Составляя библиографию к статье или обзору, время от времени натыкаешься на авторов, в именах-фамилиях которых стоят загадочные буквы. Например, о с двумя точками (ö). Спрашивается, что они делают в журнале, написанном на английском языке?
Однажды я поделился этим своим наблюдением с тайваньской постдокшей Шау-Хуа. Мол, запаришься ходить каждый раз в Insert–Symbol, набирая эти имена. Еще было бы таких символов штуки три, к примеру, немецкие умляуты, – я бы их на быстрые клавиши запомнил, как я сделал с самыми популярными греческими буквами. Так нет, встретятся и французские «и с двумя точками» (ï) и «цэ с хвостом» (ç) (пример: профессор François Gabbaï), и ишпанские «ударные е, о, а» с «эн с дужкой» (é, ó, á, ñ) (пример), и целый паноптикум чешских букв (пример). Может быть, все прогрессивное человечество нажатием Shift+Ctrl переключает раскладку на клавиатуре на эти кракозябрики, но у меня она таким образом переключается на кириллицу.
И если бы это были только мои проблемы с набором. Но ведь эти буквы в поиске иногда учитываются, а иногда нет. И в строке, бывает, пляшут. И по e-mail’у могут не отправиться или неожиданно в каком-нибудь ChemDraw на Маке замениться на вопросительные крючки.
Я задавал вопрос руководству, насколько целесообразно набирать все эти диакретические символы. Curran подумал и ответил, что кто его знает, чем людей обидишь: раз автор себя пишет через ï, то и мы на него так же сошлемся. Вот, к примеру, наш французский соратник Эммануэль Лакот требует, чтобы его писали через о с домиком (ô) и никак иначе. Потому что иначе – вечная обида и презрение с его стороны.
Вот тут-то я и обратился к Шау-Хуа с вопросом, честно ли, что всякие французы свои фамилии пишут в родном алфавите, а русские и китайцы должны довольствоваться приблизительной транслитерацией? Если бы речь шла об изданиях на французском языке, то нет возражений. Но заглядывал я в английский алфавит, а там этих «е с палочкой налево» (è), «е с палочкой направо» (é) нету. Или JACS не на английском издается? (Кстати, отдельный вопрос, как писать иностранных авторов в русскоязычных журналах). Мое мнение было, что в официальной библиографической ссылке разрешить использовать только 26 букв английского алфавита, а альтернативные написания можно приводить в скобках (помнится какой-то физический журнал даже иероглифами записывал оригинальное имя китайских соавторов – в каких-то случаях может пригодиться, так как одной английской транслитерации может соответствовать несколько различных китайских имен). В первую очередь для блага самого обладателя нестандартной фамилии.
Шау-Хуа, помнится, со мной согласилась. Потом как-то похожая тема возникла у меня в разговоре с Жульеном. Тот заявил, что всем, кто использует латинский алфавит, можно довешивать сколько угодно новых букв, а вот всяким русским-болгарам-грекам-арабам-японцам-чукчам надо свои имена транслитерировать. Не скажу за японцев, но все русские буквы через Insert–Symbol доступны. В конце концов, кириллица с латиницей имеет немало общего. Мою фамилию можно записать как CO/IOBbEB («Л» как слэш + «и большое»). Но я не настаиваю на введении подобных извращений, а наоборот предлагаю изгнать имеющиеся.
Вот аризонский профессор исландского происхождения Jón Tryggvi Njarðarson пишет себя в статьях Jon T. Njardarson.
Это пост является третьей частью непериодических размышлений о цитировании научной литературы.
Часть первая.
Часть вторая.
четверг, 16 декабря 2010 г.
понедельник, 13 декабря 2010 г.
Защита Джерада – Christmas party
В пятницу 3 декабря в 4 часа в комнате Eberly 307 произошло еще одно важное для нашей группы событие. Джерад делал публичный доклад в рамках защиты PhD. По большому счету это пустая формальность. После подготовки диссертации и всех сопутствующих документов защищающийся резервирует комнату, и публично анонсирует о предстоящей открытой защите: вывешиваются объявления в лифтах и в университетской газете. Народу, правда, собирается по минимуму: комиссия профессоров, labmates и прочие сочувствующие типа аспирантов того же года и праздных профов. Кому еще будет интересен синтез всех 16 диастереомеров некоего природного соединения?
Джерад защищался одним из самых первых со своего года после 4.5 лет аспирантуры, не имея до сих пор ни одной публикации. Кто-то, говорят, по нанотрубкам еще в мае защитился, а кто-то еще за неделю до Джерада. Но вообще нормально защищаться за 5.5 лет. Просто Джерад, во-первых, довел проект до логического конца, а во-вторых, уже имел гарантированное место в армейской исследовательской лаборатории в Нью-Джерси, где уже работает наш бывший постдок. Будут вместе вкалывать на американскую военщину.
Исследования Джерада мы уже неоднократно заслушивали во время встреч группы и его предыдущих презентаций на SuperGroup Meeting'ах. Но уже с полгода, работая над диссером, он перед нами не выступал, и было весьма кстати увидеть целостную картину.
Перед докладом он попросил меня, как человека знакомого с проектором в E307 (там у нас и проходят в этом семестре встречи группы), прийти с ним минут за двадцать до начала и убедиться, что технических накладок не возникнет. Разумеется, никаких проблем не обнаружилось. Они возникают либо с apple'овскими компьютерами, либо в комнатах, где проектор есть, а вот шнур, чтобы к нему присоединиться либо сперли, либо заперли в шкафу. В последнем случае проще принести наш личный проектор группы.
Dr. Curran привел профессора Вилкокса, известного своей забывчивостью и непунктуальностью, пришел проф. Флореансиг и проф. Дёмлинг из School of Pharmacy (четвертый член комиссии должен быть не с химфака). После краткого представления руководителем Джерад начал рассказ. Я, когда узнал, что у него 50 слайдов, засомневался, а успеет ли он рассказать их хотя бы за час. Если следовать моей оценке две минуты на слайд, то нет. Чтобы не заснуть, я стал, как это иногда со мной случается, записывать, сколько времени Джерад потратил на тот или иной слайд. То есть написал числа от 1 до 50 и ставил рядом время (например, 16.20.34), когда докладчик перешел к данному слайду. Удивительно, но Джерад идеально рассчитал время, закончив за 40 минут. При этом не могу сказать, чтобы он откровенно торопился или приготовил бессодержательные слайды. Листок с поминутной раскладкой я подарил ему на память.
Последовал общий вопрос со стороны профессора Вилкокса. Затем я задал вопрос о том, не изучалось ли влияние внутримолекулярных водородных связей на предпочтительность конформации макроцикла. Дёмлинг прокомментировал мой вопрос и ответ Джерада («Нет, все спектры сняты в метаноле»). На этом открытая часть защиты закончилась.
Ну, а главная, закрытая часть состоялась во вторник 7 декабря в 10 утра в кабинете Curran'a. Не было еще полудня, когда новоиспеченный Dr. Moretti принимал поздравления. Теперь его ждет переезд в Нью-Джерси – 3 января первый рабочий день. Его жена Мелисса – аспирантка того же года из группы Вилкокса – планирует защититься следующей осенью и тогда присоединиться к мужу. Только на армию она работать не хочет.
Сегодня Джерад традиционно проставлял группе пиццу. На этот раз вместе с Марией, которая тоже нас покидает, и отправляется изобретать новые лекарства в маленькой фирме в южной Флориде. Итого на группу пришлось девять больших пицц и три двухлитровых бутылки газировки, которые за время ланча (12-12.30) коллективно съели и выпили. Традиция, может быть, не сильно здоровая, но уходят корнями в прошлое и поздоровее, чем пиво пить.
В субботу в доме Curran'а состоялась ежегодная Christmas party, куда приглашают всех членов группы, ямрщика Дамодарана и сотрудников Curran'овской Fluorous Technology Inc. Основная еда (мясо, пиво) предоставляется хозяином с хозяйкой, а гости приносят десерт и прочую мелочовку. Мы, не долго думая, днем зашли в Giant Eagle и купили два кекса.
11 декабря в этом году вышло бесснежным. Christmas party – мероприятие это не столько веселое, сколько добровольное. Если хочешь – можешь прийти. Наесться – наешься, но больше ничего там не происходит. Можно, конечно, поговорить о разных вещах. Узнать, что Эдмунд был в Бостоне у Киши и Киши его берет в свою группу постдоком. Увидеть «French mafia» – наших четверых французских постдоков с семьями. Curran по их заверению говорит по-французски без акцента. Тем интереснее было узнать, что изучать французский Curran начал от нечего делать в Базеле в 1990, смотря французское ТВ. С тех пор по книжкам и Интернету выучил до уровня носителя. Но и во Франции он с тех пор не меньше года в общей сложности провел.
Больше ничего не происходит. Четыре часа все толкутся по трем комнатам, едят и болтают. В этом году даже не было никого из аспирантов первого года. Они до 15 декабря должны определиться с выбором руководителя. В прошлом году все трое новых аспирантов на party пришли. Тогда я впервые познакомился с Шенченгом. А на этот раз еще не ясно, сколько и кого Curran возьмет.
Самую новую нашу постдокшу Энн мы еще раз увидели этим вечером где-то в полпервого. Они пока поселились в том же здании, что и мы, но на восьмом этаже. А на первом этаже была какая-то другая party с fog machine. Вот пожарная сигнализация в полпервого и сработала. Я сидел за компом и работал над обзором. Слышу какие-то пикающие звуки. Так как я их уже до этого слыхал однажды весной, то понял, что надо комп выключать, надевать куртку, хватать документы и ноутбук и выходить на улицу.
С одной стороны дым действительно был, но так как причину все знали, то это был дым без огня. Постояли на крыльце, перекинулись парой слов с Энн, убедились, что сигнализация больше не ревет и поднялись к себе. Пожарные тем не менее минут через десять приехали. Лениво прошли в здание, лениво вышли и укатили.
Джерад защищался одним из самых первых со своего года после 4.5 лет аспирантуры, не имея до сих пор ни одной публикации. Кто-то, говорят, по нанотрубкам еще в мае защитился, а кто-то еще за неделю до Джерада. Но вообще нормально защищаться за 5.5 лет. Просто Джерад, во-первых, довел проект до логического конца, а во-вторых, уже имел гарантированное место в армейской исследовательской лаборатории в Нью-Джерси, где уже работает наш бывший постдок. Будут вместе вкалывать на американскую военщину.
Исследования Джерада мы уже неоднократно заслушивали во время встреч группы и его предыдущих презентаций на SuperGroup Meeting'ах. Но уже с полгода, работая над диссером, он перед нами не выступал, и было весьма кстати увидеть целостную картину.
Перед докладом он попросил меня, как человека знакомого с проектором в E307 (там у нас и проходят в этом семестре встречи группы), прийти с ним минут за двадцать до начала и убедиться, что технических накладок не возникнет. Разумеется, никаких проблем не обнаружилось. Они возникают либо с apple'овскими компьютерами, либо в комнатах, где проектор есть, а вот шнур, чтобы к нему присоединиться либо сперли, либо заперли в шкафу. В последнем случае проще принести наш личный проектор группы.
Dr. Curran привел профессора Вилкокса, известного своей забывчивостью и непунктуальностью, пришел проф. Флореансиг и проф. Дёмлинг из School of Pharmacy (четвертый член комиссии должен быть не с химфака). После краткого представления руководителем Джерад начал рассказ. Я, когда узнал, что у него 50 слайдов, засомневался, а успеет ли он рассказать их хотя бы за час. Если следовать моей оценке две минуты на слайд, то нет. Чтобы не заснуть, я стал, как это иногда со мной случается, записывать, сколько времени Джерад потратил на тот или иной слайд. То есть написал числа от 1 до 50 и ставил рядом время (например, 16.20.34), когда докладчик перешел к данному слайду. Удивительно, но Джерад идеально рассчитал время, закончив за 40 минут. При этом не могу сказать, чтобы он откровенно торопился или приготовил бессодержательные слайды. Листок с поминутной раскладкой я подарил ему на память.
Последовал общий вопрос со стороны профессора Вилкокса. Затем я задал вопрос о том, не изучалось ли влияние внутримолекулярных водородных связей на предпочтительность конформации макроцикла. Дёмлинг прокомментировал мой вопрос и ответ Джерада («Нет, все спектры сняты в метаноле»). На этом открытая часть защиты закончилась.
Ну, а главная, закрытая часть состоялась во вторник 7 декабря в 10 утра в кабинете Curran'a. Не было еще полудня, когда новоиспеченный Dr. Moretti принимал поздравления. Теперь его ждет переезд в Нью-Джерси – 3 января первый рабочий день. Его жена Мелисса – аспирантка того же года из группы Вилкокса – планирует защититься следующей осенью и тогда присоединиться к мужу. Только на армию она работать не хочет.
Сегодня Джерад традиционно проставлял группе пиццу. На этот раз вместе с Марией, которая тоже нас покидает, и отправляется изобретать новые лекарства в маленькой фирме в южной Флориде. Итого на группу пришлось девять больших пицц и три двухлитровых бутылки газировки, которые за время ланча (12-12.30) коллективно съели и выпили. Традиция, может быть, не сильно здоровая, но уходят корнями в прошлое и поздоровее, чем пиво пить.
В субботу в доме Curran'а состоялась ежегодная Christmas party, куда приглашают всех членов группы, ямрщика Дамодарана и сотрудников Curran'овской Fluorous Technology Inc. Основная еда (мясо, пиво) предоставляется хозяином с хозяйкой, а гости приносят десерт и прочую мелочовку. Мы, не долго думая, днем зашли в Giant Eagle и купили два кекса.
11 декабря в этом году вышло бесснежным. Christmas party – мероприятие это не столько веселое, сколько добровольное. Если хочешь – можешь прийти. Наесться – наешься, но больше ничего там не происходит. Можно, конечно, поговорить о разных вещах. Узнать, что Эдмунд был в Бостоне у Киши и Киши его берет в свою группу постдоком. Увидеть «French mafia» – наших четверых французских постдоков с семьями. Curran по их заверению говорит по-французски без акцента. Тем интереснее было узнать, что изучать французский Curran начал от нечего делать в Базеле в 1990, смотря французское ТВ. С тех пор по книжкам и Интернету выучил до уровня носителя. Но и во Франции он с тех пор не меньше года в общей сложности провел.
Больше ничего не происходит. Четыре часа все толкутся по трем комнатам, едят и болтают. В этом году даже не было никого из аспирантов первого года. Они до 15 декабря должны определиться с выбором руководителя. В прошлом году все трое новых аспирантов на party пришли. Тогда я впервые познакомился с Шенченгом. А на этот раз еще не ясно, сколько и кого Curran возьмет.
Самую новую нашу постдокшу Энн мы еще раз увидели этим вечером где-то в полпервого. Они пока поселились в том же здании, что и мы, но на восьмом этаже. А на первом этаже была какая-то другая party с fog machine. Вот пожарная сигнализация в полпервого и сработала. Я сидел за компом и работал над обзором. Слышу какие-то пикающие звуки. Так как я их уже до этого слыхал однажды весной, то понял, что надо комп выключать, надевать куртку, хватать документы и ноутбук и выходить на улицу.
С одной стороны дым действительно был, но так как причину все знали, то это был дым без огня. Постояли на крыльце, перекинулись парой слов с Энн, убедились, что сигнализация больше не ревет и поднялись к себе. Пожарные тем не менее минут через десять приехали. Лениво прошли в здание, лениво вышли и укатили.
суббота, 11 декабря 2010 г.
3 декабря 2010 года: Монтеверди – Верди «Реквием»
Последний для нас в этом году концерт Pittsburgh Symphony Orchestra был необычен. Гораздо чаще мы слышим Верди в оперном театре, но есть у него одно произведение, которое с равным успехом исполняется и оперными коллективами, и симфоническими оркестрами – «Реквием». Верди не был верующим католиком, но написал «Реквием» в память скончавшегося итальянского писателя Мандзони. Считается, что это чуть ли не крупнейший итальянский писатель после Данте, но я его не читал и знаю только в связи с этим «Реквиемом».
Назвать это духовной музыкой можно только отчасти. Я бы лучше сказал духовная-related или духовная-inspired музыка. Маэстро Хонек не только по Штраусам специализируется, но и такого рода серии проводит с благословения местной католической общины. В прошлом году исполняли реквием Моцарта, на который мы не ходили (может и зря). А в феврале в главном питтсбургском католическом соборе они устраивают выездной концерт.
Поэтому мы не сильно удивились, заметив среди зрителей, поднимающихся на свои места, ребят в одеяниях францисканских монахов. То есть в таких коричневых балахонах, подпоясанных веревкой. Есть тут и такие. А вообще в Питтсбурге похолодало настолько, что нам пришлось достать шапки и перчатки.
«Реквием» Верди – такое жирное произведение на полтора часа. Можно было и одно отделение устраивать, как делалось в случае длинных симфоний. Но заполненный зал встречала некая плоская декорация «как бе колонны», отгороженная от остальной сцены красным занавесом. Это первый раз, чтобы мы его видели в Heinz Hall’e: обычно никаких занавесок и можно наблюдать как отдельные музыканты рьяно повторяют свою партию в то время, как остальные лениво подтягиваются.
Декорацию соорудили для Chatham Baroque – местного коллектива, исполняющего барочную музыку. Хонек попросил их поучаствовать и дать некое введение к концерту, который теперь можно было назвать от «Монтеверди к Верди». Коллектив невелик: три скрипки, мини-орган, что-то вроде виолончели, большая лютня (theorbo) и солистка. Помимо Монтеверди они сыграли еще австрийского композитора XVII века некоего Иоганна Генриха Шмелцера. Их программа была всего минут на двадцать, а затем начался антракт. Ну, что можно сказать о барочной камерной музыке? Как-то сложно воспринимать ее в большом зале. Такая музыка требует еще что-то. Вот в церкви, наверно, звучит к месту или саундтреком к документальному фильму о тех временах.
Вторым отделением пошел «Реквием». Пусть Верди и уверял, что это не опера, но отовсюду торчат уши его поздних опер: «Макбета» (из второй редакции), «Аиды», «Фальстафа», «Отелло». Lacrimosa – звучит идентично реквиему по Родриго из полной версии «Дона Карло». В общем, от оперности никуда не деться. Малер в таком духе симфонии писал.
Известно, что в «Реквиеме» есть тихие места, есть громкие, а есть очень громкие. Самым громким является Dies Irae (Судный День). Тут все внимание на большие барабаны. Как начнут они грохать, так хоть уши зажимай. Хотя громче всех орут медные духовые, которые Хонек подкрепил дополнительными трубачами в боковых проходах, да еще хор воет. Хонек не Гергиев, но тут явно была команда сделать как можно громче.
Помимо традиционного гостя и партнера PSO – Мендельсон-хора Питтсбурга – партии солистов пели приглашенные оперные певцы. Пели хорошо. Тенор, американец Димитрий Питтас, мог бы позвончее. Бас, китаец Лианг Ли, громко и по-оперному. Меццо, Марина Пруденская из Питера, очень хорошо и петь ей достается больше всех. Сопрано, американка Анджела Мид, бережет силы на сольный номер под самый конец, но это получилась одна из лучших частей. Там надо петь и низко, и высоко, и тихо, и громко. Сопрано звучала ровно во всех регистрах, и ее всегда было слышно. Интересно было бы послушать ее в какой-нибудь опере.
Чтоб уж совсем все хорошо получилось, публика выдержала необходимую двадцатисекундную паузу в конце, прежде чем начать аплодировать. Концерту зачет, но в следующий раз в PSO только в конце января. Надо бы билеты закупить.
Назвать это духовной музыкой можно только отчасти. Я бы лучше сказал духовная-related или духовная-inspired музыка. Маэстро Хонек не только по Штраусам специализируется, но и такого рода серии проводит с благословения местной католической общины. В прошлом году исполняли реквием Моцарта, на который мы не ходили (может и зря). А в феврале в главном питтсбургском католическом соборе они устраивают выездной концерт.
Поэтому мы не сильно удивились, заметив среди зрителей, поднимающихся на свои места, ребят в одеяниях францисканских монахов. То есть в таких коричневых балахонах, подпоясанных веревкой. Есть тут и такие. А вообще в Питтсбурге похолодало настолько, что нам пришлось достать шапки и перчатки.
«Реквием» Верди – такое жирное произведение на полтора часа. Можно было и одно отделение устраивать, как делалось в случае длинных симфоний. Но заполненный зал встречала некая плоская декорация «как бе колонны», отгороженная от остальной сцены красным занавесом. Это первый раз, чтобы мы его видели в Heinz Hall’e: обычно никаких занавесок и можно наблюдать как отдельные музыканты рьяно повторяют свою партию в то время, как остальные лениво подтягиваются.
Декорацию соорудили для Chatham Baroque – местного коллектива, исполняющего барочную музыку. Хонек попросил их поучаствовать и дать некое введение к концерту, который теперь можно было назвать от «Монтеверди к Верди». Коллектив невелик: три скрипки, мини-орган, что-то вроде виолончели, большая лютня (theorbo) и солистка. Помимо Монтеверди они сыграли еще австрийского композитора XVII века некоего Иоганна Генриха Шмелцера. Их программа была всего минут на двадцать, а затем начался антракт. Ну, что можно сказать о барочной камерной музыке? Как-то сложно воспринимать ее в большом зале. Такая музыка требует еще что-то. Вот в церкви, наверно, звучит к месту или саундтреком к документальному фильму о тех временах.
Вторым отделением пошел «Реквием». Пусть Верди и уверял, что это не опера, но отовсюду торчат уши его поздних опер: «Макбета» (из второй редакции), «Аиды», «Фальстафа», «Отелло». Lacrimosa – звучит идентично реквиему по Родриго из полной версии «Дона Карло». В общем, от оперности никуда не деться. Малер в таком духе симфонии писал.
Известно, что в «Реквиеме» есть тихие места, есть громкие, а есть очень громкие. Самым громким является Dies Irae (Судный День). Тут все внимание на большие барабаны. Как начнут они грохать, так хоть уши зажимай. Хотя громче всех орут медные духовые, которые Хонек подкрепил дополнительными трубачами в боковых проходах, да еще хор воет. Хонек не Гергиев, но тут явно была команда сделать как можно громче.
Помимо традиционного гостя и партнера PSO – Мендельсон-хора Питтсбурга – партии солистов пели приглашенные оперные певцы. Пели хорошо. Тенор, американец Димитрий Питтас, мог бы позвончее. Бас, китаец Лианг Ли, громко и по-оперному. Меццо, Марина Пруденская из Питера, очень хорошо и петь ей достается больше всех. Сопрано, американка Анджела Мид, бережет силы на сольный номер под самый конец, но это получилась одна из лучших частей. Там надо петь и низко, и высоко, и тихо, и громко. Сопрано звучала ровно во всех регистрах, и ее всегда было слышно. Интересно было бы послушать ее в какой-нибудь опере.
Чтоб уж совсем все хорошо получилось, публика выдержала необходимую двадцатисекундную паузу в конце, прежде чем начать аплодировать. Концерту зачет, но в следующий раз в PSO только в конце января. Надо бы билеты закупить.
четверг, 9 декабря 2010 г.
Элюент для ТСХ
Сегодня утром проявил малодушие и проспал на 10 минут дольше до 9.10. Позавтракали, идем в универ, а по улицам полицейские машины одна за одной из стороны в сторону ездят. Оказалось, что десять минут назад грабанули местный банк на углу Bayard и Craig, мимо которого мы каждый день проходим. Корреспондент KDKA, конечно, уже на месте, ищет очевидцев. Ну, а мы морды валенком: проспали, ничего не видели. Встал бы я как обычно в девять, я бы этого вора им поймал, а так пусть полиция ищет. Но рассказать я хотел не об этом, а о том, как важно не зацикливаться на любимом элюенте для ТСХ.
У меня любимый еще со студенческих времен гексан–этилацетат 3:1, который иногда в зависимости от полярности веществ подправляется до 4:1 или 2:1. Знаю, что некоторые химики держат готовые смеси в бутылках, но мне проще каждый раз сливать вместе 1.5 мл гексана и 0.5 мл этилацетата. И этот элюент меня редко подводил: мое основное вещество имеет удобный Rf около 0.6.
Но вот делал я очередную реакцию, зная, что продукт очень близок по полярности к исходному веществу. Сделал хроматографию на CombiFlash.
Тот хоть и имеет УФ-детектор и рисует горбы адсорбции, но в этот раз что-то совсем не ясное нарисовал: какую-то синусоиду, а не горбы. Стал я проверять фракции по ТСХ с Hex-EtOAc 3:1. А во всех фракциях с веществом одинаковое пятно. На рисунке эта ТСХ слева после проявки ванилином.
Иногда в таких случаях я просто отгоняю, сушу и проверяю по ЯМР фракции одну за одной. Но на это целый день уйдет. И тут я решил попробовать поменять элюент для ТСХ на менее полярный гексан–диэтиловый эфир (3:1). И в этой новой системе пятна прекрасно разделились. Результат на рисунке справа. Нужный мне продукт оказался пониже, пополярнее. Пара фракций была смешанной, но там совсем мало вещества. На всякий случай я фракции с продуктом все же разделил на две колбы, чтобы хоть с одной получить чистый спектр для публикации. Но протонники оказались идентичными. Выход 61%, что неплохо, учитывая, что до оптимизации условий я в этой же реакции имел выход 4.5%. Из того эксперимента у меня и взялся свидетель – самая правая дорожка на пластинках. Тогда я делил вручную на колонке, и ТСХ я не делал: было ясно вот эти фракции с исходником, потом пара пустых, а потом, значит, продукт. Как к примеру, на следующей фотографии сразу видно, что вещество сидит во фракциях №10 и №11.
Так что теперь у меня два любимых элюента для ТСХ. Третьего пока не требуется.
У меня любимый еще со студенческих времен гексан–этилацетат 3:1, который иногда в зависимости от полярности веществ подправляется до 4:1 или 2:1. Знаю, что некоторые химики держат готовые смеси в бутылках, но мне проще каждый раз сливать вместе 1.5 мл гексана и 0.5 мл этилацетата. И этот элюент меня редко подводил: мое основное вещество имеет удобный Rf около 0.6.Но вот делал я очередную реакцию, зная, что продукт очень близок по полярности к исходному веществу. Сделал хроматографию на CombiFlash.
Тот хоть и имеет УФ-детектор и рисует горбы адсорбции, но в этот раз что-то совсем не ясное нарисовал: какую-то синусоиду, а не горбы. Стал я проверять фракции по ТСХ с Hex-EtOAc 3:1. А во всех фракциях с веществом одинаковое пятно. На рисунке эта ТСХ слева после проявки ванилином.
Иногда в таких случаях я просто отгоняю, сушу и проверяю по ЯМР фракции одну за одной. Но на это целый день уйдет. И тут я решил попробовать поменять элюент для ТСХ на менее полярный гексан–диэтиловый эфир (3:1). И в этой новой системе пятна прекрасно разделились. Результат на рисунке справа. Нужный мне продукт оказался пониже, пополярнее. Пара фракций была смешанной, но там совсем мало вещества. На всякий случай я фракции с продуктом все же разделил на две колбы, чтобы хоть с одной получить чистый спектр для публикации. Но протонники оказались идентичными. Выход 61%, что неплохо, учитывая, что до оптимизации условий я в этой же реакции имел выход 4.5%. Из того эксперимента у меня и взялся свидетель – самая правая дорожка на пластинках. Тогда я делил вручную на колонке, и ТСХ я не делал: было ясно вот эти фракции с исходником, потом пара пустых, а потом, значит, продукт. Как к примеру, на следующей фотографии сразу видно, что вещество сидит во фракциях №10 и №11.
Так что теперь у меня два любимых элюента для ТСХ. Третьего пока не требуется.
среда, 8 декабря 2010 г.
Битье посуды
Как мне кажется сейчас, когда я начинал работать в лаборатории, я бил очень много посуды. Каждый месяц что-нибудь разбивал и очень расстраивался, хотя обычно никто меня не ругал, денег за разбитую посуду не просили. В общем, наказывал сам себя, так как незамедлительной замены часто не находилось, а работу продолжать надо. Где-то через год-два я посуду бить почти перестал. Или перестал замечать, что я ее бью: столько уже разбил, что душа очерствела.
И вот на прошлой неделе я разбил переходник, за который на ротор вешаются колбы с шлифом 14/20 (а я с ними в 99% случаев работаю).
Во-первых, неприятно, что ни на кого и ни на что вину не спишешь. Менял переходник с более крупного шлифа на этот, доставал на автомате, не глядя, из выдвижного ящика и долбанул по ребру стола. Шлиф-то и отвалился. Во-вторых, так как ротор у нас с Жульеном один на двоих, то это вроде как общественная посуда и потеря тоже общественная. Так как в-третьих, таких насадок у нас было всего две, одна всегда грязная, одна теперь разбита, а у остальных тоже по одной-по две: изобилия в таких переходниках в нашей лабе нет. В-четвертых, в Stockroom'е такой штуки не купишь. Какой-нибудь стакан или колбу запросто, а таких насадок не держат. В-пятых, с этим переходником я столько всего отогнал за последние два с половиной года, что волей-неволей сделал скорбное лицо и почтил память.
Ну, а затем пошел и заказал новый переходник. Заказы на реактивы и посуду вне Stockroom'а делаются на сайте факультета. У каждой группы есть несколько номеров счета. Надо указать кто покупает, у кого покупает (если крупная фирма типа Sigma-Aldrich или VWR, как в этом случае, то только название, иначе адрес и телефон) и что покупает (номер в каталоге и количество). А что покупают я? Как называется этот переходник? Я попробовал rotovap adapter. Не то. Но скоро нашел TRAP, Rotary Evaporator, Anti-Climb и Rotary Evaporator Bump Traps. Впервые слышу называние Anti-climb.
Нажал на кнопку и заказ отправлен. Его обработает сотрудница по покупкам, закажет в фирме через факультетский аккаунт. Мне же придет e-mail о том, что вместо $95.85 было уплочено $54.16 (это с доставкой). Скидка получилась благодаря договору университета с VWR. Ориентировочная дата прибытия была 7 декабря, вторник, но пришло 6-го в понедельник. Я отослал заказ в 11.20 утром в четверг. Быстро сработали. Обычно стекло доставляют дольше, чем реактивы, около недели.
Что мне нравится, так это то, что от нас никакой дополнительной бумажной работы и согласований не требуют. Надо – покупай. Сам решай что и где. Только вот на заказы больше $5,000 надо лично говорить с сотрудницей по закупкам. Ну, и профессора в таком случае неплохо бы поставить в известность и спросить его мнение. Все-таки это он грант писал.
А кто-то скажет, что деньги духовность убивают. Деньги экономят время и нервы. В хорошей лаборатории во главе всего человек, а не стекляшки. В конце концов, рабочий день студента/постдока стоит порядка $100.
А битая посуда нам еще послужит.
И вот на прошлой неделе я разбил переходник, за который на ротор вешаются колбы с шлифом 14/20 (а я с ними в 99% случаев работаю).
Во-первых, неприятно, что ни на кого и ни на что вину не спишешь. Менял переходник с более крупного шлифа на этот, доставал на автомате, не глядя, из выдвижного ящика и долбанул по ребру стола. Шлиф-то и отвалился. Во-вторых, так как ротор у нас с Жульеном один на двоих, то это вроде как общественная посуда и потеря тоже общественная. Так как в-третьих, таких насадок у нас было всего две, одна всегда грязная, одна теперь разбита, а у остальных тоже по одной-по две: изобилия в таких переходниках в нашей лабе нет. В-четвертых, в Stockroom'е такой штуки не купишь. Какой-нибудь стакан или колбу запросто, а таких насадок не держат. В-пятых, с этим переходником я столько всего отогнал за последние два с половиной года, что волей-неволей сделал скорбное лицо и почтил память.
Ну, а затем пошел и заказал новый переходник. Заказы на реактивы и посуду вне Stockroom'а делаются на сайте факультета. У каждой группы есть несколько номеров счета. Надо указать кто покупает, у кого покупает (если крупная фирма типа Sigma-Aldrich или VWR, как в этом случае, то только название, иначе адрес и телефон) и что покупает (номер в каталоге и количество). А что покупают я? Как называется этот переходник? Я попробовал rotovap adapter. Не то. Но скоро нашел TRAP, Rotary Evaporator, Anti-Climb и Rotary Evaporator Bump Traps. Впервые слышу называние Anti-climb.
Нажал на кнопку и заказ отправлен. Его обработает сотрудница по покупкам, закажет в фирме через факультетский аккаунт. Мне же придет e-mail о том, что вместо $95.85 было уплочено $54.16 (это с доставкой). Скидка получилась благодаря договору университета с VWR. Ориентировочная дата прибытия была 7 декабря, вторник, но пришло 6-го в понедельник. Я отослал заказ в 11.20 утром в четверг. Быстро сработали. Обычно стекло доставляют дольше, чем реактивы, около недели.
Что мне нравится, так это то, что от нас никакой дополнительной бумажной работы и согласований не требуют. Надо – покупай. Сам решай что и где. Только вот на заказы больше $5,000 надо лично говорить с сотрудницей по закупкам. Ну, и профессора в таком случае неплохо бы поставить в известность и спросить его мнение. Все-таки это он грант писал.
А кто-то скажет, что деньги духовность убивают. Деньги экономят время и нервы. В хорошей лаборатории во главе всего человек, а не стекляшки. В конце концов, рабочий день студента/постдока стоит порядка $100.
А битая посуда нам еще послужит.
понедельник, 6 декабря 2010 г.
Кто такая Pollyanna
Однажды главный редактор C&EN Руди Баум в своей колонке выразил оптимизм по поводу современного состояния химии. В прошлонедельном номере
он вынужден был оправдываться и давать отпор тем читателям, кто сидит без работы и не видит ничего хорошего в состоянии современной химии. Мистер Баум признал, что американских фармацевтических химиков увольняют и журнал об этом пишет постоянно. Однако занятость американских фармацевтических химиков – это не вся химия. А у химии в отличие от некоторых все складывается неплохо. Закончил он следующим пассажем: “I still think the discipline of chemistry is fundamentally healthy, but I’m not such a Pollyanna that I don’t recognize that there are some disturbing trends out there” («Я продолжаю считать, что с наукой по имени химия все в порядке, но я не какая-нибудь Поллианна, которая вообще не замечает, что отдельные недостатки все еще имеют место»). Все аргументировано и ясно. Только я не понял, что это за «поляна». О нобелевском лауреате, физхимике по фамилии Polanyi слышал, но тут явно не про него. Я химик, а не понимаю, что написано в профессиональном журнале, – нехорошо.
Довольно быстро я увидел, что это составное имя Polly + Anna. Либо какой-то персонаж, либо просто языковая идиома типа the Jolly Roger (“Веселый Роджер”). Полез в Google–Wikipedia: действительно, это персонаж одноименной книги 1913 года некоей Элеонор Портер, классика американской детской литературы. Книга была настолько популярной, что слово стало нарицательным. Webster’овский словарь определяет его как “a person characterized by irrepressible optimism and a tendency to find good in everything”. В качестве примера приводится: “I'm no Pollyanna, but I do think some good will come out of this”. Опять пример построенный на отрицании: я не Поллианна. Чем же она плоха? По мне оптимизм – это хорошо. Читать многосотенстраничную книгу было лень. К счастью, по ней сняты фильмы, как минимум три штуки.
Начал с диснеевского творения 1960 года. Как я понял, книга первоначально была популярна, но потом (особенно во время Великой депрессии и Второй мировой) настолько разошлась с действительностью и набила оскомину своей слащавостью, что стала носить ту, подчеркнутую словарем негативную коннотацию. Постепенно ее продолжали издавать исключительно для школьных библиотек, чтобы с детства вызывать у маленьких американцев отвращение к безрассудно веселым персонажам. Так что фильм был обречен на провал. Никто, а особенно мужики, не за какие коврижки не пошли бы на фильм под названием «Поллианна». Но вот критики, которые его все же посмотрели, наоборот, были удивлены уровнем игры и прекрасной экранизацией истории. Однако кучи денег фильм не собрал, а голливудских воротил ничто иное не заботит.
Вот и мне фильм в целом понравился. Декорации в стиле «жили же люди». Особняки напомнили Ньюпорт, хотя снималось в Калифорнии, а по книге действие происходит в Вермонте. Среди актеров Джейн Уайман, первая жена Рональда Рейгана, и Карл Малден, запомнившийся мне по роли священника в фильме On the Waterfront, который я недавно смотрел, готовясь к концерту. В «Поллианне» Малден, кстати, снова играет священника. Только на этот раз вроде как протестанта, а не католика. Тут же Адольф Менжу, который играл одну из главных ролей в фильме One Hundred Men and a Girl с Диной Дурбин и Леопольдом Стоковским (еще один забавный фильм; о дурбиновских фильмах я, может, напишу, когда найду время их все просмотреть).
Итак, девочка-сирота попадает к суровой тетушке, которая держит в повиновении весь город. Но спойлерить не буду, вдруг еще кому-то захочется посмотреть или почитать, хотя в таких фильмах сюжет, конечно, не главное. Скажу только, что если редуцировать к архетипичным литературным сюжетам, то это Новый Завет. С явлением учителя, обращением народа, с распятием и воскрешением.
Я не большой знаток кина того времени, но не могу не провести сюжетных параллелей с The Music Man и The Song of the South. В первом, прибывший в небольшой город в Айове мошенник и сам встает на путь истинный и переворачивает жизнь городка в лучшую сторону. Во втором на плантации в Джорджии времен Реконструкции (т.е. после Гражданской войны) маленький мальчик заводит дружбу с дядюшкой Римусом, и под конец фильма угроза жизни мальчика приводит к объединению семьи и стиранию социальных предрассудков. Этот фильм «Песня Юга», кстати, в США легально не достать. Студия Диснея положила его на полку из-за соображений политкорректности. Ну, им видней, а мне фильм понравился.
Далее я для широты ознакомления глянул британский телефильм «Поллианна» 2003 года , которым забит vkontakte. Отыскал там не только британский акцент, который мне ныне кажется забавным, но и всякие британские штуки типа крокета. Считается, что фильм ближе к книге, чем диснеевский. Разница в сюжете и его преподнесении очевидна. И я заскучал. Надо не просто экранизировать, что написано, а делать что-то свое. На IMDb оба фильма имеют оценку 7.1, но я останусь при своем мнении. Наверно, мне просто нравится цветовая гамма Technicolor.
И каков же вывод? Если играть в поллианнину игру (the Glad Game), то Руди Баум должен радоваться тому, что у него-то работа есть. А что? Может, это честнее, чем лить лицемерные слезы по утекающим в Индию R&D jobs'ам. Ему-то что плохого? Химия-то только выигрывает. Вот насчет себя я точно понял, что я по сути Поллианна. Мой оптимизм насчет химии, американской аспирантуры и США в целом почти бесграничен. Надо хорошо свалиться с дерева, чтобы я пересмотрел свои жизненные взгляды. А пока я всему очень рад.
он вынужден был оправдываться и давать отпор тем читателям, кто сидит без работы и не видит ничего хорошего в состоянии современной химии. Мистер Баум признал, что американских фармацевтических химиков увольняют и журнал об этом пишет постоянно. Однако занятость американских фармацевтических химиков – это не вся химия. А у химии в отличие от некоторых все складывается неплохо. Закончил он следующим пассажем: “I still think the discipline of chemistry is fundamentally healthy, but I’m not such a Pollyanna that I don’t recognize that there are some disturbing trends out there” («Я продолжаю считать, что с наукой по имени химия все в порядке, но я не какая-нибудь Поллианна, которая вообще не замечает, что отдельные недостатки все еще имеют место»). Все аргументировано и ясно. Только я не понял, что это за «поляна». О нобелевском лауреате, физхимике по фамилии Polanyi слышал, но тут явно не про него. Я химик, а не понимаю, что написано в профессиональном журнале, – нехорошо.
Довольно быстро я увидел, что это составное имя Polly + Anna. Либо какой-то персонаж, либо просто языковая идиома типа the Jolly Roger (“Веселый Роджер”). Полез в Google–Wikipedia: действительно, это персонаж одноименной книги 1913 года некоей Элеонор Портер, классика американской детской литературы. Книга была настолько популярной, что слово стало нарицательным. Webster’овский словарь определяет его как “a person characterized by irrepressible optimism and a tendency to find good in everything”. В качестве примера приводится: “I'm no Pollyanna, but I do think some good will come out of this”. Опять пример построенный на отрицании: я не Поллианна. Чем же она плоха? По мне оптимизм – это хорошо. Читать многосотенстраничную книгу было лень. К счастью, по ней сняты фильмы, как минимум три штуки.
Начал с диснеевского творения 1960 года. Как я понял, книга первоначально была популярна, но потом (особенно во время Великой депрессии и Второй мировой) настолько разошлась с действительностью и набила оскомину своей слащавостью, что стала носить ту, подчеркнутую словарем негативную коннотацию. Постепенно ее продолжали издавать исключительно для школьных библиотек, чтобы с детства вызывать у маленьких американцев отвращение к безрассудно веселым персонажам. Так что фильм был обречен на провал. Никто, а особенно мужики, не за какие коврижки не пошли бы на фильм под названием «Поллианна». Но вот критики, которые его все же посмотрели, наоборот, были удивлены уровнем игры и прекрасной экранизацией истории. Однако кучи денег фильм не собрал, а голливудских воротил ничто иное не заботит.
Вот и мне фильм в целом понравился. Декорации в стиле «жили же люди». Особняки напомнили Ньюпорт, хотя снималось в Калифорнии, а по книге действие происходит в Вермонте. Среди актеров Джейн Уайман, первая жена Рональда Рейгана, и Карл Малден, запомнившийся мне по роли священника в фильме On the Waterfront, который я недавно смотрел, готовясь к концерту. В «Поллианне» Малден, кстати, снова играет священника. Только на этот раз вроде как протестанта, а не католика. Тут же Адольф Менжу, который играл одну из главных ролей в фильме One Hundred Men and a Girl с Диной Дурбин и Леопольдом Стоковским (еще один забавный фильм; о дурбиновских фильмах я, может, напишу, когда найду время их все просмотреть).
Итак, девочка-сирота попадает к суровой тетушке, которая держит в повиновении весь город. Но спойлерить не буду, вдруг еще кому-то захочется посмотреть или почитать, хотя в таких фильмах сюжет, конечно, не главное. Скажу только, что если редуцировать к архетипичным литературным сюжетам, то это Новый Завет. С явлением учителя, обращением народа, с распятием и воскрешением.
Я не большой знаток кина того времени, но не могу не провести сюжетных параллелей с The Music Man и The Song of the South. В первом, прибывший в небольшой город в Айове мошенник и сам встает на путь истинный и переворачивает жизнь городка в лучшую сторону. Во втором на плантации в Джорджии времен Реконструкции (т.е. после Гражданской войны) маленький мальчик заводит дружбу с дядюшкой Римусом, и под конец фильма угроза жизни мальчика приводит к объединению семьи и стиранию социальных предрассудков. Этот фильм «Песня Юга», кстати, в США легально не достать. Студия Диснея положила его на полку из-за соображений политкорректности. Ну, им видней, а мне фильм понравился.
Далее я для широты ознакомления глянул британский телефильм «Поллианна» 2003 года , которым забит vkontakte. Отыскал там не только британский акцент, который мне ныне кажется забавным, но и всякие британские штуки типа крокета. Считается, что фильм ближе к книге, чем диснеевский. Разница в сюжете и его преподнесении очевидна. И я заскучал. Надо не просто экранизировать, что написано, а делать что-то свое. На IMDb оба фильма имеют оценку 7.1, но я останусь при своем мнении. Наверно, мне просто нравится цветовая гамма Technicolor.
И каков же вывод? Если играть в поллианнину игру (the Glad Game), то Руди Баум должен радоваться тому, что у него-то работа есть. А что? Может, это честнее, чем лить лицемерные слезы по утекающим в Индию R&D jobs'ам. Ему-то что плохого? Химия-то только выигрывает. Вот насчет себя я точно понял, что я по сути Поллианна. Мой оптимизм насчет химии, американской аспирантуры и США в целом почти бесграничен. Надо хорошо свалиться с дерева, чтобы я пересмотрел свои жизненные взгляды. А пока я всему очень рад.
суббота, 4 декабря 2010 г.
ACS – Конференции
Сегодня продлил свое членство в American Chemical Society (ACS).
Стоило это $93 на год, так как я студент ($73) из Питтсбурга ($5), интересующийся органической химией ($15). Впервые я вступил в общество еще на первом году аспирантуры из соображений: а вдруг пошлют на ACS конференцию, а не члены переплачивают $200, если не больше. И еще мне хотелось получать журнал Chemical & Engineering News (C&EN), чтобы было что читать в автобусе. В течение первого года я разочаровался в ACS. На конференции из нашей группы почти никто ездил, журнал оказался не настолько интересным: мало науки и много повторяющейся болтовни о химической промышленности и ее sales, о госрегулировании в науке и о прочей малоинтересной мне ерунде. Потом я еще подписался на Science, и читать мне его показалось приятнее.
Но больше всего меня разозлило то, что ACS стал бизнес-проектом по извлечению прибыли, что ACS возглавляют какие-то третьестепенные профессора, в научных достижениях не замешанные, что ACS противится open access и одержим многими другими сомнительными ценностями. В общем, свое членство на второй год я решил не продлевать.
Так как я не написал им официального отказа, то они поспамили меня в течение полутора лет письмами с призывами восстановить членство, но я их игнорировал. В марте этого года я все же надумал ехать на конференцию. В тот момент я еще не решил, на какую именно и мог вполне отправиться на ACS Meeting Summer 2010 в Бостоне. Потому решил на всякий случай восстановиться в рядах сей организации. $100 в год к этому времени для меня стало несущественной суммой, а к философии ACS я стал относиться спокойнее: у меня-то на компе open access есть и почему бы действительно не encourage'ить women и minorities становиться химиками.
Подписку на C&EN я восстановил в электронном виде. Мне так проще разбирать, что достойно прочтения, и макулатура горкой не копится. А еще ACS прислало мне вторую кружку: на этот раз с гелием. За первый год моего членства я был премирован китайской кружкой с водородом. Элементы №1 и №2 у меня теперь есть. Литий будет.
Обе кружки пока отнес в лабу: дома они мне не нужны, а там раз в полгода случаются праздненства, где надо приходить со своей. Интересно, накоплю ли я их до коперниция (Cn, №112) или ACS раньше загнется? Специально глянул в раздел «Некрологи» в последнем номере C&EN. Там сообщают, кто с какого года был членом ACS. Самый древний дед, скончавшийся в возрасте 96 лет, был с 1937 года. То есть мог бы накопить кружки до вольфрама (№74), если бы их все эти годы высылали. Ну, ему могли сразу целый сервиз выслать, когда начинали эту программу.
А вот с ACS конференциями я пока не решил. В следующем году надо куда-нибудь съездить. Curran никого не посылает, но по собственной инициативе можно. Про ACS я слышал много отзывов, что это такое безумное собрание, где никто ничего не успевает ни послушать, ни посмотреть, ни встретить. Что стоишь там с постером, а кругом еще тысяча постеров висит. Зато можно сделать устный доклад перед спящей аудиторией из пяти человек, о чем можно схвастаться в резюме, если больше хвастаться нечем. В общем, и в этом году Curran мне посоветовал ехать на Gordon Research Conference (GRC), а не на ACS Meeting. Мне там понравилось настолько, что я написал отчет в блоге в семи частях. Так что и в 2011 году я, скорее всего, на ACS забью. Хотя не совсем: меня крайне привлекает National Organic Symposium (NOS), что будет в июне в Принстоне. Проводится он раз в два года подразделением ACS по органической химии. Пока буду планировать показать там постер и послушать заслуженных докладчиков. Теоретически можно было бы еще и на GRC отправиться, но не слишком ли много разъездов для аспиранта? Интерес могут представлять три из них: по элементорганике, на которой я был в этом году, по гетероциклам и по органическим реакциям. Буду следить за обновлением программ на сайте. Если набор лекторов окажется интересным, то можно будет поприсутствовать.
Стоило это $93 на год, так как я студент ($73) из Питтсбурга ($5), интересующийся органической химией ($15). Впервые я вступил в общество еще на первом году аспирантуры из соображений: а вдруг пошлют на ACS конференцию, а не члены переплачивают $200, если не больше. И еще мне хотелось получать журнал Chemical & Engineering News (C&EN), чтобы было что читать в автобусе. В течение первого года я разочаровался в ACS. На конференции из нашей группы почти никто ездил, журнал оказался не настолько интересным: мало науки и много повторяющейся болтовни о химической промышленности и ее sales, о госрегулировании в науке и о прочей малоинтересной мне ерунде. Потом я еще подписался на Science, и читать мне его показалось приятнее.
Но больше всего меня разозлило то, что ACS стал бизнес-проектом по извлечению прибыли, что ACS возглавляют какие-то третьестепенные профессора, в научных достижениях не замешанные, что ACS противится open access и одержим многими другими сомнительными ценностями. В общем, свое членство на второй год я решил не продлевать.Так как я не написал им официального отказа, то они поспамили меня в течение полутора лет письмами с призывами восстановить членство, но я их игнорировал. В марте этого года я все же надумал ехать на конференцию. В тот момент я еще не решил, на какую именно и мог вполне отправиться на ACS Meeting Summer 2010 в Бостоне. Потому решил на всякий случай восстановиться в рядах сей организации. $100 в год к этому времени для меня стало несущественной суммой, а к философии ACS я стал относиться спокойнее: у меня-то на компе open access есть и почему бы действительно не encourage'ить women и minorities становиться химиками.
Подписку на C&EN я восстановил в электронном виде. Мне так проще разбирать, что достойно прочтения, и макулатура горкой не копится. А еще ACS прислало мне вторую кружку: на этот раз с гелием. За первый год моего членства я был премирован китайской кружкой с водородом. Элементы №1 и №2 у меня теперь есть. Литий будет.
Обе кружки пока отнес в лабу: дома они мне не нужны, а там раз в полгода случаются праздненства, где надо приходить со своей. Интересно, накоплю ли я их до коперниция (Cn, №112) или ACS раньше загнется? Специально глянул в раздел «Некрологи» в последнем номере C&EN. Там сообщают, кто с какого года был членом ACS. Самый древний дед, скончавшийся в возрасте 96 лет, был с 1937 года. То есть мог бы накопить кружки до вольфрама (№74), если бы их все эти годы высылали. Ну, ему могли сразу целый сервиз выслать, когда начинали эту программу.А вот с ACS конференциями я пока не решил. В следующем году надо куда-нибудь съездить. Curran никого не посылает, но по собственной инициативе можно. Про ACS я слышал много отзывов, что это такое безумное собрание, где никто ничего не успевает ни послушать, ни посмотреть, ни встретить. Что стоишь там с постером, а кругом еще тысяча постеров висит. Зато можно сделать устный доклад перед спящей аудиторией из пяти человек, о чем можно схвастаться в резюме, если больше хвастаться нечем. В общем, и в этом году Curran мне посоветовал ехать на Gordon Research Conference (GRC), а не на ACS Meeting. Мне там понравилось настолько, что я написал отчет в блоге в семи частях. Так что и в 2011 году я, скорее всего, на ACS забью. Хотя не совсем: меня крайне привлекает National Organic Symposium (NOS), что будет в июне в Принстоне. Проводится он раз в два года подразделением ACS по органической химии. Пока буду планировать показать там постер и послушать заслуженных докладчиков. Теоретически можно было бы еще и на GRC отправиться, но не слишком ли много разъездов для аспиранта? Интерес могут представлять три из них: по элементорганике, на которой я был в этом году, по гетероциклам и по органическим реакциям. Буду следить за обновлением программ на сайте. Если набор лекторов окажется интересным, то можно будет поприсутствовать.
26 ноября 2010 года: Дворжак – Штраус
Стало традиционным писать о концертах с недельной задержкой. Сегодня я расскажу о том, как на прошлой неделе, в «черную» пятницу мы ходили в PSO на праздничный концерт. А к праздникам маэстро Хонек старается сделать второе отделение полегче и повеселее.
В тот день похолодало до нуля. На улицах пустынно: ни людей, подпирающих стены, ни машин, припаркованных в неположенных местах. Но зал заполнился прилично. Мы сразу же не могли не обратить внимание на появившиеся на сцене помосты и тумбы. Смысл эксперимента в том, что когда все музыканты сидят на одном уровне на плоской сцене, им и дирижера может быть хуже видно, и звук может быть немного не тот. Потому Хонек решил приподнять скрипачей по принципу «чем дальше от меня, тем выше», ну, и всех остальных за компанию. Стало ли лучше – ему видней.
В первом отделении играли виолончельный концерт Дворжака (солист Иоганнес Мозер), произведение написанное в США и ставшее, по мнению многих, самым известным виолончельным концертом. Но вот меня он не впечатлил, ни когда я слушал его на Youtube'e, ни во время представления. Кроме пары мест, очень гладкая стандартная музыка. Видать, не дорос еще. Братец-то этот концерт уже лет пять знает, ему нравится, ради него он билеты и покупал.
А может, мне мешал сосредоточиться толстый господин, сидевший справа и нависавший над доброй третью моего кресла. После антракта он куда-то испарился: то ли пересел, то ли ушел домой. А мы приступили к музыке семейства Штраусов (те, что не Рихарды). Хонек, как истинный австриец из Вены, продвигает любимую музыку, пиарит меньшого брата Иоганна Штрауса-младшего, которого звали Йозеф Штраус. К ним еще добавили Франца Легара, который хоть и не Штраус, но тоже в Вене работал и оперетты писал.
В прошлом году тоже был в PSO штраусовский концерт, который отличали легкость музыки и своеобразные приколы. Вот и в этот раз были и дети с трещетками, и мужик с наковальней. Мужик с наковальней был и в прошлом году, но тогда он оказался в футболке Pittsburgh Steelers, а на этот раз в форме Pittsburgh Penguins к вещему удовольствию публики. Питтсбург – город чемпионов.
Но главной участницей была сопрано Ребекка Нильсен, которая не только спела и сплясала пять песен, сменила три платья, но и повторила фокус из фильма «Престиж» с мгновенным перемещением певицы из одной кулисы в другую. Секрет фокуса был по сути тот же, что и фильме.
В общем, такие концерты не сколько в душу и мысли западают, сколько дают повеселиться. А вот некоторые товарищи не знают, что уходить после окончания формальной программы – лишать себя самого сладкого. Бисы и сюрпризы продолжаются до победного конца.
В тот день похолодало до нуля. На улицах пустынно: ни людей, подпирающих стены, ни машин, припаркованных в неположенных местах. Но зал заполнился прилично. Мы сразу же не могли не обратить внимание на появившиеся на сцене помосты и тумбы. Смысл эксперимента в том, что когда все музыканты сидят на одном уровне на плоской сцене, им и дирижера может быть хуже видно, и звук может быть немного не тот. Потому Хонек решил приподнять скрипачей по принципу «чем дальше от меня, тем выше», ну, и всех остальных за компанию. Стало ли лучше – ему видней.
В первом отделении играли виолончельный концерт Дворжака (солист Иоганнес Мозер), произведение написанное в США и ставшее, по мнению многих, самым известным виолончельным концертом. Но вот меня он не впечатлил, ни когда я слушал его на Youtube'e, ни во время представления. Кроме пары мест, очень гладкая стандартная музыка. Видать, не дорос еще. Братец-то этот концерт уже лет пять знает, ему нравится, ради него он билеты и покупал.
А может, мне мешал сосредоточиться толстый господин, сидевший справа и нависавший над доброй третью моего кресла. После антракта он куда-то испарился: то ли пересел, то ли ушел домой. А мы приступили к музыке семейства Штраусов (те, что не Рихарды). Хонек, как истинный австриец из Вены, продвигает любимую музыку, пиарит меньшого брата Иоганна Штрауса-младшего, которого звали Йозеф Штраус. К ним еще добавили Франца Легара, который хоть и не Штраус, но тоже в Вене работал и оперетты писал.
В прошлом году тоже был в PSO штраусовский концерт, который отличали легкость музыки и своеобразные приколы. Вот и в этот раз были и дети с трещетками, и мужик с наковальней. Мужик с наковальней был и в прошлом году, но тогда он оказался в футболке Pittsburgh Steelers, а на этот раз в форме Pittsburgh Penguins к вещему удовольствию публики. Питтсбург – город чемпионов.
Но главной участницей была сопрано Ребекка Нильсен, которая не только спела и сплясала пять песен, сменила три платья, но и повторила фокус из фильма «Престиж» с мгновенным перемещением певицы из одной кулисы в другую. Секрет фокуса был по сути тот же, что и фильме.
В общем, такие концерты не сколько в душу и мысли западают, сколько дают повеселиться. А вот некоторые товарищи не знают, что уходить после окончания формальной программы – лишать себя самого сладкого. Бисы и сюрпризы продолжаются до победного конца.
четверг, 2 декабря 2010 г.
Как я читаю интернет и книги
В формально первый день зимы в Питтсбурге выпал первый снег. Но написать я хотел о своей привычке открывать очень много tabs в браузере. У меня развилась привычка читать в одном тэбе абзац, потом, если не очень интересно, переходить к следующему тэбу, читать абзац там и так ходить взад-вперед. Прокрутка регулируется так, чтобы я знал, что читать надо со строчки в самом верху. Когда уже конец экрана, то прочитанные абзацы выделяются.
Часто бывало, что я не успевал до сна прочесть все, что намеревался. Закладки в этом случае помогут, но информация о том, где именно я остановился будет потеряна. Спас меня Менеджер Сессий: addon к Firefox'у. После установки он добавляется в меню Tools. Отныне я смог сохранять отдельные окна с многочисленными тэбами или целые сессии из многих окон, а потом моментально возвращаться к ним. Причем восстанавливается не только позиция прокрутки, но и история переходов: в любом тэбе можно нажать кнопку «На предыдущую страницу». (Важно поставить опцию «Всегда открывать в новых окнах и ничего не закрывать»). Сессии хранятся в виде небольших файлов, которые легко можно перенести. Например, когда в августе мы были в России, я сохранил текущую сессию и потом продолжил читать ее в Питтсбурге как ни в чем не бывало.
Теперь придя домой и сев за компьютер, я не должен вспоминать, какие сайты обязательны к ежедневному посещению. Я щелкаю на сессию Start и открывается окно с 15 тэбами:
1) университетская почта;
2) яндексовская почта;
3) новости в vkontakte;
4) статья “Deaths in 2010” в Wikipedia;
5) сайт Экслера;
6) Бизнес-линч;
7) френд лента ЖЖ;
8) блог Леонида Каганова;
9) сайт «Спорт-Экспресса»;
10) основная страница ЖЖ с сюжетами дня;
11) рейтинг постов ЖЖ;
12) gazeta.ru;
13) weather.com с погодой в Питтсбурге;
14) pittnews.com: сайт местной студенческой газеты;
15) новости на моей странице в Facebook'e.
Задача на вечер – прочитать и закрыть все эти окна.
Кроме того у меня есть еще сессии, содержащие разной всячины от художки до научных статей, в чтении которых я застрял на неопределенной середине. До этих вкладок руки доходят разве что на выходных.
На ноутбуке у меня есть своя особая сессия. Так как ЖЖ читается дома, то в лабе, если есть время, читается Chemical & Engineering News. От бумажных номеров я отказался, но вот каждый понедельник я открываю все статьи нового выпуска. Дальше сохраняю сессию и начинаю разбираться. Что-то закрывается сразу, что-то читается сразу, что-то растягивается на поабзацное чтение. Если что-то не успел прочитать за неделю, то к нему добавляются новые вкладки из свежего номера. Например, на этой неделе в понедельник утром в сессию был сохранен 71 тэб. За три дня с уменьшил это число до 35. На самом деле, кроме C&EN, там висят еще самые разные сайты, которые меня чем-то заинтересовали и которые таким образом медленно читаются.
Эта привычка прыгать от тэба к тэбу перешла у меня и на чтение бумажных книг и журналов. Например, читая Science, я отмечаю закорючкой абзац, на котором остановился и перехожу к следующей статье. Так как времени прочитать все у меня просто нет, то таким образом я не застряну на статье в начале, когда в середине может быть что-нибудь более интересное. По заголовкам сразу не поймешь.
Книжки по химии также читаются по принципу: абзац из первой главы, затем из второй и так до последней, затем снова из первой. Прочитанный текст отмечается сплошной карандашной линией на полях. Видение и понимание материала становится иным, нежели при традиционном сплошном чтении. Недаром мне понравился «Хазарский словарь» Павича. А книга, которая пробудила во мне интерес к химии была не учебником, где некто расставил главы в строгой последовательности, а энциклопедией, где я волен был сам выбирать, читать ли мне про «Азот» или сразу рвануть к «Щелочным металлам».
Не знаю, может, это только мне такой подход нравится. Какие-то книги так читать, конечно, нельзя, так как перескочив к главе 5, можно просто ничего не понять. Но с другой стороны будешь внимательнее читать главу 1, где объясняются встреченные незнакомые слова, зная где и как пригодится описанный материал. Хорошую книгу, что научную, что художественную все равно нужно как минимум два раза перечитывать.
Да и к экзаменам я всегда готовился так же: сразу учил параллельно все темы, а не так, что сегодня первые десять лекций, завтра вторые десять. В моем случае в каждый момент я был готов ответить любой билет, скажем, на 50%. Во втором, какие-то вопросы знаешь на 80%, а какие-то на 5%. А так как времени, чтобы подготовить все на 100%, никогда не хватает, то мой метод позволяет меньше зависеть от удачи.
Часто бывало, что я не успевал до сна прочесть все, что намеревался. Закладки в этом случае помогут, но информация о том, где именно я остановился будет потеряна. Спас меня Менеджер Сессий: addon к Firefox'у. После установки он добавляется в меню Tools. Отныне я смог сохранять отдельные окна с многочисленными тэбами или целые сессии из многих окон, а потом моментально возвращаться к ним. Причем восстанавливается не только позиция прокрутки, но и история переходов: в любом тэбе можно нажать кнопку «На предыдущую страницу». (Важно поставить опцию «Всегда открывать в новых окнах и ничего не закрывать»). Сессии хранятся в виде небольших файлов, которые легко можно перенести. Например, когда в августе мы были в России, я сохранил текущую сессию и потом продолжил читать ее в Питтсбурге как ни в чем не бывало.
Теперь придя домой и сев за компьютер, я не должен вспоминать, какие сайты обязательны к ежедневному посещению. Я щелкаю на сессию Start и открывается окно с 15 тэбами:
1) университетская почта;
2) яндексовская почта;
3) новости в vkontakte;
4) статья “Deaths in 2010” в Wikipedia;
5) сайт Экслера;
6) Бизнес-линч;
7) френд лента ЖЖ;
8) блог Леонида Каганова;
9) сайт «Спорт-Экспресса»;
10) основная страница ЖЖ с сюжетами дня;
11) рейтинг постов ЖЖ;
12) gazeta.ru;
13) weather.com с погодой в Питтсбурге;
14) pittnews.com: сайт местной студенческой газеты;
15) новости на моей странице в Facebook'e.
Задача на вечер – прочитать и закрыть все эти окна.
Кроме того у меня есть еще сессии, содержащие разной всячины от художки до научных статей, в чтении которых я застрял на неопределенной середине. До этих вкладок руки доходят разве что на выходных.
На ноутбуке у меня есть своя особая сессия. Так как ЖЖ читается дома, то в лабе, если есть время, читается Chemical & Engineering News. От бумажных номеров я отказался, но вот каждый понедельник я открываю все статьи нового выпуска. Дальше сохраняю сессию и начинаю разбираться. Что-то закрывается сразу, что-то читается сразу, что-то растягивается на поабзацное чтение. Если что-то не успел прочитать за неделю, то к нему добавляются новые вкладки из свежего номера. Например, на этой неделе в понедельник утром в сессию был сохранен 71 тэб. За три дня с уменьшил это число до 35. На самом деле, кроме C&EN, там висят еще самые разные сайты, которые меня чем-то заинтересовали и которые таким образом медленно читаются.
Эта привычка прыгать от тэба к тэбу перешла у меня и на чтение бумажных книг и журналов. Например, читая Science, я отмечаю закорючкой абзац, на котором остановился и перехожу к следующей статье. Так как времени прочитать все у меня просто нет, то таким образом я не застряну на статье в начале, когда в середине может быть что-нибудь более интересное. По заголовкам сразу не поймешь.
Книжки по химии также читаются по принципу: абзац из первой главы, затем из второй и так до последней, затем снова из первой. Прочитанный текст отмечается сплошной карандашной линией на полях. Видение и понимание материала становится иным, нежели при традиционном сплошном чтении. Недаром мне понравился «Хазарский словарь» Павича. А книга, которая пробудила во мне интерес к химии была не учебником, где некто расставил главы в строгой последовательности, а энциклопедией, где я волен был сам выбирать, читать ли мне про «Азот» или сразу рвануть к «Щелочным металлам».
Не знаю, может, это только мне такой подход нравится. Какие-то книги так читать, конечно, нельзя, так как перескочив к главе 5, можно просто ничего не понять. Но с другой стороны будешь внимательнее читать главу 1, где объясняются встреченные незнакомые слова, зная где и как пригодится описанный материал. Хорошую книгу, что научную, что художественную все равно нужно как минимум два раза перечитывать.
Да и к экзаменам я всегда готовился так же: сразу учил параллельно все темы, а не так, что сегодня первые десять лекций, завтра вторые десять. В моем случае в каждый момент я был готов ответить любой билет, скажем, на 50%. Во втором, какие-то вопросы знаешь на 80%, а какие-то на 5%. А так как времени, чтобы подготовить все на 100%, никогда не хватает, то мой метод позволяет меньше зависеть от удачи.
вторник, 30 ноября 2010 г.
30 ноября, вторник. Разговор с профессором
Весь последний день осени в Питтсбурге шел дождь, а у меня в два часа по восточному времени было назначено Skype-интервью с профессором Хартвигом. Готовиться я к нему начал в субботу тем, что нашел в недрах компа самую полную презентацию по своему проекту, которую когда-либо готовил. За вечер субботы и воскресенье путем косметического обновления и вживления пары новых результатов (и ссылки на единственную статью Хартвига, на которую я хоть как-то мог сослаться) я приготовил доклад из 28 слайдов. Если на меня не давит руководство, то я никогда не готовлю и не репетирую речь. Когда я вижу свои слайды, которые я пару дней назад приготовил, рассказ сам собой возникает в моей голове. Потому я не боюсь что-нибудь забыть. О контроле времени я тоже не забочусь: если собеседнику интересно, то он и час меня слушать будет. Поэтому я включаю все, что считаю важным и занятным. Есть у меня, конечно, эмпирическое правило: 2 минуты на слайд. Хартвиг просил меня представить мои результаты за 40–45 минут. Получилось чуть больше часа (28 слайд х 2 мин/слайд = 56 мин), но это с остановками на его вопросы. А вот когда люди (Эдмунд или профессор Випф) готовят 66 слайдов на сорокаминутную презентацию, я только качаю головой.
Слайды я приготовил необычно рано, к 9 часам воскресенья. Обычно в подобных случаях я работаю всю ночь на понедельник, но тут уже 90% было готово заранее. Оставалось только облизывать, чем можно заниматься до бесконечности. Просмотрев после ужина еще раз все слайды, я нашел только одну существенную ошибку (тройная связь вместо двойной: пятивалетный азот!) и пару недочетов вроде двойки, не опущенной в нижний индекс. И отправил слайды профессору.
Местом проведения конференции я выбрал нашу компьютерную комнату и очищенный от вирусов компьютер группы. Мне предлагали зарезервировать одну из факультетских комнат для заседаний, но wi-fi в здании слабенький: видео может не потянуть. За своим рабочим столом у меня интернет по кабелю, но там я сижу спина в спину с Жульеном и вообще вид непрезентабельный. В других комнатах кабели тоже есть, но мой компьютер можно подсоединять только на 11-ом этаже: следствие всеобщей истерии и файервольного огораживания. Так что в полвторого я разогнал всех из компьютерной, повесил на оба входа самопальные знаки: Do not enter. Videoconference in progress. К слову, никто не побеспокоил, только принтер печатал время от времени.
Меня все равно смущал общий бардак и анахроничные электронно-лучевые мониторы на заднем плане. Так что я заодно прибрался, запихал все вешалки, стулья в угол, вне поля зрения камеры. Только окно было нечем занавесить и за ним шел дождь. Потом я, конечно, вернул бардак на место, но хотелось произвести впечатление образцовой группы, в которой листы A4 по полу не валяются. Я даже ботинки вместо кроссовок надел, хотя профессор этого никак оценить не мог.
Ну, так вот поговорили мы с ним в общей сложности полтора часа. Я рассказал ему о карбен-боранах. Он рассказал мне о неопубликованных проектах своей группы, спросил меня о моих планах, чем заниматься на постдока и после. Поинтересовался, когда я защищаюсь и каков мой визовый статус. Я честно признался, что рассчитывать на NIH и NSF стипендии не имею права, так как родился не в Чикаго, а в Ленинграде (а кто-то в Пхеньяне родился), но буду стремиться когда-нибудь поправить ситуацию. На этом наше интервью подошло к концу. Хартвиг пообещал сообщить о своем решении в ближайшее время. Ему надо еще нынешних постдоков по головам пересчитать, кого-то куда-то пристроить, прежде чем набирать новых, узнать ситуацию с финансированием, так как если нет денег, то при все желании нет позиции. В общем, я наконец-то могу ничего не делать, а просто ждать.
Я же еще раз заверил его в том, что от идеи пойти в Иллинойс постдоком не отказываюсь. Впечатление он на меня произвел самое благоприятное. Надеюсь, что я ему тоже понравился. Еще сегодня я сделал три колонки.
Слайды я приготовил необычно рано, к 9 часам воскресенья. Обычно в подобных случаях я работаю всю ночь на понедельник, но тут уже 90% было готово заранее. Оставалось только облизывать, чем можно заниматься до бесконечности. Просмотрев после ужина еще раз все слайды, я нашел только одну существенную ошибку (тройная связь вместо двойной: пятивалетный азот!) и пару недочетов вроде двойки, не опущенной в нижний индекс. И отправил слайды профессору.
Местом проведения конференции я выбрал нашу компьютерную комнату и очищенный от вирусов компьютер группы. Мне предлагали зарезервировать одну из факультетских комнат для заседаний, но wi-fi в здании слабенький: видео может не потянуть. За своим рабочим столом у меня интернет по кабелю, но там я сижу спина в спину с Жульеном и вообще вид непрезентабельный. В других комнатах кабели тоже есть, но мой компьютер можно подсоединять только на 11-ом этаже: следствие всеобщей истерии и файервольного огораживания. Так что в полвторого я разогнал всех из компьютерной, повесил на оба входа самопальные знаки: Do not enter. Videoconference in progress. К слову, никто не побеспокоил, только принтер печатал время от времени.
Меня все равно смущал общий бардак и анахроничные электронно-лучевые мониторы на заднем плане. Так что я заодно прибрался, запихал все вешалки, стулья в угол, вне поля зрения камеры. Только окно было нечем занавесить и за ним шел дождь. Потом я, конечно, вернул бардак на место, но хотелось произвести впечатление образцовой группы, в которой листы A4 по полу не валяются. Я даже ботинки вместо кроссовок надел, хотя профессор этого никак оценить не мог.
Ну, так вот поговорили мы с ним в общей сложности полтора часа. Я рассказал ему о карбен-боранах. Он рассказал мне о неопубликованных проектах своей группы, спросил меня о моих планах, чем заниматься на постдока и после. Поинтересовался, когда я защищаюсь и каков мой визовый статус. Я честно признался, что рассчитывать на NIH и NSF стипендии не имею права, так как родился не в Чикаго, а в Ленинграде (а кто-то в Пхеньяне родился), но буду стремиться когда-нибудь поправить ситуацию. На этом наше интервью подошло к концу. Хартвиг пообещал сообщить о своем решении в ближайшее время. Ему надо еще нынешних постдоков по головам пересчитать, кого-то куда-то пристроить, прежде чем набирать новых, узнать ситуацию с финансированием, так как если нет денег, то при все желании нет позиции. В общем, я наконец-то могу ничего не делать, а просто ждать.
Я же еще раз заверил его в том, что от идеи пойти в Иллинойс постдоком не отказываюсь. Впечатление он на меня произвел самое благоприятное. Надеюсь, что я ему тоже понравился. Еще сегодня я сделал три колонки.
суббота, 27 ноября 2010 г.
Изгнание вируса из компьютера группы
Пошел я сегодня на факультет примериться перед вторничной конференцией: не слишком ли загажена computer room. Комната для поставленных задач сгодится, но вот главный компьютер за полтора года пребывания в общем пользовании зарос вирусами и прочими всплывающими окнами. Там не то, что Skype, там интернет сегодня утром пахать не хотел. Перезагрузка привела к тому, что вирус по имени AntiSpy Safeguard, на дал запуститься Windows Explorer'у, а потребовал номер банковской карточки. Делать нечего, надо звать главного по компьютерам. А надо вам сказать, что главный по компьютерам в нашей группе это я сам. И компьютерные проблемы я решаю так же, как вожу машину: с помощью и руками брата.
Пришел брат и через три с половиной часа все было приведено в норму. Если знать, что делать, то можно и за час разобраться, потому на будущее составляю себе мануал. (Если бы пригласил Jeff'а, нашего факультетского админа, то лечение могло растянуться на недели).
Первым делом брат перегрузился в safe mode'e (F8) и стер все файлы в папке Temp. Установленная программа Autoruns вредных процессов в безопасном режиме не видела. Потому перегрузились еще раз в нормальном режиме. Когда всплыл AntiSpy Safeguard, нажал Alt+Ctrl+Del и через File>New task... запустил Explorer. Затем были сняты все подозрительные процессы. Далее используя Autoruns (весьма полезная в таких случаях программа), нынешние загружаемые процессы были сравнены с копией, сделанной летом. Вирусы и трояны были удалены как из autorun'а, так и потерты на диске (через Free Commander установленный по случаю). Заняло это минут десять и дальше начался поиск решения главной проблемы.
Какой-то ранний вирус перед смертью напакостил: отменил обновления Windows. А без обновлений неудивительно, что новые гады к нам заползли. При попытке найти и скачать обновления возникала ошибка номер 80246008, которую официальный сайт поддержки предлагает решать походом в Control Panel>Administrative Tools>Services и изменением параметров Background Intelligent Transfer Service (BITS). Просто было на бумаге, но в искомой папке такого сервиса не оказалось. Попытки скачать его заново или разные repair kits к нему ни к чему не привели. Система заявляла, что с BITS все в порядке.
Поиск по форумам в конце концов привел к решению. Не только мой брат не знал, что нужно предпринять. Люди и по 20 часов тратили. Проблема была в том, что вирус изменил реестр (тот, что открывается regedit'ом). Иногда он прописывал в пути fystem вместо System, но у нас никаких fystem не нашлось. Тщательная сверка того, что нашлось с тем, что должно было быть, обнаружила отсутствие одной маленькой строчки Start. В HKEY_LOCAL_MACHINE\SYSTEM\CurrentControlSet\Services\BITS добавили через New>DWORD, имя Start, значение 3 (можно 2). После перезагрузки BITS обнаружился в Control Panel, где был изменен с Manual на Automatic.
Теперь оставалось смиренно ждать, пока комп скачает, установит и переварит 40 важных обновлений, накопившихся за время вирусной оккупации. Все время лечения я сидел по правую руку от брата и подавал гаечные ключи: по мере сил искал на соседнем компе в интернете и старался запоминать шаги.
Брат говорит, что Windows Vista – тестовый проект, но надо покупать и ставить Windows 7. Как бы я ни был согласен, я и на своем домашнем компе не переставил систему: лень, лень, лень устанавливать потом программы. Надеюсь, что до вторника комп доработает, а там пусть мои labmates что угодно ставят.
Пришел брат и через три с половиной часа все было приведено в норму. Если знать, что делать, то можно и за час разобраться, потому на будущее составляю себе мануал. (Если бы пригласил Jeff'а, нашего факультетского админа, то лечение могло растянуться на недели).
Первым делом брат перегрузился в safe mode'e (F8) и стер все файлы в папке Temp. Установленная программа Autoruns вредных процессов в безопасном режиме не видела. Потому перегрузились еще раз в нормальном режиме. Когда всплыл AntiSpy Safeguard, нажал Alt+Ctrl+Del и через File>New task... запустил Explorer. Затем были сняты все подозрительные процессы. Далее используя Autoruns (весьма полезная в таких случаях программа), нынешние загружаемые процессы были сравнены с копией, сделанной летом. Вирусы и трояны были удалены как из autorun'а, так и потерты на диске (через Free Commander установленный по случаю). Заняло это минут десять и дальше начался поиск решения главной проблемы.
Какой-то ранний вирус перед смертью напакостил: отменил обновления Windows. А без обновлений неудивительно, что новые гады к нам заползли. При попытке найти и скачать обновления возникала ошибка номер 80246008, которую официальный сайт поддержки предлагает решать походом в Control Panel>Administrative Tools>Services и изменением параметров Background Intelligent Transfer Service (BITS). Просто было на бумаге, но в искомой папке такого сервиса не оказалось. Попытки скачать его заново или разные repair kits к нему ни к чему не привели. Система заявляла, что с BITS все в порядке.
Поиск по форумам в конце концов привел к решению. Не только мой брат не знал, что нужно предпринять. Люди и по 20 часов тратили. Проблема была в том, что вирус изменил реестр (тот, что открывается regedit'ом). Иногда он прописывал в пути fystem вместо System, но у нас никаких fystem не нашлось. Тщательная сверка того, что нашлось с тем, что должно было быть, обнаружила отсутствие одной маленькой строчки Start. В HKEY_LOCAL_MACHINE\SYSTEM\CurrentControlSet\Services\BITS добавили через New>DWORD, имя Start, значение 3 (можно 2). После перезагрузки BITS обнаружился в Control Panel, где был изменен с Manual на Automatic.
Теперь оставалось смиренно ждать, пока комп скачает, установит и переварит 40 важных обновлений, накопившихся за время вирусной оккупации. Все время лечения я сидел по правую руку от брата и подавал гаечные ключи: по мере сил искал на соседнем компе в интернете и старался запоминать шаги.
Брат говорит, что Windows Vista – тестовый проект, но надо покупать и ставить Windows 7. Как бы я ни был согласен, я и на своем домашнем компе не переставил систему: лень, лень, лень устанавливать потом программы. Надеюсь, что до вторника комп доработает, а там пусть мои labmates что угодно ставят.
пятница, 26 ноября 2010 г.
Вечер американской академической музыки
Вечером пятницы 19 ноября мы традиционно для пятницы поехали в PSO. В гараже нас ждала первая неожиданность: все нижние ярусы оказались забиты и нам пришлось заруливать на четвертый этаж. Обычно не проблема найти место на первом же ярусе, но в ту пятницу в Питтсбурге начинался праздничный сезон. Зажигали рождественскую ель и устраивали фейерверк. Хорошо, что мы не сунулись в самый центр, а не то, застряли бы как во время финала Кубка Стэнли. Тогда мы и нашли этот гараж на 12-ой улице, которому остаемся верны.
Нас же привело в Downtown совсем иное зрелище. Главный приглашенный дирижер Pittsburgh Symphony Orchestra Леонард Слаткин представлял вечер музыки, написанной американскими композиторами. Соответственно музыки весьма современной, так как в плане академической музыки американцы слезли с пальмы только в конце девятнадцатого века (всякие ранние песенки не в счет). Или их Дворжак оттуда снял? Вот русские композиторы слезли с елки очень вовремя, в начале девятнадцатого века перед самым расцветом романтизма. Потому русских композиторов знают и играют по всему миру, включая Питтсбург, а вот американцы сами своих не сыграют – никто их не сыграет.
Первое отделение начиналось музыкой Леонарда Бернстайна к фильму On the Waterfront. Фильм для американцев классический, оскароносный, ныне 103-е место в топе IMDb. В плане подготовки к концерту нашел я его на vkontakte и ознакомился. То ли от того, что я нашел только русскую версию, в которой Марлона Брандо слушать бесполезно, то ли от того, что я в целом не люблю такие под Скорсезе криминальные драмы, но фильм меня не впечатлил. Музыка тоже. Обыкновенный такой саундтрек.
Леонард Слаткин не только делит с Бернстайном общее имя, но они оба знаменитые дирижеры и выглядят весьма похоже: такие смешные седовласые дедушки. Но вот и Слаткину ничего особенного вытащить из бернстайновского саундтрека не удалось. Мужик, который сидел рядом с нами, перед самым началом отправился в туалет и к восьми опоздал. Пустили его только после аплодисментов, но много ли он потерял. Наверно, только жену разозлил.
Вторым номером был концерт для кларнета Джоан Тауэр. В PSO существует программа «Композитор года». В течение сезона они играют произведения избранного современного американского композитора. Например, пару сезонов назад композитором года был Джон Адамс, который сам дирижировал третьим актом своей знаменитой оперы «Никсон в Китае». А в этом году почетную роль Composer of the Year примеряет Joan Tower. Между прочим, первый раз, когда мы в живую слушали академическую музыку, написанную женщиной-композитором. Перед исполнением на сцену вышла сама Джоан, чтобы сказать пару слов о своем концерте для кларнета. Ну, а потом его начали играть. Солистом был главный питтсбургский кларнетист. Пришлось ему повиртуозничать. Но в целом опять же не впечатляет, не поражает. Не какофония, но звучит как сочинение, которое должен выдавать каждый выпускник композиторского отделения консерватории.
После перерыва завершала концерт полная версия балета Аарона Копланда Appalachian Spring. Плясать, конечно, никто не плясал. Почему весна в ноябре? Ну, не обязательно аппалачская весна, хотя Копланд имел в виду весну. Можно назвать «Аппалачский родник» или даже «Аппалачская пружина». Для начала над оркестром опустился белый экран, на которое было спроецировано краткое интервью Копланда, записанное в 1985 году.
Считается, что это одно из самых любимых и известных американских произведений. Но вот меня как-то смущает, что балет. И музыка там балетная, то есть никакая не заковыристая. Сильной получается только концовка. Особенно сильной она получилась в тот вечер в PSO, так как к финалу на улицах начался фейерверк. И эта глухая отдаленная канонада, разливавшаяся под сводами в дополнение к музыке, лучше чем любая программка объясняла, что на самом деле «Аппалачская весна» кончается не радостным праздником фермеров, а начинающейся Гражданской войной.
Сегодня мы опять идем в PSO. Тот самый Дворжак, который снял американцев с пальмы, написал в Штатах свой виолончельный концерт, и американцы помнят и гордятся. Ну, о том напишем как-нибудь потом.
Нас же привело в Downtown совсем иное зрелище. Главный приглашенный дирижер Pittsburgh Symphony Orchestra Леонард Слаткин представлял вечер музыки, написанной американскими композиторами. Соответственно музыки весьма современной, так как в плане академической музыки американцы слезли с пальмы только в конце девятнадцатого века (всякие ранние песенки не в счет). Или их Дворжак оттуда снял? Вот русские композиторы слезли с елки очень вовремя, в начале девятнадцатого века перед самым расцветом романтизма. Потому русских композиторов знают и играют по всему миру, включая Питтсбург, а вот американцы сами своих не сыграют – никто их не сыграет.
Первое отделение начиналось музыкой Леонарда Бернстайна к фильму On the Waterfront. Фильм для американцев классический, оскароносный, ныне 103-е место в топе IMDb. В плане подготовки к концерту нашел я его на vkontakte и ознакомился. То ли от того, что я нашел только русскую версию, в которой Марлона Брандо слушать бесполезно, то ли от того, что я в целом не люблю такие под Скорсезе криминальные драмы, но фильм меня не впечатлил. Музыка тоже. Обыкновенный такой саундтрек.
Леонард Слаткин не только делит с Бернстайном общее имя, но они оба знаменитые дирижеры и выглядят весьма похоже: такие смешные седовласые дедушки. Но вот и Слаткину ничего особенного вытащить из бернстайновского саундтрека не удалось. Мужик, который сидел рядом с нами, перед самым началом отправился в туалет и к восьми опоздал. Пустили его только после аплодисментов, но много ли он потерял. Наверно, только жену разозлил.
Вторым номером был концерт для кларнета Джоан Тауэр. В PSO существует программа «Композитор года». В течение сезона они играют произведения избранного современного американского композитора. Например, пару сезонов назад композитором года был Джон Адамс, который сам дирижировал третьим актом своей знаменитой оперы «Никсон в Китае». А в этом году почетную роль Composer of the Year примеряет Joan Tower. Между прочим, первый раз, когда мы в живую слушали академическую музыку, написанную женщиной-композитором. Перед исполнением на сцену вышла сама Джоан, чтобы сказать пару слов о своем концерте для кларнета. Ну, а потом его начали играть. Солистом был главный питтсбургский кларнетист. Пришлось ему повиртуозничать. Но в целом опять же не впечатляет, не поражает. Не какофония, но звучит как сочинение, которое должен выдавать каждый выпускник композиторского отделения консерватории.
После перерыва завершала концерт полная версия балета Аарона Копланда Appalachian Spring. Плясать, конечно, никто не плясал. Почему весна в ноябре? Ну, не обязательно аппалачская весна, хотя Копланд имел в виду весну. Можно назвать «Аппалачский родник» или даже «Аппалачская пружина». Для начала над оркестром опустился белый экран, на которое было спроецировано краткое интервью Копланда, записанное в 1985 году.
Считается, что это одно из самых любимых и известных американских произведений. Но вот меня как-то смущает, что балет. И музыка там балетная, то есть никакая не заковыристая. Сильной получается только концовка. Особенно сильной она получилась в тот вечер в PSO, так как к финалу на улицах начался фейерверк. И эта глухая отдаленная канонада, разливавшаяся под сводами в дополнение к музыке, лучше чем любая программка объясняла, что на самом деле «Аппалачская весна» кончается не радостным праздником фермеров, а начинающейся Гражданской войной.
Сегодня мы опять идем в PSO. Тот самый Дворжак, который снял американцев с пальмы, написал в Штатах свой виолончельный концерт, и американцы помнят и гордятся. Ну, о том напишем как-нибудь потом.
четверг, 25 ноября 2010 г.
Клюквенный пирог
Актуальность и цель работы
Два года назад на День Благодарения мы приготовили клюквенный пирог 1. Тот получился кислым и вкусным. Сегодня было решено повторить приготовление пирога.
Пирог 1
Обзор литературы
Клюква у американцев традиционно ассоциируется с Thanksgiving'ом. Они, кстати, считают, что клюква – исконно американская ягода. Недавно смотрел передачу про фермеров, которые выращивают клюкву в Висконсине, где еще раз об этой исконности было написано. Мне это показалось крайне странным, так как на болотах Ленинградской области клюквы было полно: не могла она так одичать за двести лет.
В Wikipedia вопрос описан как-то смутно. Понятно, что культивировать клюкву начали американцы в 18 веке, а потом перенесли лучшие сорта в Европу. Но похоже, что в Европе своя клюква все же уже была, но поменьше и покислее.
Экспериментальная часть
Клюквенный пирог (2). В 2-литровой кастрюле к сахару (1 стакан) добавили сырые яйца (4 штуки), муку (1.5 стакана), пищевую соду (0.1 моль), поваренную соль (0.1 моль) и клюкву (100 граммов) при комнатной температуре на воздухе и при периодическом механическом перемешивании. Полученная смесь была перенесена на плоское стеклянное блюдо со средним диаметром 20 см и глубиной 3 см.
Пирог 2 был получен нагреванием смеси в микроволновке в течение 9 минут.
В теории пирог готовится в духовке, но на предыдущей квартире она у нас не работала, а микроволновое нагревание позволило значительно сократить время получения пирога 1 с теоретических 30 минут до 7 минут. (Сравни: TL 1986, 27, 279-282.)
После получения пирог 2 был характеризован методом цифровой фотографии, после чего половина пирога 2 была съедена.
Пирог 2
Вторая половина 2 была перенесена на отдельное мелкое блюдо и будет съедена в свое время.
Выводы
1) Время нагрева можно сократить до 7 минут, чтобы уменьшить суховатость.
2) Концентрация клюквы должна быть увеличена до 200–300 граммов на пирог.
Половина пирога 1
Два года назад на День Благодарения мы приготовили клюквенный пирог 1. Тот получился кислым и вкусным. Сегодня было решено повторить приготовление пирога.
Пирог 1Обзор литературы
Клюква у американцев традиционно ассоциируется с Thanksgiving'ом. Они, кстати, считают, что клюква – исконно американская ягода. Недавно смотрел передачу про фермеров, которые выращивают клюкву в Висконсине, где еще раз об этой исконности было написано. Мне это показалось крайне странным, так как на болотах Ленинградской области клюквы было полно: не могла она так одичать за двести лет.
В Wikipedia вопрос описан как-то смутно. Понятно, что культивировать клюкву начали американцы в 18 веке, а потом перенесли лучшие сорта в Европу. Но похоже, что в Европе своя клюква все же уже была, но поменьше и покислее.Экспериментальная часть
Клюквенный пирог (2). В 2-литровой кастрюле к сахару (1 стакан) добавили сырые яйца (4 штуки), муку (1.5 стакана), пищевую соду (0.1 моль), поваренную соль (0.1 моль) и клюкву (100 граммов) при комнатной температуре на воздухе и при периодическом механическом перемешивании. Полученная смесь была перенесена на плоское стеклянное блюдо со средним диаметром 20 см и глубиной 3 см.
Пирог 2 был получен нагреванием смеси в микроволновке в течение 9 минут.
В теории пирог готовится в духовке, но на предыдущей квартире она у нас не работала, а микроволновое нагревание позволило значительно сократить время получения пирога 1 с теоретических 30 минут до 7 минут. (Сравни: TL 1986, 27, 279-282.)
После получения пирог 2 был характеризован методом цифровой фотографии, после чего половина пирога 2 была съедена.
Пирог 2Вторая половина 2 была перенесена на отдельное мелкое блюдо и будет съедена в свое время.
Выводы1) Время нагрева можно сократить до 7 минут, чтобы уменьшить суховатость.
2) Концентрация клюквы должна быть увеличена до 200–300 граммов на пирог.
Половина пирога 1По результатам работы опубликован 1 пост в блоге.
среда, 24 ноября 2010 г.
Некоторые вещи, которые меня раздражают
Многие привычки моих labmates безопасны и простительны, но меня раздражают. В силу их простительности я не могу твердо надавить на них в жизни, остается ненавидеть в тихую и плакаться в блоге.
1) Когда оставляют растворитель в приемнике ротора, особенно, когда после этого уходят домой. Слив для растворителей стоит рядом. Его, кстати, тоже часто оставляют полуоткрытым (закрыт воронкой с шариком). Не то, чтобы я боялся паров гексана-этилацетата (фракции с колонки у меня часто так самоупариваются), но раздражает. Я даже когда в соседних лабах вижу неработающий ротор с полным приемником, меня подмывает отвинтить колбу и вылить содержимое в ближайший слив.
2) Когда ставят грязную посуду в раковину. Она постоянно переворачивается под струей воды, плавает, может разбиться и постепенно покрывается рыжим налетом. Я всю свою посуду складываю со своей стороны раковины и стараюсь как минимум раз в два дня все перемывать и не накапливать кучи заляпанного стекла.
3) Когда покупают реактив, который у нас есть, только потому, что лень посмотреть в базе. А потом не регистрируют, что купили. Соответственно потом еще кто-то ту же самую вещь покупает. При том с запасом. Потом переключаются на другой проект, а химикаты копятся. Не удивительно найти в холодильнике семь бутылок тетраметилсилана, который никто не использует, но кто-то когда-то купил. Мне не денег жалко, а просто раздражает.
4) Когда забивают время на спектрометре днем в субботу на несколько часов подряд, как будто суббота нерабочий день. По правилам с 8 утра до 10 вечера на спектрометрах можно регистрироваться не более, чем на час. Про субботы-воскресенья там ничего не сказано. Но многие воспринимают субботу как ночь, и забивают прибор с утра до вечера. Меня это настолько раздражает, что я по субботам вообще почти никогда в лабу не хожу.
5) Когда печатают слишком много спектров. Я вот спектры печатаю только, если собираюсь показать руководству. Для остального (добавить в лабжурнал, подготовить экспериментальную часть, сравнить будущие образцы) мне вполне годятся файлы. А вот некоторые даже простейший и грязный протонник будут распечатывать на пяти листах: весь спектр целиком, ароматику, алифатику, занятные мультиплеты. Не то, чтобы в принтерах мою бумагу использовали или мне было деревья жалко, но раздражает.
1) Когда оставляют растворитель в приемнике ротора, особенно, когда после этого уходят домой. Слив для растворителей стоит рядом. Его, кстати, тоже часто оставляют полуоткрытым (закрыт воронкой с шариком). Не то, чтобы я боялся паров гексана-этилацетата (фракции с колонки у меня часто так самоупариваются), но раздражает. Я даже когда в соседних лабах вижу неработающий ротор с полным приемником, меня подмывает отвинтить колбу и вылить содержимое в ближайший слив.
2) Когда ставят грязную посуду в раковину. Она постоянно переворачивается под струей воды, плавает, может разбиться и постепенно покрывается рыжим налетом. Я всю свою посуду складываю со своей стороны раковины и стараюсь как минимум раз в два дня все перемывать и не накапливать кучи заляпанного стекла.
3) Когда покупают реактив, который у нас есть, только потому, что лень посмотреть в базе. А потом не регистрируют, что купили. Соответственно потом еще кто-то ту же самую вещь покупает. При том с запасом. Потом переключаются на другой проект, а химикаты копятся. Не удивительно найти в холодильнике семь бутылок тетраметилсилана, который никто не использует, но кто-то когда-то купил. Мне не денег жалко, а просто раздражает.
4) Когда забивают время на спектрометре днем в субботу на несколько часов подряд, как будто суббота нерабочий день. По правилам с 8 утра до 10 вечера на спектрометрах можно регистрироваться не более, чем на час. Про субботы-воскресенья там ничего не сказано. Но многие воспринимают субботу как ночь, и забивают прибор с утра до вечера. Меня это настолько раздражает, что я по субботам вообще почти никогда в лабу не хожу.
5) Когда печатают слишком много спектров. Я вот спектры печатаю только, если собираюсь показать руководству. Для остального (добавить в лабжурнал, подготовить экспериментальную часть, сравнить будущие образцы) мне вполне годятся файлы. А вот некоторые даже простейший и грязный протонник будут распечатывать на пяти листах: весь спектр целиком, ароматику, алифатику, занятные мультиплеты. Не то, чтобы в принтерах мою бумагу использовали или мне было деревья жалко, но раздражает.
вторник, 23 ноября 2010 г.
Вторничный пост: Туннель Chevron–Eberly
Из главного здания химфака (Chevron Science Center) в неглавное (старое) здание химфака Eberly Hall можно пройти по-человечески по улице, поднявшись на пятый этаж Шеврона и далее вверх по холму. А можно идти по полусекретному туннелю, который приведет к страшно медленному лифту в Eberly, хотя при входе белым по красному написано «Нет выхода» (No outlet). Подземный туннель, начинающийся на четвертом этаже, уже весело. В туннеле расположены механические мастерские (mechanical shop), куда сносят всякий хлам и часто не забирают. Например, мне очень нравится древний glovebox.
Мы к ним тоже как-то отнесли сдохший масляный насос и концы в воду. Ни нам никто не звонит, ни мы у них не интересуемся, починили или нет.
А на четвертом этаже расположены студенческие лабы, в которых проходит практикум по органике. Я там даже когда-то преподавал, еще до реконструкции. После реконструкции там стало красиво. Перед лифтом даже устроили выставку всяких хреней, которым другого применения уже не имеется.
Мы к ним тоже как-то отнесли сдохший масляный насос и концы в воду. Ни нам никто не звонит, ни мы у них не интересуемся, починили или нет.
А на четвертом этаже расположены студенческие лабы, в которых проходит практикум по органике. Я там даже когда-то преподавал, еще до реконструкции. После реконструкции там стало красиво. Перед лифтом даже устроили выставку всяких хреней, которым другого применения уже не имеется.
понедельник, 22 ноября 2010 г.
15 ноября, понедельник – 19 ноября, пятница
Сразу по нескольким причинам я решил объединить события за рабочую неделю в одном посте. В лабе ничего интересного не происходит, а времени свободного стало чуть меньше.
Во-первых, к нам вернулся Curran. А он одним своим присутствием вдохновляет меня работать больше. Во-вторых, экспериментальные успехи прошлой недели подвели к тому, что по одной статье осталось по большому счету наработка примеров – чисто техническая работа, которая съедает массу времени, но позволяет расслабить мозги. В-третьих, хотя еще один профессор (Даниэль Носера из MIT) проинформировал меня бумажным письмом, что мест для нового постдока у него нет, профессор Хартвиг предложил провести со мной видеоинтервью по Skype, чтобы мне в Urbana, IL не мотаться. Назначили это дело на вторник, 30 ноября, чтобы как раз за выходные по случаю Дня Благодарения я подготовил слайды и доклад минут на сорок. В-четвертых, Эммануэль прислал первый вариант его главы для обзора, что заставило меня перечитать полтора десятка статей и написать четыре страницы критических комментариев.
На неделе, разумеется, случились research meeting'и с профессором. Почти со всеми он разбирается один на один, но вот карбен-борановцы всегда являются шумною толпою. Тут еще Шенченг не только перешел на карбен-бораны, но даже получил очень перспективный результат. Так что его тоже надо будет включить в наш кружок. Да и вообще за прошедшее со дня Skype встреч время все, работающие над этим проектом, включая меня, добились внушительного прогресса. Может, поэтому мы не уложились за один раз и пришлось заседать-докладываться и в четверг, и в пятницу.
Но на самом деле в четверг был семинар профессора Sukwon Hong'a из университета Флориды. Ему скоро tenure получать, вот он и ездит по другим универам с лекцией. Между прочим, он тоже однажды синтезировал карбен-боран, но вообще его больше интересуют новые лиганды для асимметрического синтеза. Семинар на мой взгляд вышел скучным. Свет погасили, читать статью Хартвига мне не дали, и я задремал. Другие, наверно, тоже не бодрствовали, так как вопрос докладчику был задан всего один, и задал его, скорее из вежливости, чем из любопытства, профессор Сет Хорн, официально принимавший флоридского профа в Питтсбурге.
Потому мы и прервали в четверг нашу дискуссию, что пора было идти на семинар. А после семинара сразу же началась group meeting, которую пришлось на полчаса сдвинуть на полшестого. Еще хорошо, что был всего один доклад по науке в исполнении Мантоша, так как Ани продолжает готовиться к comprehensive exam'у, а Мария в этот день проходила интервью на работу во Флориде (прошла успешно и скоро нас покинет). Зато под рубрикой safety выступил Жереми с рассказом о том, зачем и как титровать бутиллитий.
В понедельник снял первый в жизни двумерный спектр. Не из надобности, а от нечего делать. Мои вещества настолько просты, что им и одномерных спектров хватает. Я не фанат расшифровывать, к какому именно ядру относится каждый сигнал в 13С ЯМР, без понимания, чем это поможет установлению структуры. Просто стало интересно, а получится ли у меня снять хотя бы простейший H–H COSY. Получилось.
Так что если я ничего больше на неделе писать не буду, значит я занят высоконаучной подготовкой слайдов. А если буду – значит подготовка слайдов самоотложилась на вечер воскресенья (ночь на понедельник).
Во-первых, к нам вернулся Curran. А он одним своим присутствием вдохновляет меня работать больше. Во-вторых, экспериментальные успехи прошлой недели подвели к тому, что по одной статье осталось по большому счету наработка примеров – чисто техническая работа, которая съедает массу времени, но позволяет расслабить мозги. В-третьих, хотя еще один профессор (Даниэль Носера из MIT) проинформировал меня бумажным письмом, что мест для нового постдока у него нет, профессор Хартвиг предложил провести со мной видеоинтервью по Skype, чтобы мне в Urbana, IL не мотаться. Назначили это дело на вторник, 30 ноября, чтобы как раз за выходные по случаю Дня Благодарения я подготовил слайды и доклад минут на сорок. В-четвертых, Эммануэль прислал первый вариант его главы для обзора, что заставило меня перечитать полтора десятка статей и написать четыре страницы критических комментариев.
На неделе, разумеется, случились research meeting'и с профессором. Почти со всеми он разбирается один на один, но вот карбен-борановцы всегда являются шумною толпою. Тут еще Шенченг не только перешел на карбен-бораны, но даже получил очень перспективный результат. Так что его тоже надо будет включить в наш кружок. Да и вообще за прошедшее со дня Skype встреч время все, работающие над этим проектом, включая меня, добились внушительного прогресса. Может, поэтому мы не уложились за один раз и пришлось заседать-докладываться и в четверг, и в пятницу.
Но на самом деле в четверг был семинар профессора Sukwon Hong'a из университета Флориды. Ему скоро tenure получать, вот он и ездит по другим универам с лекцией. Между прочим, он тоже однажды синтезировал карбен-боран, но вообще его больше интересуют новые лиганды для асимметрического синтеза. Семинар на мой взгляд вышел скучным. Свет погасили, читать статью Хартвига мне не дали, и я задремал. Другие, наверно, тоже не бодрствовали, так как вопрос докладчику был задан всего один, и задал его, скорее из вежливости, чем из любопытства, профессор Сет Хорн, официально принимавший флоридского профа в Питтсбурге.
Потому мы и прервали в четверг нашу дискуссию, что пора было идти на семинар. А после семинара сразу же началась group meeting, которую пришлось на полчаса сдвинуть на полшестого. Еще хорошо, что был всего один доклад по науке в исполнении Мантоша, так как Ани продолжает готовиться к comprehensive exam'у, а Мария в этот день проходила интервью на работу во Флориде (прошла успешно и скоро нас покинет). Зато под рубрикой safety выступил Жереми с рассказом о том, зачем и как титровать бутиллитий.
В понедельник снял первый в жизни двумерный спектр. Не из надобности, а от нечего делать. Мои вещества настолько просты, что им и одномерных спектров хватает. Я не фанат расшифровывать, к какому именно ядру относится каждый сигнал в 13С ЯМР, без понимания, чем это поможет установлению структуры. Просто стало интересно, а получится ли у меня снять хотя бы простейший H–H COSY. Получилось.
Так что если я ничего больше на неделе писать не буду, значит я занят высоконаучной подготовкой слайдов. А если буду – значит подготовка слайдов самоотложилась на вечер воскресенья (ночь на понедельник).
суббота, 20 ноября 2010 г.
Лючия де Ламмермур в Питтсбургской опере
Второй оперой в сезоне 2010-2011 для Pittsburgh Opera явилась «Лючия де Ламмермур» Доницетти. Это такой довольно несчастный композитор, музыка которого от Россини ушла, а до Верди еще не пришла. Затыкал, так сказать, историческую дыру. Всего он написал более 70 опер и тот факт, что регулярно исполняется от силы 5-6 из них, свидетельствует, что качественного музыкального материала там как раз на 5-6 опер и хватало. Однако «Лючия» и «Любовный напиток» стали настолько популярны, что их ставят постоянно. «Любовный напиток» мы в живую видели в Мет в апреле 2009-го. И тогда я был разочарован слабостью постановки и исполнения. «Лючию» мы в театре смотрели впервые, и опять-таки не могу сказать, что был поражен. Но на этот раз я и не ожидал глубоких потрясений и, наоборот, рад, что у них получилось лучше, чем я ожидал.
Мой брат впервые прослушал «Лючию» вдумчиво от начала до конца и остался недоволен музыкой. По его мнению самые лучшие моменты оказались бы проходными в операх Верди. Я с ним не могу согласиться на 100%, но универсальное правило, что есть оперы, которые надо исполнять либо очень хорошо, либо они превратятся в посредственность, к «Лючии» применимо. Это не «Кольцо», где масштабностью музыки можно искупить хриплость Вотана или сиплость Зигфрида.
Режиссура не блистала ни изысками, ни откровениями. Мрачненько, два булыжника блуждают по сцене, то снег идет, то небо кровью наливается, то восходит луна, похожая на НЛО. Излюбленное занятие героев – размахивать по сторонам кинжалами и мечами. Гости на свадьбе прыгают на столе. В общем, все весьма традиционно.
Представление предварялось кратким объявлением, сделанным художественным руководителем компании Кристофером Ханом. Как всегда у него было две новости: хорошая, что погода стояла всю неделю просто замечательная, и плохая (ну, не совсем-совсем плохая), что несмотря на погоду все ведущие певцы умудрились где-то подхватить простуду. Тем не менее у оперы Питтбсурга нет денег для замены, и все болезные выйдут сегодня петь, так что уж не судите их строго. Но перестраховывался мистер Хан зря. Пели все одинаково средне, а по меркам питтсбургской оперы даже хорошо. Вот только тенор Дэвид Ломели (David Lomeli) вначале явно стремался брать верхние ноты, помнил, что ему под конец оперы петь и петь, и боялся сесть в лужу. Зато под конец распелся неплохо.
Баритон Бруно Капрони когда-то исполнял в Питтсбурге Риголетто. И похоже, решил играть Энрико, не выходя из прежнего образа горбуна, одержимого местью. Да и звучал он по-риголеттовски, но весьма натужно и негромко. Лючию пела Лора Клейком (Laura Claycomb), которую мы уже слышали в Pittsburgh Opera весной 2008 года в беллиниевских «Капулетти и Монтекки». На самом деле она спела неплохо, но все равно что-то мешает поднять эту оценку до хорошо. Все-таки есть разрыв между верхними нотами и всем остальным. Самое противоречивое впечатление оставил Раймондо в исполнении баса Дениса Седова. Голос у него есть, и голос мощный, но такое впечатление, что он сам не до конца умеет этим голосом управлять. То рявкнет так, что громче всех, то его совсем не слышно (как было в начале спектакля). С таким ростом (на голову выше всех остальных) и голосом можно стать очень заметной фигурой на сцене, если научиться звучать ровнее. Еще хотел бы отметить, что хорист, вызванный петь Нормано, исполнил эту маленькую роль достойно.
В общем получился спектакль из серии «Через два года я буду помнить только то, что был там», а все детали улетучатся из памяти. Местный комментатор из Pittsburgh-Post Gazette тоже не был впечатлен ни постановкой, ни работой со светом, ни по большому счету пением. Похвалил только исполнительницу роли Лючии, которая, как я узнал из газеты, была все же заменена в последующих представлениях из-за болезни.
Мой брат впервые прослушал «Лючию» вдумчиво от начала до конца и остался недоволен музыкой. По его мнению самые лучшие моменты оказались бы проходными в операх Верди. Я с ним не могу согласиться на 100%, но универсальное правило, что есть оперы, которые надо исполнять либо очень хорошо, либо они превратятся в посредственность, к «Лючии» применимо. Это не «Кольцо», где масштабностью музыки можно искупить хриплость Вотана или сиплость Зигфрида.
Режиссура не блистала ни изысками, ни откровениями. Мрачненько, два булыжника блуждают по сцене, то снег идет, то небо кровью наливается, то восходит луна, похожая на НЛО. Излюбленное занятие героев – размахивать по сторонам кинжалами и мечами. Гости на свадьбе прыгают на столе. В общем, все весьма традиционно.
Представление предварялось кратким объявлением, сделанным художественным руководителем компании Кристофером Ханом. Как всегда у него было две новости: хорошая, что погода стояла всю неделю просто замечательная, и плохая (ну, не совсем-совсем плохая), что несмотря на погоду все ведущие певцы умудрились где-то подхватить простуду. Тем не менее у оперы Питтбсурга нет денег для замены, и все болезные выйдут сегодня петь, так что уж не судите их строго. Но перестраховывался мистер Хан зря. Пели все одинаково средне, а по меркам питтсбургской оперы даже хорошо. Вот только тенор Дэвид Ломели (David Lomeli) вначале явно стремался брать верхние ноты, помнил, что ему под конец оперы петь и петь, и боялся сесть в лужу. Зато под конец распелся неплохо.
Баритон Бруно Капрони когда-то исполнял в Питтсбурге Риголетто. И похоже, решил играть Энрико, не выходя из прежнего образа горбуна, одержимого местью. Да и звучал он по-риголеттовски, но весьма натужно и негромко. Лючию пела Лора Клейком (Laura Claycomb), которую мы уже слышали в Pittsburgh Opera весной 2008 года в беллиниевских «Капулетти и Монтекки». На самом деле она спела неплохо, но все равно что-то мешает поднять эту оценку до хорошо. Все-таки есть разрыв между верхними нотами и всем остальным. Самое противоречивое впечатление оставил Раймондо в исполнении баса Дениса Седова. Голос у него есть, и голос мощный, но такое впечатление, что он сам не до конца умеет этим голосом управлять. То рявкнет так, что громче всех, то его совсем не слышно (как было в начале спектакля). С таким ростом (на голову выше всех остальных) и голосом можно стать очень заметной фигурой на сцене, если научиться звучать ровнее. Еще хотел бы отметить, что хорист, вызванный петь Нормано, исполнил эту маленькую роль достойно.
В общем получился спектакль из серии «Через два года я буду помнить только то, что был там», а все детали улетучатся из памяти. Местный комментатор из Pittsburgh-Post Gazette тоже не был впечатлен ни постановкой, ни работой со светом, ни по большому счету пением. Похвалил только исполнительницу роли Лючии, которая, как я узнал из газеты, была все же заменена в последующих представлениях из-за болезни.
пятница, 19 ноября 2010 г.
12 ноября, пятница, Мои колбы и 13 ноября, суббота
Пожалуй, я перестану скрупулезно подсчитывать, сколько реакций я поставил и сколько колонок сделал. В конце концов, у меня останется полная копия моего лабораторного журнала, благо тот электронный. Когда статьи будут опубликованы, все, кому интересно, прочитают, над чем же я так трудился.
Одолжил Владимиру пластинки из хлорида натрия и показал ему еще раз как пользоваться ИК-спектрометром. Тот стоит в Eberly Hall, в той же комнате, куда приносят образцы для масс-спектрометрического анализа. Я, раз все равно туда шел, оставил одно вещество на HRMS. В последнее время прибор заработал: я забрал готовые спектры – один мой и три для Эверетта.
Одна из самых рутинных операций в лабе – объединение фракций после колонки. Те, что чистые по ТСХ, сливаются в одну колбу, после чего растворитель упаривается на роторе. Некоторые (Жульен) предпочитают вначале собрать все в большую колбу (250-500 мл), сконцентрировать, а потом перенести в удобную маленькую колбочку. Я же, если количество фракций не превышает пятнадцати (одна фракция не более 10 мл), предпочитаю сразу начинать с колбы на 25-50 мл, отгоняя фракции по 2-3 за раз. Беготни, конечно, больше, зато я могу быть уверенным, что вещество не останется размазанным в большой колбе и, что важнее, мне не надо будет ту колбу мыть.
До постоянной массы колба с веществом доводится сушкой в вакууме масляного насоса. Так как у меня из растворителей обычно гексан-этилацетат (реже дихлорометан или диэтиловый эфир), то самое главное – полностью избавиться от этилацетата. Его остаточные сигналы в протоннике в CDCl3 (квартет 4.10, синглет 2.07 и триплет 1.25) я давно выучил наизусть. Если вещество твердое, то за час все всегда высушивается, если жидкость, масло или сопля, то растворитель может засесть глубоко – за ночь не высушишь. Есть свои хитрости, как его убрать в таких случаях. Самое простое растворить все в дихлорметане и опять отогнать. После пары таких операций этилацетат улетит, а дихлорметан, если и останется, то один левый синглет лучше, чем три сигнала.
Золотое правило – взвешивать пустые колбы до добавления фракций. Как иначе потом узнаешь, сколько белого порошка получилось, и посчитаешь выход. Можно, конечно, вещество перенести, колбу вымыть, высушить и взвесить, но проще знать вес заранее. Была у меня привычка записывать массу колб на шлифе карадашом, но карандаш имеет тенденцию стираться и иногда не хочется вносить в вещество графит. Затем я стал маркером писать массу колб на стекле тяги. Заодно было удобно вычитать в столбик эту массу из массы с полученным веществом. Постепенно место на стекле кончалось, я смывал старые надписи водой и ацетоном, но потом мне это надоело, и для записи масс я завел отдельную тетрадь.
Все равно время от времени из-за спешки и путаницы я забывал взвесить колбы заранее. Приходилось их мыть, сушить, запоминать и взвешивать постфактум. А так как колб у меня не так уж много, и я их использую многократно, то в какой-то момент пришло логичное решение взвесить все колбы и узнать их вес раз и навсегда. Так был создан файл My flask.wps. Так как веществ получаю я до 100 мг, то обычно массы достаточно для однозначной идентификации колбы: если брутто на 50 мг больше известного «пустого» веса, то эта колба и есть. Но для большей уверенности я собрал все признаки колб в таблицу: размер (25 или 50), форма (sphere or bulb), цвет надписи (красный, белый или стершийся), сама надпись (вроде 14/20 KIMAX USA 25 ml NO. 25276).
В настоящее время файл включает описание 31 колбы. И все они очень разные. Ни одной я не покупал в Stockroom’е, все достались мне от прежних хозяев или вообще были найдены безхозными. Я все равно продолжаю взвешивать колбы каждый раз. Это не только дает мне проверку флуктуации весов (обычно до 1 мг), но и собирает статистику о том, сколько и какую колбу я использовал. Вообще, по моей тетради можно восстановить и то, какие фракции какого эксперимента в какой колбе упаривались. Дальнейшее развитие такой шизофрении должно привести к тому, что я присвою колбам имена собственные и буду справлять их именины.
На этой неделе я пришел в лабу в субботу, чем, наверно, изумил других ее обитателей. Они же и в день субботний там торчат: и Мантош, деливший что-то на CombiFlash, и Эдмунд, что химичивший под своим канадским флагом, и даже Жульен с супругой (супруга сидела за компом и в тягу не лезла, она по профессии ветеринар). И тут, время уже было за полдень, прихожу я, делаю колонку, разбираю фракции и ставлю реакцию. Заняло это два с половиной часа, а сделал столько, сколько за обычный рабочий день. Вот как плодотворно можно работать, если на интернет не отвлекаться! На самом деле пришел по следующим причинам: 1) denmes просил меня сфоткать ЯМРы, а я не люблю, чтобы кто-то мешал моей фотосъемке: ЯМР комната по выходным часто пустует; 2) сегодня вечером нам идти в Pittsburgh Opera, а в такие дни утром все равно ничего путного не сделаешь, можно и в лабу сходить; 3) я оптимизирую реакции и хочу, чтобы время было одинаковым: раз поставил в пятницу, то выделять надо в субботу.
Одолжил Владимиру пластинки из хлорида натрия и показал ему еще раз как пользоваться ИК-спектрометром. Тот стоит в Eberly Hall, в той же комнате, куда приносят образцы для масс-спектрометрического анализа. Я, раз все равно туда шел, оставил одно вещество на HRMS. В последнее время прибор заработал: я забрал готовые спектры – один мой и три для Эверетта.
Одна из самых рутинных операций в лабе – объединение фракций после колонки. Те, что чистые по ТСХ, сливаются в одну колбу, после чего растворитель упаривается на роторе. Некоторые (Жульен) предпочитают вначале собрать все в большую колбу (250-500 мл), сконцентрировать, а потом перенести в удобную маленькую колбочку. Я же, если количество фракций не превышает пятнадцати (одна фракция не более 10 мл), предпочитаю сразу начинать с колбы на 25-50 мл, отгоняя фракции по 2-3 за раз. Беготни, конечно, больше, зато я могу быть уверенным, что вещество не останется размазанным в большой колбе и, что важнее, мне не надо будет ту колбу мыть.
До постоянной массы колба с веществом доводится сушкой в вакууме масляного насоса. Так как у меня из растворителей обычно гексан-этилацетат (реже дихлорометан или диэтиловый эфир), то самое главное – полностью избавиться от этилацетата. Его остаточные сигналы в протоннике в CDCl3 (квартет 4.10, синглет 2.07 и триплет 1.25) я давно выучил наизусть. Если вещество твердое, то за час все всегда высушивается, если жидкость, масло или сопля, то растворитель может засесть глубоко – за ночь не высушишь. Есть свои хитрости, как его убрать в таких случаях. Самое простое растворить все в дихлорметане и опять отогнать. После пары таких операций этилацетат улетит, а дихлорметан, если и останется, то один левый синглет лучше, чем три сигнала.
Золотое правило – взвешивать пустые колбы до добавления фракций. Как иначе потом узнаешь, сколько белого порошка получилось, и посчитаешь выход. Можно, конечно, вещество перенести, колбу вымыть, высушить и взвесить, но проще знать вес заранее. Была у меня привычка записывать массу колб на шлифе карадашом, но карандаш имеет тенденцию стираться и иногда не хочется вносить в вещество графит. Затем я стал маркером писать массу колб на стекле тяги. Заодно было удобно вычитать в столбик эту массу из массы с полученным веществом. Постепенно место на стекле кончалось, я смывал старые надписи водой и ацетоном, но потом мне это надоело, и для записи масс я завел отдельную тетрадь.
Все равно время от времени из-за спешки и путаницы я забывал взвесить колбы заранее. Приходилось их мыть, сушить, запоминать и взвешивать постфактум. А так как колб у меня не так уж много, и я их использую многократно, то в какой-то момент пришло логичное решение взвесить все колбы и узнать их вес раз и навсегда. Так был создан файл My flask.wps. Так как веществ получаю я до 100 мг, то обычно массы достаточно для однозначной идентификации колбы: если брутто на 50 мг больше известного «пустого» веса, то эта колба и есть. Но для большей уверенности я собрал все признаки колб в таблицу: размер (25 или 50), форма (sphere or bulb), цвет надписи (красный, белый или стершийся), сама надпись (вроде 14/20 KIMAX USA 25 ml NO. 25276).
В настоящее время файл включает описание 31 колбы. И все они очень разные. Ни одной я не покупал в Stockroom’е, все достались мне от прежних хозяев или вообще были найдены безхозными. Я все равно продолжаю взвешивать колбы каждый раз. Это не только дает мне проверку флуктуации весов (обычно до 1 мг), но и собирает статистику о том, сколько и какую колбу я использовал. Вообще, по моей тетради можно восстановить и то, какие фракции какого эксперимента в какой колбе упаривались. Дальнейшее развитие такой шизофрении должно привести к тому, что я присвою колбам имена собственные и буду справлять их именины.
На этой неделе я пришел в лабу в субботу, чем, наверно, изумил других ее обитателей. Они же и в день субботний там торчат: и Мантош, деливший что-то на CombiFlash, и Эдмунд, что химичивший под своим канадским флагом, и даже Жульен с супругой (супруга сидела за компом и в тягу не лезла, она по профессии ветеринар). И тут, время уже было за полдень, прихожу я, делаю колонку, разбираю фракции и ставлю реакцию. Заняло это два с половиной часа, а сделал столько, сколько за обычный рабочий день. Вот как плодотворно можно работать, если на интернет не отвлекаться! На самом деле пришел по следующим причинам: 1) denmes просил меня сфоткать ЯМРы, а я не люблю, чтобы кто-то мешал моей фотосъемке: ЯМР комната по выходным часто пустует; 2) сегодня вечером нам идти в Pittsburgh Opera, а в такие дни утром все равно ничего путного не сделаешь, можно и в лабу сходить; 3) я оптимизирую реакции и хочу, чтобы время было одинаковым: раз поставил в пятницу, то выделять надо в субботу.
четверг, 18 ноября 2010 г.
11 ноября, четверг
Наш холодильник зарос льдом.
Жульен не раз намекал мне, что пора бы его разморозить. А в холодильнике хранятся не только наши личные реактивы и вещества, но и групповые C5-C7 (все общественные реактивы разделены по числу атомов углерода и распределены по кабинетам и холодильникам). Когда в прошлом году мы устраивали перепись реактивов и создавали электронный инвентарь, заодно размораживали холодильники. Я тогда работал вместе с тайваньской постдокшей по имени Шау-Хуа. Наш холодильник тогда не только оброс многолетней ледяной коркой, но еще и вонял. Размораживали мы его тогда по-жесткому: разогревали heat gun'ом и крошили отвертками. Нашли вмерзшие vials, которые по полустертым инициалам были датированы началом 2000-х. Со льдом ушел и запах. Но за год наш холодильник снова зарос, что уменьшило полезный объем и породило эстетический дискомфорт.
В этот раз мы никуда не спешили, выдернули агрегат из розетки и оставили таять самостоятельно. Реактивы складировали в свободной тяге. Не умрут за одни сутки: сутки при комнатной температуре, считай, что месяц при минусовой. И за десять часов холодильник почти полностью оттаял, но мы оставили его еще на ночь сохнуть. А наутро, я еще не пришел, как Жульен все обратно загрузил. Можно ожидать, что лед вернется, и где-то через год задача разморозки вновь встанет со страшной силой. Но нас с Жульеном к тому времени в Питтсбурге может уже и не быть.
Вчера я поставил три реакции. Они иллюстрируют два подхода к оптимизации условий. Первый подразумевает тупой перебор: что будет, то будет, а почему оно так – будем объяснять после. Второй заключается в анализе ситуации: что мешает, как лучше. Если анализ верен, то одним экспериментом можно далеко продвинуться.
Так вот по первому пути пошла оптимизация той реакции, где не обойтись без CombiFlash. Я ее сейчас по многим параметрам оптимизирую, в том числе по тому, какое основание использовать. Начинал с NaHMDS, в понедельник поменял натрий на литий, а выход к моему удивлению упал, несмотря на то, что соль визуально была лучше растворима. Теперь обратился в противоположную сторону, поставил реакцию с KHMDS. Реакция сразу стала коричневой, и сей цвет не предвещал счастливой развязки. Но к моему удивлению на следующий день чистый белый продукт получился с выходом 33% (супротив 16% с NaHMDS). Я сразу выпросил у Марии бутылку KHMDS в вечное пользование и отныне продолжаю оптимизацию с калиевыми солями. А вот доступны ли RbHMDS и CsHMDS? Или, к примеру, можно ли улучшить выход добавлением Cs2CO3? Но меня выходы с калием вполне устроили, а руководство и так было недовольно, что я слишком долго с оптимизацией копаюсь. Оказалось, что не слишком – я знаю, сколько надо оптимизировать.
Но это было довольно случайное открытие. Теперь-то я, наверно, даже смогу объяснить, почему калий лучше натрия. Мне все же больше нравится, когда такое объяснение приходит до, а не после эксперимента. Другая серия реакций, над которыми сейчас работаю, выполнялась при –78 °С. Но я чувствовал, что эта мера избыточна и охлаждал из традиции, а не из логики: действительно, реакция отлично сработала при комнатной, и танцы с Дьюаром не нужны. Вторым прорывом было уменьшение времени между добавлением основания и электрофила. Раньше задержка была 1 час, но я чувствовал, что депротонирование должно быть быстрым. Почему же тогда всегда много исходника остается? Да это не совсем исходник, а продукт репротонирования. Как доказать? Очень просто: два эксперимента в одинаковых условиях, только время добавления электрофила разное: в одном случае он добавляется через 5 минут, в другом – через 5 часов. По ТСХ сразу видно, что в первом случае получается только нужный продукт, а во втором – только «исходник». В результате этой работы экономлю не только сухой лед, но и время: моя ленивая натура торжествует. Ну, и выход увеличился с 68% до 93%. В такие дни я горжусь собой.
Кто-то скажет, что это была тривиальная догадка, но я докладывал предыдущие результаты неоднократно, и неоднократно мне говорили: «Кончай возиться с условиями, переходи к примерам, и быстро пишем маленькую статью». Вот сейчас я в раздумье, с каким карбеном эти самые примеры нарабатывать. У одного протонный спектр слишком сложный, у другого – продукты от исходника плохо делятся, третий – синтезировать долго. Трудолюбивый химик думать не будет, а начнет работать. А мне лень мешает, я лучше еще посижу и подумаю, как сделать проще.
Делал сегодня разделение на CombiFlash, уже работаю с инструментом на автоматизме. Тут приходит какие-то дядя с тетей из Aldrich и начинают нас Эдмундом агитировать покупать у них колонки для HPLC и для CombiFlash, тычут в картинки, как все красиво у них делится.
Эдмунд: А в чем прикол? Почему у вас лучше делится?
Дядя из Aldrich: Потому что у всех силикагель, а частицы силикагеля меньше, чем 3 мкм не сделаешь.
Эдмунд: А у вас не силикагель?
Дядя из Aldrich: Силикагель, но тонким слоем на других зернах.
Эдмунд: А другие зерна из чего?
Дядя из Aldrich (после паузы): Proprietary.
Эдмунд: А хиральные колонки у вас есть?
Дядя из Aldrich: Вот черт, что-то все про хиральные спрашивают. (Вопросительно смотрит на тетю из Aldrich). Нет, пока таких нет. А вот есть у нас колонки для CombiFlash, нормальные, не хиральные.
Эдмунд: Спасибо, но у нас контракт.
Дядя из Aldrich: Какой контракт? Впервые слышу, чтобы на колонки был контракт.
Эдмунд: А вот у нас есть. Информация об использованных колонках направляется фирме, продавшей нам прибор, и она присылает нам пополнение. Платим большую, но фиксированную сумму, и они поставляют нам неограниченной число колонок. То есть безлимитка у нас.
Дядя из Aldrich: Ну, колонки у вас самые простые. А вот у нас есть такие, чтобы еще лучше делилось. Как раз к вашему инструменту подойдут. Мы можем прислать пару рекламных образцов.
На этом месте дядя из Aldrich записал контактную информацию Эдмунда, тетя из Aldrich вручила мне буклет с прайсом на растворители, и они отбыли коробейничать дальше. Кстати, тем же вечером к нам пришла очередная посылка с грузом картриджей и колонок для CombiFlash. А то пятиграммовые пустые картриджи уже начали заканчиваться.
Вечером была традиционная встреча группы. Когда я пришел в 307 Eberly настраивать проектор, на столе у входа лежало печенье. Ясно, что кто-то устраивал event with refreshments, да все съесть не смогли. Ну, нам приглашения не надо – все доели. Встреча выделялась тем, что было четыре доклада по работе. К первой подгруппе (Шибен, Ханмо, Бен) добавили Элен. Но за 40 минут уложились.
Жульен не раз намекал мне, что пора бы его разморозить. А в холодильнике хранятся не только наши личные реактивы и вещества, но и групповые C5-C7 (все общественные реактивы разделены по числу атомов углерода и распределены по кабинетам и холодильникам). Когда в прошлом году мы устраивали перепись реактивов и создавали электронный инвентарь, заодно размораживали холодильники. Я тогда работал вместе с тайваньской постдокшей по имени Шау-Хуа. Наш холодильник тогда не только оброс многолетней ледяной коркой, но еще и вонял. Размораживали мы его тогда по-жесткому: разогревали heat gun'ом и крошили отвертками. Нашли вмерзшие vials, которые по полустертым инициалам были датированы началом 2000-х. Со льдом ушел и запах. Но за год наш холодильник снова зарос, что уменьшило полезный объем и породило эстетический дискомфорт.
В этот раз мы никуда не спешили, выдернули агрегат из розетки и оставили таять самостоятельно. Реактивы складировали в свободной тяге. Не умрут за одни сутки: сутки при комнатной температуре, считай, что месяц при минусовой. И за десять часов холодильник почти полностью оттаял, но мы оставили его еще на ночь сохнуть. А наутро, я еще не пришел, как Жульен все обратно загрузил. Можно ожидать, что лед вернется, и где-то через год задача разморозки вновь встанет со страшной силой. Но нас с Жульеном к тому времени в Питтсбурге может уже и не быть.
Вчера я поставил три реакции. Они иллюстрируют два подхода к оптимизации условий. Первый подразумевает тупой перебор: что будет, то будет, а почему оно так – будем объяснять после. Второй заключается в анализе ситуации: что мешает, как лучше. Если анализ верен, то одним экспериментом можно далеко продвинуться.
Так вот по первому пути пошла оптимизация той реакции, где не обойтись без CombiFlash. Я ее сейчас по многим параметрам оптимизирую, в том числе по тому, какое основание использовать. Начинал с NaHMDS, в понедельник поменял натрий на литий, а выход к моему удивлению упал, несмотря на то, что соль визуально была лучше растворима. Теперь обратился в противоположную сторону, поставил реакцию с KHMDS. Реакция сразу стала коричневой, и сей цвет не предвещал счастливой развязки. Но к моему удивлению на следующий день чистый белый продукт получился с выходом 33% (супротив 16% с NaHMDS). Я сразу выпросил у Марии бутылку KHMDS в вечное пользование и отныне продолжаю оптимизацию с калиевыми солями. А вот доступны ли RbHMDS и CsHMDS? Или, к примеру, можно ли улучшить выход добавлением Cs2CO3? Но меня выходы с калием вполне устроили, а руководство и так было недовольно, что я слишком долго с оптимизацией копаюсь. Оказалось, что не слишком – я знаю, сколько надо оптимизировать.
Но это было довольно случайное открытие. Теперь-то я, наверно, даже смогу объяснить, почему калий лучше натрия. Мне все же больше нравится, когда такое объяснение приходит до, а не после эксперимента. Другая серия реакций, над которыми сейчас работаю, выполнялась при –78 °С. Но я чувствовал, что эта мера избыточна и охлаждал из традиции, а не из логики: действительно, реакция отлично сработала при комнатной, и танцы с Дьюаром не нужны. Вторым прорывом было уменьшение времени между добавлением основания и электрофила. Раньше задержка была 1 час, но я чувствовал, что депротонирование должно быть быстрым. Почему же тогда всегда много исходника остается? Да это не совсем исходник, а продукт репротонирования. Как доказать? Очень просто: два эксперимента в одинаковых условиях, только время добавления электрофила разное: в одном случае он добавляется через 5 минут, в другом – через 5 часов. По ТСХ сразу видно, что в первом случае получается только нужный продукт, а во втором – только «исходник». В результате этой работы экономлю не только сухой лед, но и время: моя ленивая натура торжествует. Ну, и выход увеличился с 68% до 93%. В такие дни я горжусь собой.
Кто-то скажет, что это была тривиальная догадка, но я докладывал предыдущие результаты неоднократно, и неоднократно мне говорили: «Кончай возиться с условиями, переходи к примерам, и быстро пишем маленькую статью». Вот сейчас я в раздумье, с каким карбеном эти самые примеры нарабатывать. У одного протонный спектр слишком сложный, у другого – продукты от исходника плохо делятся, третий – синтезировать долго. Трудолюбивый химик думать не будет, а начнет работать. А мне лень мешает, я лучше еще посижу и подумаю, как сделать проще.
Делал сегодня разделение на CombiFlash, уже работаю с инструментом на автоматизме. Тут приходит какие-то дядя с тетей из Aldrich и начинают нас Эдмундом агитировать покупать у них колонки для HPLC и для CombiFlash, тычут в картинки, как все красиво у них делится.
Эдмунд: А в чем прикол? Почему у вас лучше делится?
Дядя из Aldrich: Потому что у всех силикагель, а частицы силикагеля меньше, чем 3 мкм не сделаешь.
Эдмунд: А у вас не силикагель?
Дядя из Aldrich: Силикагель, но тонким слоем на других зернах.
Эдмунд: А другие зерна из чего?
Дядя из Aldrich (после паузы): Proprietary.
Эдмунд: А хиральные колонки у вас есть?
Дядя из Aldrich: Вот черт, что-то все про хиральные спрашивают. (Вопросительно смотрит на тетю из Aldrich). Нет, пока таких нет. А вот есть у нас колонки для CombiFlash, нормальные, не хиральные.
Эдмунд: Спасибо, но у нас контракт.
Дядя из Aldrich: Какой контракт? Впервые слышу, чтобы на колонки был контракт.
Эдмунд: А вот у нас есть. Информация об использованных колонках направляется фирме, продавшей нам прибор, и она присылает нам пополнение. Платим большую, но фиксированную сумму, и они поставляют нам неограниченной число колонок. То есть безлимитка у нас.
Дядя из Aldrich: Ну, колонки у вас самые простые. А вот у нас есть такие, чтобы еще лучше делилось. Как раз к вашему инструменту подойдут. Мы можем прислать пару рекламных образцов.
На этом месте дядя из Aldrich записал контактную информацию Эдмунда, тетя из Aldrich вручила мне буклет с прайсом на растворители, и они отбыли коробейничать дальше. Кстати, тем же вечером к нам пришла очередная посылка с грузом картриджей и колонок для CombiFlash. А то пятиграммовые пустые картриджи уже начали заканчиваться.
Вечером была традиционная встреча группы. Когда я пришел в 307 Eberly настраивать проектор, на столе у входа лежало печенье. Ясно, что кто-то устраивал event with refreshments, да все съесть не смогли. Ну, нам приглашения не надо – все доели. Встреча выделялась тем, что было четыре доклада по работе. К первой подгруппе (Шибен, Ханмо, Бен) добавили Элен. Но за 40 минут уложились.
среда, 17 ноября 2010 г.
Lycoflexine + 10 ноября, среда
Недавно было у меня свободное время почитать что-нибудь не по проекту, не из дружеского расположения, а для души. В этих случаях я часто обращаюсь за направляющим советом в блог Totally Synthetic. Чем старше я становлюсь, тем более скептически я отношусь к полному синтезу как к науке (E. J. Corey уже все сделал), но продолжаю ценить и восхищаться им как искусством (а искусству никакой R. B. Woodward не может поставить предел). Творчеству всегда найдется уголок, даже если техника никуда не развивается.
Так вот самый последний синтез, описанный на этих выходных, пришел к нам из группы Мюльцера, что в университете Вены (много ли вы знаете австрийских химиков вообще?). Сам синтез ликофлексина не представляет ничего сногсшибательного. Довольно краток, использует мощный диен-иновый метатезис на ключевой стадии – реакция неизвестная в 1970-е, когда соединение было впервые выделено. Но вот именно реакции привлекают мое наибольшее внимание. Почему одна методология становится полезной, что все к ней обращаются, и ее отмечают Нобелем (в описанной статье есть ссылки не только на Граббса, но и на гидроборирование по Брауну)? Какой бы ни была польза полного синтеза как такового, но факт, что эти реакции кто-то применил для решения своей внутренней проблемы, остается фактом. А вот другая методика хоть и собирает 40 ссылок за три года, но ни в одной из них исходная реакция не повторяется: ссылка на нее дается в самом начале статьи, чтобы подчеркнуть, что не только наша группа работает над новым синтезом индолов – есть методы хуже наших.
То есть в статье по полному синтезу я высматриваю ссылки на методологические статьи, где впервые описаны (часто без какого-либо конкретного применения) использованные реакции. Всего прочитал восемь статей. Зачастую это краткий, одностраничный вброс в каком-нибудь Tetrahedron Letters или Chemistry Letters. Про иные публикации думаю, что сами авторы, положа руку на сердце, не могли предположить, насколько поможет их детище в синтезе алкалоидов через 30 лет. Причем реакции часто примитивные по сути: вторичный спирт в кетон (тысячи вариантов, но до сих пор ни одного без греха), кетон в алкин (казалось бы, отнять воду, и дело с концом). Есть, конечно, всякие мультикомпонентные твари или тот же диен-иновый метатезис, в использовании которых творческая натура полного синтетика проявляется в полной мере: разглядеть, что эти два цикла можно закрыть одновременно, а не один за другим, дорогого стоит.
Вот и когда меня спрашивают (хотя бы я сам себя спрашиваю), какого рода химией я бы хотел заниматься, один из моих ответов: «Разработкой такой методологии, к которой люди будут обращаться для решения своих синтетических проблем». Но есть у меня и другие интересы, потому чаще всего я отвечаю: «Меня привлекает органическая химия в самом широком смысле».
PLU выбрал профессора Mike Bowers для Phillips Lecture следующей весной. PLU – сообщество аспирантов-химиков. Я туда не вступаю: толку мало, а загрузить подготовкой какого-нибудь пикника могут. Но Phillips Lectures – самое полезное их начинание. Раз в год аспиранты всеобщим голосованием решают, какого профессора пригласить сделать на факультете доклад. Этой весной была очередь органики, и я с большим интересом послушал Фила Бэрана. Теперь же мы выбирали биохимика, а выбрали физикоаналитика. Хотя все последние работы из Bowers group изучают биологические объекты, так что на лекции все равно пойду. Мой же выбор был за Стюарта Шрайбера, того самого, что отфутболил меня на постдока, но мы все (я и Эдмунд) все равно его любим.
Зато мне наконец-то ответил профессор Хартвиг из Иллинойса. Написал, что пока он ждет решений по грантам, я могу послать ему рекомендательные письма. Сразу обсудил эту новость с Эдмундом. Мы с ним сегодня в общей сложности часа полтора перемывали потенциальных руководителей на постдока: эту бы энергию да в рабочее русло. Эдмунд получил порядка шести просьб прислать рекомендации, но он 35 email'ов отправлял. И из тех профессоров, кто с ним связался, я бы согласился работать только с двумя. После разговора послал письма профессорам из моего комитета. Curran ответил, что уже послал, а Флоренсиг ответил, что sure и что это есть great opportunity для меня. На самом же деле еще ничего не решено, но во мне поселили надежду все-таки свалить следующей осенью.
Пока Жульен и Жереми ланчевали, я получил странный звонок. Какая-то тетка быстро-быстро что-то сказала. С детства ненавижу говорить по телефону: пишите письма. Я понял только слова glass и order is ready. «Ага», – догадался я. – «Это наша стеклодувша. Жульен и Жереми на прошлой неделе относили ей битой посуды в починку. Я им еще колонку с увечным шлифом подкинул». Как они вернулись с ланча, я их сразу послал в стеклодувную. Через двадцать минут они вернулись ни с чем: еще не готово. Ложная тревога оказалась. Но кто тогда звонил? «Ага», – догадался Жульен. – «Это Жереми починили очки, он их намедни раcкокал». Glasses. Order is ready.
Так вот самый последний синтез, описанный на этих выходных, пришел к нам из группы Мюльцера, что в университете Вены (много ли вы знаете австрийских химиков вообще?). Сам синтез ликофлексина не представляет ничего сногсшибательного. Довольно краток, использует мощный диен-иновый метатезис на ключевой стадии – реакция неизвестная в 1970-е, когда соединение было впервые выделено. Но вот именно реакции привлекают мое наибольшее внимание. Почему одна методология становится полезной, что все к ней обращаются, и ее отмечают Нобелем (в описанной статье есть ссылки не только на Граббса, но и на гидроборирование по Брауну)? Какой бы ни была польза полного синтеза как такового, но факт, что эти реакции кто-то применил для решения своей внутренней проблемы, остается фактом. А вот другая методика хоть и собирает 40 ссылок за три года, но ни в одной из них исходная реакция не повторяется: ссылка на нее дается в самом начале статьи, чтобы подчеркнуть, что не только наша группа работает над новым синтезом индолов – есть методы хуже наших.
То есть в статье по полному синтезу я высматриваю ссылки на методологические статьи, где впервые описаны (часто без какого-либо конкретного применения) использованные реакции. Всего прочитал восемь статей. Зачастую это краткий, одностраничный вброс в каком-нибудь Tetrahedron Letters или Chemistry Letters. Про иные публикации думаю, что сами авторы, положа руку на сердце, не могли предположить, насколько поможет их детище в синтезе алкалоидов через 30 лет. Причем реакции часто примитивные по сути: вторичный спирт в кетон (тысячи вариантов, но до сих пор ни одного без греха), кетон в алкин (казалось бы, отнять воду, и дело с концом). Есть, конечно, всякие мультикомпонентные твари или тот же диен-иновый метатезис, в использовании которых творческая натура полного синтетика проявляется в полной мере: разглядеть, что эти два цикла можно закрыть одновременно, а не один за другим, дорогого стоит.
Вот и когда меня спрашивают (хотя бы я сам себя спрашиваю), какого рода химией я бы хотел заниматься, один из моих ответов: «Разработкой такой методологии, к которой люди будут обращаться для решения своих синтетических проблем». Но есть у меня и другие интересы, потому чаще всего я отвечаю: «Меня привлекает органическая химия в самом широком смысле».
PLU выбрал профессора Mike Bowers для Phillips Lecture следующей весной. PLU – сообщество аспирантов-химиков. Я туда не вступаю: толку мало, а загрузить подготовкой какого-нибудь пикника могут. Но Phillips Lectures – самое полезное их начинание. Раз в год аспиранты всеобщим голосованием решают, какого профессора пригласить сделать на факультете доклад. Этой весной была очередь органики, и я с большим интересом послушал Фила Бэрана. Теперь же мы выбирали биохимика, а выбрали физикоаналитика. Хотя все последние работы из Bowers group изучают биологические объекты, так что на лекции все равно пойду. Мой же выбор был за Стюарта Шрайбера, того самого, что отфутболил меня на постдока, но мы все (я и Эдмунд) все равно его любим.
Зато мне наконец-то ответил профессор Хартвиг из Иллинойса. Написал, что пока он ждет решений по грантам, я могу послать ему рекомендательные письма. Сразу обсудил эту новость с Эдмундом. Мы с ним сегодня в общей сложности часа полтора перемывали потенциальных руководителей на постдока: эту бы энергию да в рабочее русло. Эдмунд получил порядка шести просьб прислать рекомендации, но он 35 email'ов отправлял. И из тех профессоров, кто с ним связался, я бы согласился работать только с двумя. После разговора послал письма профессорам из моего комитета. Curran ответил, что уже послал, а Флоренсиг ответил, что sure и что это есть great opportunity для меня. На самом же деле еще ничего не решено, но во мне поселили надежду все-таки свалить следующей осенью.
Пока Жульен и Жереми ланчевали, я получил странный звонок. Какая-то тетка быстро-быстро что-то сказала. С детства ненавижу говорить по телефону: пишите письма. Я понял только слова glass и order is ready. «Ага», – догадался я. – «Это наша стеклодувша. Жульен и Жереми на прошлой неделе относили ей битой посуды в починку. Я им еще колонку с увечным шлифом подкинул». Как они вернулись с ланча, я их сразу послал в стеклодувную. Через двадцать минут они вернулись ни с чем: еще не готово. Ложная тревога оказалась. Но кто тогда звонил? «Ага», – догадался Жульен. – «Это Жереми починили очки, он их намедни раcкокал». Glasses. Order is ready.
вторник, 16 ноября 2010 г.
9 ноября, вторник
С утра ездили в магазин за продуктами, так что до лабы я добрался часам к десяти. Просматриваю почтовый ящик: один из бывших постдоков из группы Curran’а прислал мне email с просьбой изменить его место работы в разделе «Former Group Members». Я же не только главный по компьютерам, но и главный по сайту. Как специально выбрали того, кто меньше всего этой техникой интересуется: я всегда компьютерные проблемы спихивал на плечи брата. Но вышло так, что когда я присоединился к группе летом 2007-го, в лабу я мог наведоваться только изредка, так как был загружен классами и преподаванием. Ничего серьезного и регулярного (тот же сухой лед приносить или HPLC чинить) мне доверить не могли, потому доверили компьютеры и сайт. Слава богу не заставили заниматься дизайном, иначе бы имели черные буковки в белом поле. Дизайн сделал undergrad по имени Макс, а мне остается лишь время от времени изменять и добавлять инфу. Творю я в текстовом редакторе типа Notepad по данному в исходных файлах образу и подобию.
Фотография группы 2007 года: первая, на которой есть я. Висела на сайте баннером два года.
Сегодня собирался сделать CombiFlash разделение. Вещество можно загружать несколькими способами: можно взять картридж, набитый силикагелем, залить его раствором вещества, высушить под вакуумом и так и использовать. Но можно посадить вещество на силикагель, всыпать полученный порошок в пустой картридж и прижать его пористым фильтром (такой беленький кругляшок). Я предпочитаю второй способ. Вот сегодня наполнил картридж силикагелем с веществом, приготовился запихать фильтр, а палочки, чтобы его протолкнуть, нигде нет. Должна лежать над CombiFlash или где поблизости, а нигде не могу найти. Фильтр к стенкам картриджа довольно плотно прилегает, но пропихнуть его ровно чем-то еще не так-то просто.
Первым делом я проверил по logbook’у (журналу, куда теоретически надо каждый раз записываться), кто последний раз использовал CombiFlash. И пошел опрашивать людей по списку. Ни у кого палочки нет, но каждый счел своим долгом прийти, пошарить вокруг инструмента, заглянуть в ящик, где лежат картриджи и колонки, и даже в коробку, куда они после разделения выкидываются.
Я попробовал запихать фильтр маркером. Получилось, но криво. Немного перекошено и отходит от края. Силикагель может просыпаться, да и вообще разделение будет неравномерным. Тут Мантош меня подзывает: нашел он искомую палку на столе у Эдмунда. А Эдмунд, надо вам сказать, хоть и пользуется CombiFlash, но в logbook никогда не записывается. Вот еще интересно, если бы я к нему до этого подошел и прямо спросил, вспомнил бы он, что у него по столам валяется.
В общем, вывод остается прежним: если что-то общее, то считай, что ничье. В таких условиях можно запросто что-либо посеять навсегда (или года на два до генеральной уборки). Ну, не мне Эдмунду морали читать: просто вежливо попросил его каждый раз возвращать инвентарь на место, а еще лучше вставлять фильтр, не отходя от CombiFlash’а.
На спектрометр 400А устанавливают autosampler, то есть теперь в него можно будет загрузить много ампул, и он последовательно с них будет снимать спектры.
Так как я этим спектрометром почти не пользовался, то, казалось бы, меня это не касается. Я, например, люблю отслеживать накопление спектра в реальном времени. Конечно, простые протонники можно пустить в автоматический режим, но у меня редко бывают простые протонники. Меня волнует другое: что если и другим этот автосэмплер не по душе придется, и все станут массово записываться на 400В?
Фотография группы 2007 года: первая, на которой есть я. Висела на сайте баннером два года.Сегодня собирался сделать CombiFlash разделение. Вещество можно загружать несколькими способами: можно взять картридж, набитый силикагелем, залить его раствором вещества, высушить под вакуумом и так и использовать. Но можно посадить вещество на силикагель, всыпать полученный порошок в пустой картридж и прижать его пористым фильтром (такой беленький кругляшок). Я предпочитаю второй способ. Вот сегодня наполнил картридж силикагелем с веществом, приготовился запихать фильтр, а палочки, чтобы его протолкнуть, нигде нет. Должна лежать над CombiFlash или где поблизости, а нигде не могу найти. Фильтр к стенкам картриджа довольно плотно прилегает, но пропихнуть его ровно чем-то еще не так-то просто.
Первым делом я проверил по logbook’у (журналу, куда теоретически надо каждый раз записываться), кто последний раз использовал CombiFlash. И пошел опрашивать людей по списку. Ни у кого палочки нет, но каждый счел своим долгом прийти, пошарить вокруг инструмента, заглянуть в ящик, где лежат картриджи и колонки, и даже в коробку, куда они после разделения выкидываются.
Я попробовал запихать фильтр маркером. Получилось, но криво. Немного перекошено и отходит от края. Силикагель может просыпаться, да и вообще разделение будет неравномерным. Тут Мантош меня подзывает: нашел он искомую палку на столе у Эдмунда. А Эдмунд, надо вам сказать, хоть и пользуется CombiFlash, но в logbook никогда не записывается. Вот еще интересно, если бы я к нему до этого подошел и прямо спросил, вспомнил бы он, что у него по столам валяется.
В общем, вывод остается прежним: если что-то общее, то считай, что ничье. В таких условиях можно запросто что-либо посеять навсегда (или года на два до генеральной уборки). Ну, не мне Эдмунду морали читать: просто вежливо попросил его каждый раз возвращать инвентарь на место, а еще лучше вставлять фильтр, не отходя от CombiFlash’а.На спектрометр 400А устанавливают autosampler, то есть теперь в него можно будет загрузить много ампул, и он последовательно с них будет снимать спектры.
Так как я этим спектрометром почти не пользовался, то, казалось бы, меня это не касается. Я, например, люблю отслеживать накопление спектра в реальном времени. Конечно, простые протонники можно пустить в автоматический режим, но у меня редко бывают простые протонники. Меня волнует другое: что если и другим этот автосэмплер не по душе придется, и все станут массово записываться на 400В?
Подписаться на:
Сообщения (Atom)