, так и подготовкой к презентации своих результатов на встрече группы на следующей неделе. Потому до рассказов в блоге на отвлеченные темы руки сейчас не доходят, хотя я, например, обфотографировал местную лабораторию ЯМР в прошлую субботу.

Сегодня, для примера, напишу, зачем грин-карта понадобилась именно мне.

1. Во-первых, для путешествий. Живя в США, оказываешься по сути невыездным. То есть выехать тебе никто не препятствует, а вот въехать назад можно только с действующей визой. В аспирантуру визу F-1 россиянам дают на год. Если бы давали как индийцам на 5 лет, то и жалоб не было бы.

После того, как срок действия визы истекает, можно законно оставаться в США (об этом даже многие американские чиновники не знают), но стоит куда-то уехать, как надо получать новую визу. Получить ее внутри США нельзя. В России мне ее давали четыре раза, без проблем, на следующий день после интервью, но само интервью надо ждать несколько недель. Да, постепенно вводятся правила, что если предыдущая виза истекла меньше, чем год назад, то можно получить новую без интервью, только заполняя бумажки и бегая в Pony Express. Все равно утомительно.

Но то, что я не могу слетать к родителям на Новый Год это полбеды. Все равно вместе мы встретили больше Новых Годов, чем не вместе. На то Skype придумали, чтобы по дому меньше скучалось. Проблемы начинаются, когда надо выехать из США по работе: на стажировку или на конференцию.

Я уже писал, как моего брата пригласили на лето во Францию, но потом отказали в визе во французском консульстве в Вашингтоне, потому что у него закончился срок действия американской визы. Уверения, что после Франции он полетит в Россию и получит американскую визу там не подействовали. «Нет», – сказали, – «летите в Россию сейчас, обновляйте визу, возвращайтесь в США, подавайте снова на французский шенген». Можно было, конечно, ругать и бодаться (вроде бы проходит вариант, если интервью на визу в Россию уже назначено), но брат решил поступить так, как сказали в консульстве. В итоге отправился во Францию не тем, а следующим летом.

А вот мне пришлось отказаться от приглашения на конференцию в Таиланд, участие в которой мне бы оплатили как финалисту Reaxys PhD Prize. А россиянам в Таиланд даже виза не нужна. Но лететь в Таиланд, а потом за свой счет в Россию, и вместо последних экспериментов перед написанием диссертации, стоят в очереди в консульство на Фурштатской, мне не захотелось. По той же причине я не поехал с Карраном на конференцию по химии бора в Канаду. Из Канады, кажется, в США проще вернуться. Но зачем лишний раз рисковать. Мысли будут не о боранах, а о том, впустят ли меня обратно. Сейчас Reaxys зовет на конференцию в Швейцарию, но я, конечно, не поеду.

2. Во-вторых, многие стипендии и призы даются только американским гражданам или держателям грин-карт. На первом году аспирантуры я думал, что круто было бы получить Graduate Fellowship от Американского химического общества. И, может быть, получил бы, но вовремя пригляделся, что они полагаются только чистым людям, а не не второсортным. Или вот многие постдоки в нашей группе сидят по NIH Postdoctoral Fellowship’ам. Раньше их и иностранцам давали, а теперь только своим.

Проблема не в деньгах. Я в Питтсбурге собирал местные стипендии и не жаловался. Но умение добыть собственное финансирование очень ценится при приеме на профессорскую позицию. Нет грин-карты – нет наград. Нет наград – меньше шансы стать профессором в хорошем универе.

3. В-третьих, и, наверно, сейчас этот пункт для меня самый важный. Без грин-карты я могу заниматься в США только тем, чем позволено. Я не могу все бросить, лечь дома на диван и полгода плевать в потолок. Американец может, а я нарушу свой иммиграционный статус, и если я потом встану с дивана, новую визу мне дадут с большим скрипом.

Я не могу заняться бизнесом. Я не могу работать не химиком. Пока я учился в аспирантуре, меня это вполне устраивало. Я четко понимал, к какой цели я иду и готов был потерпеть временное поражение в правах. Получил PhD и понял, что хочу еще больше свободы.

К тому же в этом году мне исполнилось 27 лет. И если раньше спрашивал себя, что ты предпочитаешь: тянуть аспирантскую лямку в Питтсбурге или отслужить год в российской армии – и выбирал аспирантскую лямку, то сейчас я лежать в Питере на диване и плевать в потолок выглядит заманчиво по сравнению с постдокской рутиной в Беркли.

Парадоксально, но в России я сейчас был бы более свободным человеком, чем в США. И я бы вернулся незамедлительно, если бы не знал, что могу получить грин-карту быстро, легко и дешево. Все-таки последние пять лет я прожил в США и знаю американские реалии уже лучше российских. Тут тепло и много хороших университетов. Мне уже заметили, что клин на США не сошелся, что есть другие теплые университетские страны, вроде Германии. – А если я куплю билет до Берлина, мне дадут там лежать на диване и плевать в потолок? – спросил я. – Нет, тебе придется там постдочить. Более того, тебе вначале придется искать позицию, получать визу, оформлять местные документы. А через много лет, если ты исправно будешь платить налоги, тебе разрешат лечь на диван. – Ну, постдочить я и в США могу. И грин-карту мне могут дать через полгода. А в Россию я могу полететь завтра, не оформляя никаких документов, и предаться беззаботному безделию. Так что германии, канады, англии, швейцарии пока отпадают.

И все-таки подсчет цитирований

Со мной тут чуть не произошел конфуз. Собрался я написать некоторому профессору, чтобы попросить рекомендацию для грин-карты. «Обращаюсь к вам как к большому специалисту по химии соединений элементов главных групп, а также потому, что вы много раз цитировали наши работы в своих статьях...» В общем, написал такое письмо, а перед тем, как его отправить, задумался, а какие именно наши статьи сей достойный профессор цитировал. Стал искать – оказалось, что никакие.

Это мы одну его статью процитировали 17 раз (из 37 всех цитирований), а он нас ни разу, хотя статьи наши читал, возможно, рецензировал и постер мой на Гордоновской конференции видел.

Потому я засел за подсчет и анализ своих цитирований, который собирался делать в самую последнюю очередь. Надеюсь, что мне больше никогда не придется заботиться о них в будущем, но сегодня мне самому любопытно взглянуть на накопившуюся статистику.

Формально список цитирующих статей можно составить самому, не ссылаясь ни на какие базы данных: включили твою работу в список литературы – ставим галочку. Но, конечно, проще получить и распечатать список, выдаваемый Google Scholar, Web of Science или Scopus.

В заявление на грин-карту обычно прикладывают распечатку из Google Scholar, так он бесплатный и часто видит дальше других. В отношении некоторых моих статей это оказалось верным, так как он видит ссылки в открыто опубликованных диссертациях. Можно спорить, цитирование ли это с наукометрической точки зрения, но с точки зрения иммиграционной цитирования показывают, что твоей работой воспользовались другие люди, так что и диссеры годятся. Но вот в остальных случаях Google Scholar не видел многие хорошие цитирования и больше всего мне по душе пришелся Scopus, принадлежащий Elsevier’у (у меня нет к нему доступа из Беркли, но есть через все еще действующий питтсбургский аккаунт). Разница для статьи может быть 36 у Google Scholar, 42 у Web of Science и 44 у Scopus. Конечно, 8 цитирований не спасут гиганта мысли, и грин-карту мне (не) дадут вне зависимости от их абсолютного количества, но все же.

Итого с 2007 года я стал соавтором 12 статей (1 из СПбГУ, 2 из BGSU, 9 из Питтсбурга). В общей сложности они были процитированы 171 раз (Хирш 8). Но отдельная статья может ссылаться сразу на несколько моих публикаций, потому важнее, что мои работы были процитированы в 78 разных статьях.

Чистое самоцитирование (где статья с моим соавторством ссылает на мою статью) – 25; 15% - нормально. Но если подсчитать самоцитирования не для меня как человека, а для статьи в целом (то есть все ссылки из статей, где повторяется хотя бы один соавтор), то таких уже окажется 81 (47%). Все из-за того, что Карран и наши французы публикуют много статей по теме, необязательно со мной.

В опросе про самоцитирования это оказался самый заковыристый вопрос, мнения по которому разделились. Потому я решил, что не буду ничего писать про самоцитирования в своей иммиграционной петиции. Главное показать, что мои статьи читают и используют не только в нашей группе. Тот пример, с которого я начал: некто опубликовал статью, на которую Карран сослался 17 раз. Все это, конечно, не самоцитирования, но их «независимый» статус говорит не о том, что статья широко известна, а что есть еще одна группа, которая активно публикуется в той же области.

Потому я параллельно собрал и другую статистику. Меня процитировали около 50 разных научных групп (авторы одной статьи могут быть из двух или трех групп) из 18 стран (Австралия, Великобритания, Германия, Египет, Индия, Испания, Израиль, Канада, Китай, Польша, Россия, Саудовская Аравия, США, Тайвань, Финляндия, Франция, Швейцария, Япония); 19, если считать Гонконг отдельной страной.

В петиции не советуют быть скромным. Надо поражать масштабом. Например, включили меня в «братскую могилу» восьмым автором, которая оказалась опубликована в JACS’е, и на нее сослалась одна из статей, где соавтором (не самым главным) был Роберт Граббс. Все, теперь можно писать, что на мои статьи ссылался Нобелевский лауреат.

В итоге выйдет нечто вроде:

The significance and the impact of the Dr. Solovyev’s work are demonstrated by the fact that his papers have been cited 171 times by more than 50 research groups from 18 countries (according to citation reports by Google Scholar and Scopus databases; Exhibit XX). This number is constantly growing at rates higher than impact factors of corresponding journals and is impressive for a young scientist who published his first paper merely 5 years ago when he was an undergraduate student. Andrey Solovyev’s papers have been cited by Prof. Bertrand, a recognized expert in carbene chemistry, by Prof. Braunschweig, a world leader in boron chemistry, and by Nobel Laureate Prof. Bob Grubbs. Papers citing Dr. Solovyev’s work are published in prestigious scientific journals including Science and Nature.

Формально все верно, именно так и пишут иммиграционные юристы для иммиграционных чиновников. Но мне бы хотелось, чтобы я мог послать лист A4, на котором было бы написано: «Я Андрей Соловьев. Я получил Ph.D. по химии из Университета Питтсбурга. Дайте мне, пожалуйста, грин-карту, иначе я вернусь в Россию работать на кровавый путинский режим». Но такое заявление пока не пройдет, даже если написать «кровавый и преступный».

P.S. В ходе сбора данных нашелся замечательный египтянин Гамаль Эль-Хити, иногда работающий в университете Кардиффа. Он умудрился, наверно, сам того не зная, процитировать как мою статью из Боулинг Грина, так и одну мою статью из Питтсбурга. Хотя занимался я совершенно разными вещами: бензотиофенами и карбен-боранами соответственно.

Надо о чем-нибудь написать: Напишу про насос

В прошлый понедельник у меня сломался масляный насос. Сломался в самый обыкновенный для этого дела момент – когда я его попытался включить. Раздался звук включающегося мотора, потом «чпок!», и из насоса повалил дымок.

Я пошел в соседнюю лабу к Веньянгу, который в нашей группе отвечает за насосы: – У меня сломался насос, что делать? – Вон в углу стоят насосы, которые перевезли из Иллинойса. Найди работающий, а сломанный насос мы потом отвезем в ремонт.


В углу стояли пять насосов, один другого страшнее, все грязные и в пыли. Я ухватился за тот насос, который смог поднять, и мы с Веньянгом перенесли его в мою лабу. Залили в насос масло, подсоединили, включили. Насос затарахтел и стал засасывать воздух. Однако даже подключенный напрямую к прибору для измерения давления он давал очень слабый вакуум.

Мы оттащили его обратно в угол, и я стал тестировать насосы там, не перетаскивая их лишний раз. Один из самых больших насосов выглядел чище и перспективнее остальных. Вначале показалось, что в нем тоже нет масла, но что-то на дне плескалось. Я открыл нижний винт, и из насоса полилось нечто коричневое, с твердыми частицами.


Пришлось потратить несколько минут, чтобы найти пустую бутылку под отработанное масло, заполнить электронные формы для сбора отходов (в Беркли это отдельная большая бюрократия; в Питтсбурге мы просто лепили оранжевую наклейку и на ней писали что, сколько, имя, дата; в СПбГУ сливали в раковину). Обложившись салфетками, вооружившись стаканом и воронкой я слил старое масло. Его оказалось около двух литров.


К этому времени я уже достаточно рассердился и измазался (наверно, пар десять перчаток поменял). Но это была самая неприятная часть. Залил новое масло, убедился, что насос создает вакуум и что поднять я его один не могу, только наклонить его на бок. С помощью постдока Алексея и тележки мы доставили его в мою лабу. Он едва-едва боком влез в отведенное для насосов место под тягой.


Отныне я решил включить его и не выключать, по крайней мере, пока я работаю тут постдоком. С масляными насосами на самом деле так и надо. Они ломаются чаще всего в момент включения, зато мне рассказывали про насос, бесперебойно работающий с 1960-х годов (ни разу за 40 лет не меняли масло?).

Я снова позвал Веньянга, и мы отвезли мой старый насос, который теперь казался неимоверно легким, в подвал, в электрическую мастерскую. Заполнили форму, налепили и оставили насос ремонтироваться. Вроде бы тут в Беркли есть отдельный мастер, который только насосами занимается. Несмотря на это, Алексей жаловался, что два насоса сдали в ремонт уже больше месяца назад, и о них с тех пор ни слуху, ни духу. Я рассказал, что в Питтсбурге у нас была аналогичная история: масляный насос в нашей лабе сдох при включении, его сдали в mechanical shop и больше о нем никогда не слышали. Сам не поинтересуешься, не попинаешь, никто насос чинить не будет. А мы нашли работающую замену, и старый насос оказался никому не нужен.

Но уже в субботу Веньянг сказал мне, что мой насос починили. Наверно, поломка на этот раз оказалась совсем пустяковой, вроде сгоревшего предохранителя. Во вторник мы его забрали и задвинули в «насосный» угол. Там оставалось всего три насоса. Один на неделе утащил Джонатан. Я, как и намеревался, оставил у себя в тяге большой насос, который вот уже полторы недели работает, не переставая.

Многим в нашей группе хотелось бы, чтобы вместо очередного постдока профессор Хартвиг нанял бы техника, который бы смотрел за всеми инструментами. Почему у Бертоззи шесть постоянных помощников, а у Джона только секретарь Аннеке?

Никто не любит посты о героях, все любят посты о лузерах

Погода в Беркли приятна, но однообразна. Пока остальные штаты измывают от жары, у нас неизменные 65–70 ºF, голубое небо, и вот уже месяц вообще без дождей. Брат по Skype’у грозится спрятаться у меня, чтобы переждать питтсбургские 90–100 ºF, зато слышно, как у него за окном гремит гром и стучит ливень.

Однообразие погоды накладывается на однообразие жизни и работы. В десятом часу утра я заставляю себя проснуться, завтракаю хлопьями и йогуртом, одновременно проверяя новости и почту. Потом бреду на факультет, где тупо маюсь до обеда, потом от обеда до вечера, когда можно закинуть компьютер в рюкзак, прийти домой, съесть макарон и засесть за чтение ЖЖ. Параллельно можно обсуждать новости с братом, жаловаться на беспросветную скуку и строить планы на жизнь после постдокства. Не замечаешь сам, как уже два ночи, и пора бы спать, иначе спать придется в лабе за компом.

Во всей этой неизменной последовательности есть один светлый день – воскресенье, когда и спать можно до полудня и когда вместо лабы я иду в магазин. Единственный день, в который я могу успеть сделать хоть что-то полезное. Сейчас, например, полезным признано чтение правил и советов о подаче на грин-карту.

Полностью теряется правильное ощущение времени. Если во время путешествий каждый день на счету, длится долго и полон событиями, то сейчас день для меня вообще не единица: они так быстро сменяются, что я их не считаю. Даже месяцы стали пустотекучими. Что я делал в марте или апреле – не вспомню, но они уже прошли. Сейчас июль, но у нынешнего июля нет никаких ассоциаций с июлями предыдущими. Июль – это только цифры 07/ в начале даты на полях лабораторного журнала. Придет август и будет 08/.

А для кого-то годы так незаметно сменяются: /12, /13, /14, … и тянут люди свою жизнь до ее вечера, как я тяну дни в лабе. Не самый плохой вариант: школа – университет – аспирантура – постдокство – асситент профессор – теньюред профессор – избрание в академию наук – автор более 500 научных работ – симпозиум по случаю 70-летия – и «я не забочусь о пенсионных накоплениях, я умру на работе».

Но я намерен сделать так, чтобы 2012-ый остался самым бессмысленным годом моей жизни. До конца контракта осталось 6 месяцев, и я не уверен, хочу ли я его продлевать. Хотя если Джон предложит продлиться, я отказываться не буду.