Метрополитеновские постановки, что «Бориса», что «Трубадура» (Il Trovatore) отличались общей мрачностью и относительной минималистичностью. Но это им только в плюс: за всякими золотыми куполами только прячется отсутствие концепции. А тут все было довольно хорошо продумано. Начать с той же смены декораций. В «Борисе» картины сменяют друг друга, действие переносится то из трактира на литовской границе в царский дворец, то из царского дворца в поле, но при этом никакой остановки действия. Вся смена достигается работой со светом, опусканием-подниманием задника и слаженной работой хористов, которые так шустро выбегают в начале финальной сцены под Кромами, что и не сразу поймешь, куда девалось тело и трон Бориса, только что отпевшего «Прощай, мой сын». Сцена под Кромами – очень правильная и сильная концовка оперы. Если заканчивать смертью Бориса, то будет такая вполне себе трагедь. А так и русский народ показан во всей своей красе. И сразу становится ясно, почему многое в пьесе Пушкина и опере Мусоргского кажется настолько злободневным.
Взяли они за основу хорошо известную, последнюю прижизненную редакцию, со всеми сценами. Но изменили конец второго акта, начиная с арии «Достиг я высшей власти», согласно более ранней версии. Музыка тоже хорошая, только вот Шуйскому меньше петь. Сделали ли они это ради отмеченной злободневности, чтобы Борис спел: «Пожарный огнь их домы истребил, Я выстроил им новые жилища. Они ж меня пожаром упрекали!» Скорее всего, не из-за злободневности, но волей-неволей отмечаешь методы работы стрельцов с толпой несогласных. Не уйдет ВВП от божьего суда, а вот от мирского может выпутается.
В «Борисе» все пели хорошо: «от бояр до нищего слепца». Певцы в основном русские, многие нам хорошо известные по Мариинке. Существует очень мощная запись «Бориса Годунова», кажется, 1990 года под управлением Гергиева. Вот прямо как из той записи перекочевал в Мет Варлаам в исполнении Владимира Огновенко. И поет, и играет он так же здорово, как и двадцать лет назад. Удивительно, почему он не настолько известен, как некоторые. А вот Михаил Петренко для роли Пимена все же слабоват. Тут еще добавилась режиссерская идея, что все должны быть без бород: от Бориса до отца Мисаила. Пимен с длинными седыми волосами в белом балахоне с посохом выглядел как фэнтезийный маг эльфийского происхождения, а не старик-монах. Григория пел «латвийский» тенор Александрс Антоненко и пел громко. Недаром он уже за «Отелло» берется. В дуэте с Мариной у него есть две верхние ноты, за которые зачет. Марину пела Екатерина Семенчук: тоже все прекрасно было слышно. В роли Рангони наконец-то услышали Евгения Никитина. Опера имеет откровенно антиклирекальную направленность. Над отцом Варлаамом и иезуитом Рангони больше всего хохотал зал (больше там нигде не похохочешь). Я всегда считаю сомнительным решением поручать роль Федора мальчику. Если написана партия для меццо, то надо петь. Была бы роль без слов – тогда другое дело. А так приходится пацану на чужом языке что есть мочи давиться, а спеть все равно не получается. В драматическом плане, так, конечно, убедительнее, но я останусь при своем.
Ну, и наконец, Бориса пел Рене Папе. Мы его слушали в Мет пару лет назад в «Макбете», и в роли Банко он заставил меня изменить свое мнение об этом немецком басе. В записях он звучит не так эффектно, а тут заполняет голосом весь зал, и сразу понятно, кто тут главный персонаж. Это стало чуть ли не традицией приглашать на роль Бориса иностранца, при том, что остальные исполнители русские. Немцы на российском престоле появятся позже, но вот отдаление монарха от народа существовало всегда.
Делали два антракта: до и после польского акта. В этот раз мы сидели на ярусе под названием Grand Tier (бельэтаж) с пенсионерами. Обычно мы сидим выше (на «Трубадура» в Dress Circle), но тут других билетов не оказалось. На том же ярусе расположен ресторан. А за рестораном можно выйти на балкон, посмотреть на площадь перед театром (фонтан заработает только вечером) и на стоящие перед входом афиши.
«Трубадур» в отличие от «Бориса» был для Мет уже проверенной, репертуарной постановкой. Сделана она была Дэвидом Маквикаром. Известный такой режиссер. Мне нравится запись его «Фауста» с Терфелом в роли Мефистофеля. Для Мариинки он тоже что-то ставил. Так вот в «Трубадуре» главные декорации вращаются на круге. То мы видим стену замка, то цыганскую кузню. А пока мы не видим обратной стороны, там монтируют что-нибудь следующее, решетку башни, например. И все это вращение максимально эффективно используется для подачи действия: то Леонора не видит графа Де Луна за стеной и думает, что это Манрико, то граф и его ребята прячутся за стеной в засаде.
Действие было перенесено во времена наполеоновской оккупации Испании, и даже занавес был украшен фрагментом картины Гойи «Паломничество в Сан-Исидоро»: Но меня на самом деле никогда особо не интересовало, где и когда происходит «Трубадур». Исторических параллелей в самом либретто не так уж много. Это все-таки не «Борис», где знание истории желательно.
Начинает оперу Феррандо в исполнении баса Александра Цымбалюка. Неплохо так дебютировал в Мет, спел громко и мощно. Никаких претензий не было к меццо Марианне Корнетти. Мы ее однажды уже слушали в Питтсбург-Опере в «Аиде», тогда ее Амнерис затмила всех других исполнителей. Все-таки уровень Pitt Opera не равен уровню Met Opera. Графа пел серб Желько Лучич с голосом вердиевского баритона, чем-то похожий вокально на Брузона. Тоже очень хороший певец: «если будет выступать – я пойду смотреть», ну и слушать.
А вот теперь к Леоноре и Манрико. Леонору пела Патрисия Рашетт. Пела ни шатко ни валко: все слышно, но верхние ноты вымученные. В антракте она затребовала замены (или ее заменили) и на поклоны не вышла. Вышла Леонора потолще (Juliana Di Giacomo – если бы не roster в программке, на слух я бы, конечно, не запомнил) и спела лучше, а петь Леоноре в четвертом акте немало. Зал ей больше всего хлопал: публика поддерживает тех, кто выходит на замену. Но на самом деле менять надо было еще и тенора. Марсело Альварес, весьма известный аргентинский тенор, начал невпечатляюще и незвонко. Но слышно его было, и все, что надо, он озвучивал. А вот начало третьего акта его подкосило. Там, конечно, Манрико ждет главное испытание: спеть одну арию, а потом сразу кабалетту Di quella pira. Поет Альварес первую арию, а мы все чувствуем, что сдыхает. Даже откашливаться стал в паузе. А тут пришла пора петь Di quella pira, которую он уже сотни раз пел, да и не так уж плохо, если судить по Youtube. Но в тот вечер у него совсем не пошло. Как-то прохрипел первый раз, а повторять дирижер (Марко Армильятто, нормально отмахал, без претензий) не стал, перешел к хору с All’armi, но какое там All’armi, тут бы совсем голос не потерять. В общем, надо бы было его по-хорошему забукать, но зал сдержано похлопал. В последнем акте он вначале собрался, а потом опять поплыл и все смазал.
Но несмотря на дефицит теноров, глобально на этот раз нам все понравилось. Впечатления от одной оперы не перебили впечатлений от другой. Мет правильно выбрали хэллоуинский репертуар: в обеих операх есть и рассказы о детоубийстве, и жестокость, и трупы на сцене. Через пару недель, уже в Питтсбурге, нас ждет еще один мрачняк: «Лючия де Ламмермур».
Комментариев нет:
Отправить комментарий