Холодный март в Питтсбурге продолжается, а мы тем временем в субботу после некоторого перерыва сходили в Pittsburgh Opera. Была представлена опера Пуччини «Турандот» – последняя великая опера. По крайней мере, последняя великая итальянская опера, так как ни одна другая опера, написанная после 1924 года, не вошла настолько же прочно в театральный репертуар.
Опера «Турандот» памятна для нас тем, что это была первая опера, которую мы услышали в театре (Мариинский, август 2003-го). В одном из антрактов мы, загибая пальцы, посчитали, что с тех пор посетили 46 с половиной оперных представлений. Где-то в среднем шесть в год. Первый опыт всегда важен. Может быть, если тогда нам не понравилось бы, то мы бы так и не ходили слушать оперы вживую.
Итак, Питтсбург решил поставить «Турандот». Причем в одиночку они новую постановку не потянули и по традиции скооперировались с четырьмя другими американскими провинциальными оперными компаниями. Миннесота делала декорации, а Питтсбургу доверили премьеру, чтобы посмотреть, что подправлять в будущем. На pre-talk’е представитель Pittsburgh Opera заранее предупредила, что все готовили в последний момент, что со многим было напутано, мол, не судите строго. Но в целом со стороны зрительного зала все прошло гладко, кроме момента, когда у одного из трех министров не сразу открылся зонтик. Учитывая, что министры Пинг, Панг и Понг в «Турандот» выполняют комедийную роль, то можно вполне решить, что такой конфуз и был задуман, чтобы было смешнее.
Перед началом спектакля обнаружилось, что я сижу рядом со своим classmate'ом Дингом, который начал химфаковскую аспирантуру в тот же год, что и я, но так как он занялся каким-то «нано», я встречал его с тех пор только мельком. Не знаю, большой ли он любитель академического вокала, или пришел со своей подругой поприкалываться над «китайской» оперой, хотя ничего чрезвычайно китайского в постановке не было.
Дуэт режиссеров, канадского француза и французского канадца, придумал весьма универсальную концепцию для «Турандот», которую можно запихать в любую эпоху и измерение. Так на pre-talk'е нам поведали, что один из венских оперных театров также заинтересовался этой постановкой (изначально они вообще готовили ее для Аргентины, но та отказалась из-за экономического кризиса). Так вот венцы спросили, нельзя ли поместить «Турандот» в мир насекомых. «Отчего же нельзя», – сказали французский канадец и канадский француз и поместили. Мы поначалу опять стали жаловаться на консерватизм американских театров и их нелюбовь к постановкам, отклоняющимся от генеральной линии. Но потом глянули тот «мир насекомых» на Youtube: никаких насекомых, только некоторые костюмы слегка смахивают на жуков-букашек.
В Питтсбурге же режиссура получилась просто хорошей: все довольно ярко и живенько, без скуки и толкотни. Но главным, конечно, было пение, а по уровню пения это был один из лучших спектаклей в Pittsburgh Opera. Сравниться с ним может разве что «Самсон и Далила» два с половиной года назад. Тогда Самсона пел тот же тенор Франк Порретта, который на этот раз в «Турандот» исполнял роль Калафа. Не так уж просто найти мощного драматического тенора, потому когда человек может петь громко верхние ноты – это уже приятно. Особенно хорошо ему удалось прокричать «Турандот!!!» в самом начале, потом уже выходило тише и короче. В знаменитой арии Nessun dorma самые коварные ноты ему пришлось брать надрывно, в два приема. Но все равно звучало лучше, чем могло бы быть даже в той же Метрополитен.
Громкостью и резкостью звука запомнилась и Турандот в исполнении драматического сопрано Сьюзан Невес. Конечно, мне было интересно, кто кого перекричит в конце арии Турандот во фразе про три загадки, но там сопрано, должно быть от волнения, напутала слова, так что соревнование в голосовой мощи получилось смазанным.
При такой громкоголосой Турандот очень правильно была выбрана исполнительница партии Лиу, которая пела тихо, но при этом очень понятно. Как раз так, как надо в этой роли. Но на мой взгляд самое лучшее пение продемонстрировал китайский бас Хао Тиан, которому и петь-то почти нечего в роли Тимура, но зато он четко показал, почему уже пятнадцать лет регулярно поет в Мет. Он не пыжился и не кричал так, как Калаф, но при этом слышно его было гораздо лучше. Такие голоса и ценятся, не тупо громкие, а заполняющие зал и показывающие, кто здесь настоящий мастер. Второстепенные персонажи были озвучены на приличном уровне, даже императора Альтоума, сидящего в самой глубине сцены было слышно. Так что к пению у меня в тот вечер претензий не было. И еще одно забавное наблюдение: я раньше не замечал, что кровавого палача зовут Pu-Tin-Pao.
В этом сезоне питтсбургской оперы нас ждут еще «Диалоги кармелиток», опера еще более современная, чем «Турандот», но не настолько популярная и почти мне неизвестная. Но все будет в конце апреля, а между тем нас ожидают новые концерты в PSO и поездка в Мет на следующие выходные.
вторник, 29 марта 2011 г.
четверг, 24 марта 2011 г.
Встречи группы
По средам в пять вечера наша группа собирается для того, чтобы обсудить общие вопросы и похвастаться друг перед другом научными достижениями. Наверно, в каждой западной научной группе (а, может быть, и в иных российских) существуют подобные регулярные собрания. Некоторые даже выкладывают слайды литературных презентаций на своих сайтах, но мы не из их числа.
Расписание встреч составляет Линн, секретарь профессора Каррана. Группа делится на четыре подгруппы (teams). В настоящий момент у нас активно работают восемь аспирантов и четыре постдока, так что в каждую подгруппу у нас входит ровно три человека. Не докладываются на встречах группы числящиеся с нами студенты (undergrads), так как у них обычно недостаточно результатов (им могут выделить время раз в полгода), только что присоединившиеся постдоки и аспиранты, а также аспиранты, уже перманентно работающие над диссертацией. Строгих правил в разбиении нет, но, к примеру, существует отдельная подгруппа, где все работают по карбен-боранам, а есть подгруппа, где все занимаются полным синтезом.
Так же Линн резервирует на весь семестр одну из факультетских комнат. За то время, как я учусь в аспирантуре, группа Каррана собиралась и в большой аудитории 12B, где мы вынуждены были приносить собственный проектор, чтобы не задирать головы на основной экран, и в комнате 130, которая сейчас переоборудована под библиотеку, а в последние годы мы неизменно заседаем в соседнем здании Eberly Hall: раньше в комнате 325, сейчас в более просторной 307-ой. Обе комнаты снабжены встроенными проекторами, так что нам остается только принести свой ноутбук с презентациями.
Я еще застал времена, когда вместо современного проектора группа использовала overhead projector. В американских университетах они были когда-то крайне популярны и до сих пор пылятся в углу аудиторий. Докладчик вынужден был распечатывать свою PowerPoint’овскую презентацию на «прозрачках». Тогда еще было принято не жалеть деревья и дополнительно печатать по копии своей презентации для каждого слушателя. Со временем то ли из принципа, то ли из-за забывчивости новые члены группы перестали предоставлять индивидуальные бумажные копии, и все осознали, что они были совершенно излишни. Тогда же профессор Карран прикинул, что купить для группы проектор будет дешевле, чем постоянно тратиться на «прозрачки». И тот был приобретен, но весьма скоро мы переместили встречи группы в комнаты, где уже был свой проектор.
Чтобы не терять время на переподключение ноутбуков, было решено, что все докладчики будут копировать заранее свои презентации на один компьютер, который и будет подключаться к проектору. Очень скоро таким компьютером стал ноутбук постдока по имени Чинли Чу (которого все звали просто Чу) вне зависимости от того, докладывался ли Чу в этот день сам или нет.
Однажды Чу не смог присутствовать на встрече группы, так как у него было запланировано интервью на позицию профессора (сейчас он assistant professor в University of North Dakota). Он попросил меня, а мы работали над одним проектом, принести мой компьютер вместо него. И с того дня данная обязанность легла на меня. Единственная пропущенная мной встреча случилась прошлым летом, когда я был на GRC и компьютер приносил Эверетт, с которым я заранее договорился. Но я уже подумываю об операции «Приемник» и на роль главного по сайту и компьютерам готовится аспирант первого года Оуэн.
В день встречи мне приносят на флэшке или присылают по почте презентации. Я предпочитаю pdf файлы, которые я точно открою без проблем, чем pptx, с которыми пару раз были нестыковки. У меня вообще на ноутбуке стоит демонстрационная версия Power Point’a, которая может показывать слайды, но не позволяет их редактировать. Сам я презентации готовлю исключительно дома на компьютере с широким монитором. А у Eee PC есть свои несомненные преимущества в легкости (1 кг) и в как минимум шестичасовой работе батареи. В отличие от Чу мне не надо приносить с собой еще и зарядку. Зато я же отвечаю за лазерные указки.
Иногда люди крайне удивляются, когда я напоминаю им, что они еще не прислали мне презентацию. Например, в эту среду за двадцать пять минут до начала встречи я по-дружески спросил Жереми, готова ли его презентация. «Какая презентация?» – спросил Жереми, то ли с недоверием, то ли со страхом в глазах. Ничего, успел сделать презентацию за двадцать минут и доложился так, что никто не заметил, что слайды слеплены в последний момент.
Встречи группы у нас всегда проходили в самое удобное время: с пяти до семи вечера либо в среду, либо в четверг. Карран не идет по пути профессора Випфа, который проводит встречи своей группы в девять утра по субботам. Но обычно мы все же заканчиваем раньше семи, а в отсутствии Каррана укладываемся за полчаса.
Типичная group meeting делится на три части: обсуждение общих вопросов, научные доклады и так называемая topic, которая представляет собой либо задачу, либо доклад по литературе, либо напоминание правил техники безопасности.
Но в самом начале, где-то без десяти пять, прихожу я и открываю комнату. Там на двери кодовый замок. Сколько раз ни повторял я комбинацию для всех, сколько раз ни просил записать, как сделал я, в записную книжку, сколько раз ни напоминал, что код от комнаты 307 написан карандашом на стене слева от двери, все равно время от времени я встречаю одногруппников, ожидающих меня под дверью, или получаю звонки с просьбой напомнить код (кто-то что-то забыл на прошлой встрече). Я же включаю заранее проектор, проверяю все ли в порядке, не надо ли стереть с доски, передвинуть стулья. В общем, выступаю в роли такого классического дежурного по классу.
Когда все собрались, слово берет профессор и озвучивает произошедшие достижения, текущие недостатки и грядущие планы. Обсуждаются самые разные вещи: от покупки новых инструментов до проблем с очередью на HRMS, от приветствия новых членов группы до напоминаний, что уже давно пора закончить и прислать страницы электронного лабораторного журнала за октябрь-декабрь. Далее предоставляется право выступить всем, у кого есть, что сказать и на что пожаловаться. В зависимости от объема накопившихся дел эта вводная секция может занимать до получаса, но обычно управляемся за десять минут.
Затем Карран традиционно спрашивает, кто докладывается сегодня. Подгруппы представляют свои доклады по очереди, поэтому каждый выступает с презентацией по своему проекту примерно раз в месяц. Вернее где-то десять раз в год, так как встреч групп не бывает в августе, начале января и начале мая, а также во время весенних каникул (Spring Break) и госпраздников. Хотя аспиранты и постдоки почти всегда на месте, в лабе, Карран почему-то предпочитает, чтобы расписание group meetings строго соответствовало официальному расписанию классов по университету. Я свои презентации нумерую, так что могу с уверенностью сказать, что на прошлой неделе выступал с подобным докладом в двадцать третий раз.
Если с докладами по науке выступает одна подгруппа, то topic к этому дню готовит другая. Хотя обычно это делает кто-то один, так что с topic’ами выступать приходится в три раза реже, чем с research presentation'ами. Раньше у нас было чередование подгрупп по принципу: если на этой неделе ты готовишь topic, то на следующей будешь презентовать research, но с прошлого семестра подгруппы разнесли так, что их участие в group meeting’ах случается не чаще, чем раз в две недели.
Так как на научном докладе достаточно сообщить только новые и, как правило, положительные результаты, то презентации никогда не бывают очень длинными. Мне достаточно 3-10 слайдов, то есть 6-20 минут, в зависимости от успешности моей науки за прошедший месяц или два. Разные частные или запутанные вещи я стараюсь исключать. Для этого у нас существуют регулярные индивидуальные встречи с научным руководителем, где можно пожаловаться, что получил что-то непонятное, вот его спектр. А для группы я даю глобальную позитивную картину, чтобы все были в курсе, чем я сейчас занят. Для того такие доклады и проходят, ну разве еще для развития общих ораторских навыков и из надежды, что слушая о проекте своего товарища, кто-то сможет внести интересное предложение или идею. К тому же необходимость готовить презентацию каждый месяц не позволяет накапливаться необработанным данным, и в любой момент я могу собрать большую презентации по всему проекту, как я делал для интервью с Хартвигом.
Но вопросы после научных докладов довольны редки. Наибольший интерес у меня вызывают новые проекты или те случаи, когда кто-то добился неожиданного прогресса или наткнулся на нечто необычное. Но как правило, все тихо-мирно движутся к своей тоталсинтетической цели, так что отслушав один проект раз десять, на одиннадцатый не обнаружишь ничего нового. Наверно, моим коллегам тоже кажется, что карбен-борановый проект крутится вокруг да около все одного и того же.
В общем, это такой доклад, по поводу которого никто не волнуется и не переживает. Если даже пропустил свою очередь из-за каникул или какой другой поездки, то доложишься через месяц, никуда не убежишь. Наоборот, в глубине души все будут рады, что встреча группы закончится на десять минут раньше. Хотя чаще всего свой ход пропускают те, кто готовится к comprehensive exam'у, вплотную работает над статьей или занимается характеризацией уже представленных соединений. В таком случае они, конечно, придут послушать других, но научных докладов будет всего два, а то вообще один.
Когда закончили обсуждать свою науку, переходим к topic’у. Презентации по литературе у нас делают крайне редко. Я пару раз старался найти что-нибудь оригинальное и смешное, чтобы вся группа могла поучаствовать в обсуждении: например, попытаться придумать двухстадийный синтез гигрина или отгадать, что такое «periodane». Остальные же не придумывали ничего лучше, чем постадийно доложить очередной полный синтез. В литературных презентациях одно хорошо – они короткие. Когда-то мы успевали даже две презентации заслушать, но сейчас все разленились.
Задачи тоже не блещут разнообразием. Царствует самый примитивный тип: взят опять же полный синтез, оставлены реагенты, условия реакций, формулы начальных соединений и иногда нескольких промежуточных. Требуется установить формулы всех остальных интермедиатов. Конечно, в плане подготовки нет ничего проще. Годится почти любая статья, думать и искать ничего не надо. Можно компьютерную программу написать, которая переводила бы статью по синтезу в такого рода задание.
Я сразу разочаровываюсь, когда вижу раздаваемые листы с подобной задачей. Во-первых, все современные синтезы весьма однообразны, а стало быть выучишь мало нового. Во-вторых, само кодирование структур интермедиатов противоречит химическому смыслу синтеза. Никто не будет делать последующие стадии, пока не установит, что получилось на предыдущей. Перед нами ставится не научная, а схоластическая задача. Я однажды делал правильный вариант: даны структуры промежуточных веществ, через которые логично прийти к цели, и надо предложить условия и реагенты для превращений. Но никто с тех пор такой тип задач не повторял.
Я слышал, что в группе Випфа существует подобное развлечение под названием «Молекула месяца» и даже что-то похожее было у каррановцев, но до меня. Находится в литературе природное соединение, которое еще никто не синтезировал, и членам группы предлагается придумать самый вероятный путь синтеза. На встрече люди представляют свои находки, и самая лучшая идея премируется книгой. Так как у нас никто никого не премирует, то над гипотетическим синтезом никто заранее думать не будет: как будто других дел нет. Потому и стараются у нас делать цепочки превращений простыми, выбирают не самые большие структуры и часто ограничиваются началом синтеза, чтобы можно было все это решить на месте и представить за те сорок минут-час, отведенные на topic. Таким образом, наградой за решение является окончание встречи, которая в противном случае будет тянуться до семи, когда всем уже все надоест и автор задачи откроет решение.
Для облегчения нашей участи, помимо условий реакций даются подсказки в виде молекулярных формул. Но и этого подчас оказывается недостаточно. Сколько раз уже бывало, что просидев 20-30 минут, попробовав распутать клубок и от начала к концу и от конца к началу, никто не представлял, что собой представляет соединение A, не говоря уже о соединениях B, C, D и так далее, к которым без знания A никак не подступиться. Часто подобная задумчивость прерывалась Карраном, который уже все решил (он в отгадывании таких цепочек настоящий мастер). Он начинал задавать наводящие вопросы и давать подсказки. А иногда и Карран не мог решить. В таких случаях все просили автора задачи проверить, нет ли ошибки, и на удивление часто оказывалось, что в формуле A не десять, а двенадцать углеродов или что в первоначальном соединении метил прикреплен не к тому атому углерода.
Когда у кого-то созревает хоть какая-то идея, то он выходит к доске и пишет предлагаемое решение маркером. В идеале надо не только тупо отгадать структуры, но и объяснить все реакции с механизмами и селективностью, расшифровать аббревиатуры типа DPPA и даже вспомнить как выглядит Dess-Martin reagent. Обычно никто не хочет идти отдуваться за всех. Я выхожу к доске часто, но по настроению. Иногда даже не зная ответа до конца, но из желания хоть как-то ускорить процесс. Хотя, бывает, голова совсем не соображает, и тогда я сижу спокойно с тупым взглядом, пока Ханмо или Шибен не решат задачу. Многие члены группы вообще ни разу к доске не выходили. Я часто злорадствую про себя, что вот уйду, кто будет у вас задачи решать.
Изредка предлагаются другие типы задач: на механизмы, на ЯМР. Я больше всего люблю совмещать две эти темы. Дается не самое простое превращение и спектральные данные продукта. Надо определить его структуру и предложить механизм. Задачу можно решать как исходя из спектра, так и пытаясь понять механизм, но на самом деле, соотнося первое со вторым. В прошлый раз Карран быстро предложил структуру, которая четко подходила по спектру, но была неправильной, так как к ней не вел ни один разумный путь. В итоге Ханмо разрешил задачу, проанализировав шаг за шагом, что там может происходить. На мой взгляд такого рода задание наиболее близко к реальной научной проблеме. Я представлял подобный topic дважды, но никто не последовал моему примеру.
Наконец, третий тип topic'а – safety. Самые общие правила техники безопасности: хранение и утилизация реактивов, chemical spills, personal protective equipment. Иногда встречаются и более узкие темы типа титрования органолитиевых реагентов. На этот семестр Карран расписал, кто и что докладывает. Safety случается раз в месяц, то есть раз в семестр для каждой подгруппы. Темы повторяются вновь и вновь, что логично, так как всем новым аспирантам неплохо бы напомнить основы. Но это, скорее всего, такое дежурное требование на случай, что если что-то произойдет, то Карран смог бы отмазаться тем, что безопасность и ее важность обсуждается регулярно на встречах группы. В СПбГУ мы тоже раз в год в особом журнале расписывались, что со всеми опасностями ознакомлен. Готовить safety никто особо не любит, но зато встречи с safety заканчиваются быстрее всего. Дольше 10 минут никто не докладывается за исключением моей почти часовой лекции об электронном лабораторном журнале и инвентаре реактивов, которую тоже сочли safety.
В те дни, когда профессор Карран не приходит на встречу группы (то в Париж уехал на полгода, то в Вашингтон рецензировать гранты для NSF), на topic обычно забивают. Весьма разумное решение, так как без ведущего, который вызывает к доске и задает вопросы, решать задачи станет совсем скучно. Карран на то и профессор, чтобы по любой теме рассказать еще что-нибудь поучительное. Я на себя добровольно брать эту роль не хочу. Поэтому в отсутствии Каррана встреча группы редко длится больше сорока минут.
В этом семестре некоторые встречи отведены не на доклады и topic'и, а на более серьезные сорокаминутные презентации наших постдоков. Они по очереди (уже выступили Элен и Жульен, на очереди Мантош и Энн) рассказывают о том, что делали во время своей аспирантуры. Расчет на то, что у них все равно где-то завалялась уже готовая презентация по теме, которую максимум надо перевести с французского. Вот пусть просветят нас насчет той химии, в которой они стали экспертами. Раньше в нашей группе подобные доклады практиковались в рамках SuperGroup meetings. Это были такие еженедельные собрания всех органических групп факультета с повесткой схожей нашим встречам, но на более широком уровне. Постепенно значение и продолжительность этих встреч уменьшалась, пока прошлым летом они не канули в Лету. Карран возрождать их не захотел и перевел доклады постдоков на местечковый уровень.
Расписание встреч составляет Линн, секретарь профессора Каррана. Группа делится на четыре подгруппы (teams). В настоящий момент у нас активно работают восемь аспирантов и четыре постдока, так что в каждую подгруппу у нас входит ровно три человека. Не докладываются на встречах группы числящиеся с нами студенты (undergrads), так как у них обычно недостаточно результатов (им могут выделить время раз в полгода), только что присоединившиеся постдоки и аспиранты, а также аспиранты, уже перманентно работающие над диссертацией. Строгих правил в разбиении нет, но, к примеру, существует отдельная подгруппа, где все работают по карбен-боранам, а есть подгруппа, где все занимаются полным синтезом.
Так же Линн резервирует на весь семестр одну из факультетских комнат. За то время, как я учусь в аспирантуре, группа Каррана собиралась и в большой аудитории 12B, где мы вынуждены были приносить собственный проектор, чтобы не задирать головы на основной экран, и в комнате 130, которая сейчас переоборудована под библиотеку, а в последние годы мы неизменно заседаем в соседнем здании Eberly Hall: раньше в комнате 325, сейчас в более просторной 307-ой. Обе комнаты снабжены встроенными проекторами, так что нам остается только принести свой ноутбук с презентациями.
Я еще застал времена, когда вместо современного проектора группа использовала overhead projector. В американских университетах они были когда-то крайне популярны и до сих пор пылятся в углу аудиторий. Докладчик вынужден был распечатывать свою PowerPoint’овскую презентацию на «прозрачках». Тогда еще было принято не жалеть деревья и дополнительно печатать по копии своей презентации для каждого слушателя. Со временем то ли из принципа, то ли из-за забывчивости новые члены группы перестали предоставлять индивидуальные бумажные копии, и все осознали, что они были совершенно излишни. Тогда же профессор Карран прикинул, что купить для группы проектор будет дешевле, чем постоянно тратиться на «прозрачки». И тот был приобретен, но весьма скоро мы переместили встречи группы в комнаты, где уже был свой проектор.
Чтобы не терять время на переподключение ноутбуков, было решено, что все докладчики будут копировать заранее свои презентации на один компьютер, который и будет подключаться к проектору. Очень скоро таким компьютером стал ноутбук постдока по имени Чинли Чу (которого все звали просто Чу) вне зависимости от того, докладывался ли Чу в этот день сам или нет.
Однажды Чу не смог присутствовать на встрече группы, так как у него было запланировано интервью на позицию профессора (сейчас он assistant professor в University of North Dakota). Он попросил меня, а мы работали над одним проектом, принести мой компьютер вместо него. И с того дня данная обязанность легла на меня. Единственная пропущенная мной встреча случилась прошлым летом, когда я был на GRC и компьютер приносил Эверетт, с которым я заранее договорился. Но я уже подумываю об операции «Приемник» и на роль главного по сайту и компьютерам готовится аспирант первого года Оуэн.
В день встречи мне приносят на флэшке или присылают по почте презентации. Я предпочитаю pdf файлы, которые я точно открою без проблем, чем pptx, с которыми пару раз были нестыковки. У меня вообще на ноутбуке стоит демонстрационная версия Power Point’a, которая может показывать слайды, но не позволяет их редактировать. Сам я презентации готовлю исключительно дома на компьютере с широким монитором. А у Eee PC есть свои несомненные преимущества в легкости (1 кг) и в как минимум шестичасовой работе батареи. В отличие от Чу мне не надо приносить с собой еще и зарядку. Зато я же отвечаю за лазерные указки.
Иногда люди крайне удивляются, когда я напоминаю им, что они еще не прислали мне презентацию. Например, в эту среду за двадцать пять минут до начала встречи я по-дружески спросил Жереми, готова ли его презентация. «Какая презентация?» – спросил Жереми, то ли с недоверием, то ли со страхом в глазах. Ничего, успел сделать презентацию за двадцать минут и доложился так, что никто не заметил, что слайды слеплены в последний момент.
Встречи группы у нас всегда проходили в самое удобное время: с пяти до семи вечера либо в среду, либо в четверг. Карран не идет по пути профессора Випфа, который проводит встречи своей группы в девять утра по субботам. Но обычно мы все же заканчиваем раньше семи, а в отсутствии Каррана укладываемся за полчаса.
Типичная group meeting делится на три части: обсуждение общих вопросов, научные доклады и так называемая topic, которая представляет собой либо задачу, либо доклад по литературе, либо напоминание правил техники безопасности.
Но в самом начале, где-то без десяти пять, прихожу я и открываю комнату. Там на двери кодовый замок. Сколько раз ни повторял я комбинацию для всех, сколько раз ни просил записать, как сделал я, в записную книжку, сколько раз ни напоминал, что код от комнаты 307 написан карандашом на стене слева от двери, все равно время от времени я встречаю одногруппников, ожидающих меня под дверью, или получаю звонки с просьбой напомнить код (кто-то что-то забыл на прошлой встрече). Я же включаю заранее проектор, проверяю все ли в порядке, не надо ли стереть с доски, передвинуть стулья. В общем, выступаю в роли такого классического дежурного по классу.
Когда все собрались, слово берет профессор и озвучивает произошедшие достижения, текущие недостатки и грядущие планы. Обсуждаются самые разные вещи: от покупки новых инструментов до проблем с очередью на HRMS, от приветствия новых членов группы до напоминаний, что уже давно пора закончить и прислать страницы электронного лабораторного журнала за октябрь-декабрь. Далее предоставляется право выступить всем, у кого есть, что сказать и на что пожаловаться. В зависимости от объема накопившихся дел эта вводная секция может занимать до получаса, но обычно управляемся за десять минут.
Затем Карран традиционно спрашивает, кто докладывается сегодня. Подгруппы представляют свои доклады по очереди, поэтому каждый выступает с презентацией по своему проекту примерно раз в месяц. Вернее где-то десять раз в год, так как встреч групп не бывает в августе, начале января и начале мая, а также во время весенних каникул (Spring Break) и госпраздников. Хотя аспиранты и постдоки почти всегда на месте, в лабе, Карран почему-то предпочитает, чтобы расписание group meetings строго соответствовало официальному расписанию классов по университету. Я свои презентации нумерую, так что могу с уверенностью сказать, что на прошлой неделе выступал с подобным докладом в двадцать третий раз.
Если с докладами по науке выступает одна подгруппа, то topic к этому дню готовит другая. Хотя обычно это делает кто-то один, так что с topic’ами выступать приходится в три раза реже, чем с research presentation'ами. Раньше у нас было чередование подгрупп по принципу: если на этой неделе ты готовишь topic, то на следующей будешь презентовать research, но с прошлого семестра подгруппы разнесли так, что их участие в group meeting’ах случается не чаще, чем раз в две недели.
Так как на научном докладе достаточно сообщить только новые и, как правило, положительные результаты, то презентации никогда не бывают очень длинными. Мне достаточно 3-10 слайдов, то есть 6-20 минут, в зависимости от успешности моей науки за прошедший месяц или два. Разные частные или запутанные вещи я стараюсь исключать. Для этого у нас существуют регулярные индивидуальные встречи с научным руководителем, где можно пожаловаться, что получил что-то непонятное, вот его спектр. А для группы я даю глобальную позитивную картину, чтобы все были в курсе, чем я сейчас занят. Для того такие доклады и проходят, ну разве еще для развития общих ораторских навыков и из надежды, что слушая о проекте своего товарища, кто-то сможет внести интересное предложение или идею. К тому же необходимость готовить презентацию каждый месяц не позволяет накапливаться необработанным данным, и в любой момент я могу собрать большую презентации по всему проекту, как я делал для интервью с Хартвигом.
Но вопросы после научных докладов довольны редки. Наибольший интерес у меня вызывают новые проекты или те случаи, когда кто-то добился неожиданного прогресса или наткнулся на нечто необычное. Но как правило, все тихо-мирно движутся к своей тоталсинтетической цели, так что отслушав один проект раз десять, на одиннадцатый не обнаружишь ничего нового. Наверно, моим коллегам тоже кажется, что карбен-борановый проект крутится вокруг да около все одного и того же.
В общем, это такой доклад, по поводу которого никто не волнуется и не переживает. Если даже пропустил свою очередь из-за каникул или какой другой поездки, то доложишься через месяц, никуда не убежишь. Наоборот, в глубине души все будут рады, что встреча группы закончится на десять минут раньше. Хотя чаще всего свой ход пропускают те, кто готовится к comprehensive exam'у, вплотную работает над статьей или занимается характеризацией уже представленных соединений. В таком случае они, конечно, придут послушать других, но научных докладов будет всего два, а то вообще один.
Когда закончили обсуждать свою науку, переходим к topic’у. Презентации по литературе у нас делают крайне редко. Я пару раз старался найти что-нибудь оригинальное и смешное, чтобы вся группа могла поучаствовать в обсуждении: например, попытаться придумать двухстадийный синтез гигрина или отгадать, что такое «periodane». Остальные же не придумывали ничего лучше, чем постадийно доложить очередной полный синтез. В литературных презентациях одно хорошо – они короткие. Когда-то мы успевали даже две презентации заслушать, но сейчас все разленились.
Задачи тоже не блещут разнообразием. Царствует самый примитивный тип: взят опять же полный синтез, оставлены реагенты, условия реакций, формулы начальных соединений и иногда нескольких промежуточных. Требуется установить формулы всех остальных интермедиатов. Конечно, в плане подготовки нет ничего проще. Годится почти любая статья, думать и искать ничего не надо. Можно компьютерную программу написать, которая переводила бы статью по синтезу в такого рода задание.
Я сразу разочаровываюсь, когда вижу раздаваемые листы с подобной задачей. Во-первых, все современные синтезы весьма однообразны, а стало быть выучишь мало нового. Во-вторых, само кодирование структур интермедиатов противоречит химическому смыслу синтеза. Никто не будет делать последующие стадии, пока не установит, что получилось на предыдущей. Перед нами ставится не научная, а схоластическая задача. Я однажды делал правильный вариант: даны структуры промежуточных веществ, через которые логично прийти к цели, и надо предложить условия и реагенты для превращений. Но никто с тех пор такой тип задач не повторял.
Я слышал, что в группе Випфа существует подобное развлечение под названием «Молекула месяца» и даже что-то похожее было у каррановцев, но до меня. Находится в литературе природное соединение, которое еще никто не синтезировал, и членам группы предлагается придумать самый вероятный путь синтеза. На встрече люди представляют свои находки, и самая лучшая идея премируется книгой. Так как у нас никто никого не премирует, то над гипотетическим синтезом никто заранее думать не будет: как будто других дел нет. Потому и стараются у нас делать цепочки превращений простыми, выбирают не самые большие структуры и часто ограничиваются началом синтеза, чтобы можно было все это решить на месте и представить за те сорок минут-час, отведенные на topic. Таким образом, наградой за решение является окончание встречи, которая в противном случае будет тянуться до семи, когда всем уже все надоест и автор задачи откроет решение.
Для облегчения нашей участи, помимо условий реакций даются подсказки в виде молекулярных формул. Но и этого подчас оказывается недостаточно. Сколько раз уже бывало, что просидев 20-30 минут, попробовав распутать клубок и от начала к концу и от конца к началу, никто не представлял, что собой представляет соединение A, не говоря уже о соединениях B, C, D и так далее, к которым без знания A никак не подступиться. Часто подобная задумчивость прерывалась Карраном, который уже все решил (он в отгадывании таких цепочек настоящий мастер). Он начинал задавать наводящие вопросы и давать подсказки. А иногда и Карран не мог решить. В таких случаях все просили автора задачи проверить, нет ли ошибки, и на удивление часто оказывалось, что в формуле A не десять, а двенадцать углеродов или что в первоначальном соединении метил прикреплен не к тому атому углерода.
Когда у кого-то созревает хоть какая-то идея, то он выходит к доске и пишет предлагаемое решение маркером. В идеале надо не только тупо отгадать структуры, но и объяснить все реакции с механизмами и селективностью, расшифровать аббревиатуры типа DPPA и даже вспомнить как выглядит Dess-Martin reagent. Обычно никто не хочет идти отдуваться за всех. Я выхожу к доске часто, но по настроению. Иногда даже не зная ответа до конца, но из желания хоть как-то ускорить процесс. Хотя, бывает, голова совсем не соображает, и тогда я сижу спокойно с тупым взглядом, пока Ханмо или Шибен не решат задачу. Многие члены группы вообще ни разу к доске не выходили. Я часто злорадствую про себя, что вот уйду, кто будет у вас задачи решать.
Изредка предлагаются другие типы задач: на механизмы, на ЯМР. Я больше всего люблю совмещать две эти темы. Дается не самое простое превращение и спектральные данные продукта. Надо определить его структуру и предложить механизм. Задачу можно решать как исходя из спектра, так и пытаясь понять механизм, но на самом деле, соотнося первое со вторым. В прошлый раз Карран быстро предложил структуру, которая четко подходила по спектру, но была неправильной, так как к ней не вел ни один разумный путь. В итоге Ханмо разрешил задачу, проанализировав шаг за шагом, что там может происходить. На мой взгляд такого рода задание наиболее близко к реальной научной проблеме. Я представлял подобный topic дважды, но никто не последовал моему примеру.
Наконец, третий тип topic'а – safety. Самые общие правила техники безопасности: хранение и утилизация реактивов, chemical spills, personal protective equipment. Иногда встречаются и более узкие темы типа титрования органолитиевых реагентов. На этот семестр Карран расписал, кто и что докладывает. Safety случается раз в месяц, то есть раз в семестр для каждой подгруппы. Темы повторяются вновь и вновь, что логично, так как всем новым аспирантам неплохо бы напомнить основы. Но это, скорее всего, такое дежурное требование на случай, что если что-то произойдет, то Карран смог бы отмазаться тем, что безопасность и ее важность обсуждается регулярно на встречах группы. В СПбГУ мы тоже раз в год в особом журнале расписывались, что со всеми опасностями ознакомлен. Готовить safety никто особо не любит, но зато встречи с safety заканчиваются быстрее всего. Дольше 10 минут никто не докладывается за исключением моей почти часовой лекции об электронном лабораторном журнале и инвентаре реактивов, которую тоже сочли safety.
В те дни, когда профессор Карран не приходит на встречу группы (то в Париж уехал на полгода, то в Вашингтон рецензировать гранты для NSF), на topic обычно забивают. Весьма разумное решение, так как без ведущего, который вызывает к доске и задает вопросы, решать задачи станет совсем скучно. Карран на то и профессор, чтобы по любой теме рассказать еще что-нибудь поучительное. Я на себя добровольно брать эту роль не хочу. Поэтому в отсутствии Каррана встреча группы редко длится больше сорока минут.
В этом семестре некоторые встречи отведены не на доклады и topic'и, а на более серьезные сорокаминутные презентации наших постдоков. Они по очереди (уже выступили Элен и Жульен, на очереди Мантош и Энн) рассказывают о том, что делали во время своей аспирантуры. Расчет на то, что у них все равно где-то завалялась уже готовая презентация по теме, которую максимум надо перевести с французского. Вот пусть просветят нас насчет той химии, в которой они стали экспертами. Раньше в нашей группе подобные доклады практиковались в рамках SuperGroup meetings. Это были такие еженедельные собрания всех органических групп факультета с повесткой схожей нашим встречам, но на более широком уровне. Постепенно значение и продолжительность этих встреч уменьшалась, пока прошлым летом они не канули в Лету. Карран возрождать их не захотел и перевел доклады постдоков на местечковый уровень.
вторник, 22 марта 2011 г.
Org. Lett. против JACS: кто кого поборет?
Недавно я переписывался с другом, который высказал мнение, что Org. Lett. не сильно хуже JACS’a, а через некоторое время может даже стать лучше. Апелляция была к импакт-факторам (5.420 для OL и 8.580 для JACS) и к тому, что в JACS'e много ерунды публикуется. Я был не согласен, так как с моей точки зрения разница между JACS и OL не количественная, а качественная, и по крайней мере для американских химиков (кого ни возьми: Baran, Curran, Grubbs, Hartwig) опубликоваться в JACS’e намного почетнее, чем в OL. Все более-менее прорывное и звучащее посылается в JACS, а в OL подаются всякие ошметки, синтетические тупики, мелкие усовершенствования. Иные группы только в JACS и ACIE публикуются, как будто других журналов на свете не существует.
То есть в моем сознании сформировались пять иерархических уровней журналов:
1) Science, Nature – очень круто, публикуются вещи интересные всему научному сообществу.
2) JACS, ACIE – круто, публикуются вещи интересные всему химическому сообществу.
3) OL, JOC – нормально, публикуются вещи интересные всему органохимическому сообществу.
4) Tet.Lett., Synlett – слабовато, публикуются вещи интересные только тем, кто занимается непосредственно той же темой.
5) Журналы, в которых публикуются вещи никому не интересные, даже авторам по большому счету.
Это такой слегка американизированный взгляд. У европейцев градация может быть несколько иной. На первом уровне химии публикуется намного меньше, чем биологии, а органической химии совсем мало. А с та, что есть, спокойно подошла бы для уровня 2. Современная органика почти не производит статей, которые были бы интересны и важны для всего научного люда от антрополога до астрофизика. Потому JACS и ACIE – наши флагманы.Что же касается импакт-фактора, то я не слышал, чтобы химики-органики им особо интересовались. Точнее интересовался только Эммануэль, но он опять же европеец, а американцы знают, что JACS круче OL и точка. Импакт-фактор – это вообще очень произвольная величина, которой при желании легко манипулировать. К примеру, OL печатает только органиков, а JACS самых разных химиков. Может, это физхимики JACS'овский импакт вниз тянут? И следует ли из импакта, что две статьи в OL круче, чем одна в JACS? Для меня не следует.
Но я вообще пока не так уж забочусь о том, где публиковаться. На то начальство есть, чтобы голову об этом ломать. Вот спрашивает меня вчера Карран: «Куда обзор подадим в Angewandte или в Chemical Reviews? Есть предпочтения?» – «Нет предпочтений, – отвечаю, – мне все равно. Лишь бы было опубликовано в журнале, который люди читают». Меня это действительно не заботит, но меня заботит, что других людей это заботит. Так что пока я не стал взрослым и самостоятельным, своей статье в JACS радуюсь несколько больше, чем статье в OL. Смотри также стихи.
Еще один годный критерий для оценки журналов – насколько сложно опубликоваться в них. Я видел, как статьи не принимали в Angewandte с формулировкой «все хорошо и правильно, но слишком узкая тематика для нашего журнала, отошлите это в Chem. Eur. J., и они напечатают без дополнительных рецензий». Значит, Angewandte кроет Chem. Eur, J. (а еще и Chem. Comm.), что неудивительно. Удивительно для меня было то, что OL таким же образом кроет JOC. С парой JACS–OL такой истории на моих глазах не было, но запросто могу ее представить. Обратная ситуация, когда статья оказывается недостаточно хороша для OL и поэтому ее публикуют в JACS’е, выглядит странной.
Разумеется, и JACS, и OL, а уж тем более Science публикует немало ерунды, которая поначалу кажется революционной, а со временем оказывается бесплодной и забытой. В идеале судить о статьях надо по их содержанию, а не по тому, где они опубликованы. Но бывают случаи, когда на тщательный анализ не хватает времени или квалификации. К примеру, при отборе кандидатов на позицию assistant professor’а.
На GRC я беседовал с одним профессором, который рассказал, как относятся к publication record’у в подобных случаях у них в университете. На профессора подают сотни заявок, читать все статьи всех претендентов нет никакой возможности и желания. Подбор будущего коллеги это и так лотерея: казался умным, оказался дураком. Значит, надо хотя бы временные затраты уменьшить. Для этого кандидаты просеиваются по принципу: должны быть две статьи первым автором в журналах первых двух уровней (см. таблицу выше). Если такие статьи есть, то на остальные публикации уже не смотрят, хоть пять их, хоть двадцать пять. Человек уже доказал, что может работать на высоком уровне и знаком с процессом публикации в лучших журналах. Переходят к чтению писем рекомендаций и всему остальному, вплоть до приглашения на интервью. Если же таких двух статей не отыскивается, то проще и быстрее отказать сразу (пусть еще попостдочит, ума наберется), чем надеяться выискать гения в университете Восточного Миссисипи. Хотя, наверно, если кто-то успел опубликовать пятнадцать Org. Lett.’ов, то это тоже любопытно.
воскресенье, 13 марта 2011 г.
South Park
Изначально в воскресенье я намеревался встать в 9 утра и пойти забрать с ночного 13С ЯМР ампулу с веществом, чтобы ее никто до понедельника не съел. Но вечером в субботу выяснилось, что лучше бы синтезировать больше вещества, чем имеется, и ЯМР был отложен, наверно, до следующих выходных, так как на неделе зарегистрироваться на всю ночь мне не дадут шустрые коллеги.
В ту же субботу я вспомнил, что в США часы на летнее время переводят во второе воскресенье марта, а не в последнее.
То-то я не понимал, почему в ЯМРном расписании был часовой разрыв.
То есть в любом случае в прошедшую ночь спектр копился бы на час меньше. Меня давно занимало существование в марте несуществующего часа, которое чуть не воплотилось в рассказ.
Как бы то ни было, проспали мы по случаю отмены похода на ЯМР до часа дня. Дня пасмурного и прохладного. Зато мы не стали откладывать другую намеченную цель – продолжить тренировать мои водительские навыки. За зиму я за руль не садился, да и вообще мы почти никуда не ездили. Вчера после трехмесячного перерыва в обучении съездил до магазина. А сегодня мы отправились в питтсбургский South Park («Южный Парк»), где никогда до этого не были.
Но главной задачей для меня все-таки было проехать в общей сложности около полутора часов, а для брата научиться понимать навигатор Garmin.
Парк, как и ожидалось, оказался крайне уныл, особенно в это время года.
Гуляли там одни собачники. Было холодно, и мы почти сразу повернули назад. Мы даже не стали искать надпись “South Park”.
Машин по воскресеньям на улицах мало (хотя смотря где), да и дороги мы выбирали, чтобы максимальная скорость была не выше 35 миль.
В ту же субботу я вспомнил, что в США часы на летнее время переводят во второе воскресенье марта, а не в последнее.
То-то я не понимал, почему в ЯМРном расписании был часовой разрыв.
То есть в любом случае в прошедшую ночь спектр копился бы на час меньше. Меня давно занимало существование в марте несуществующего часа, которое чуть не воплотилось в рассказ.Как бы то ни было, проспали мы по случаю отмены похода на ЯМР до часа дня. Дня пасмурного и прохладного. Зато мы не стали откладывать другую намеченную цель – продолжить тренировать мои водительские навыки. За зиму я за руль не садился, да и вообще мы почти никуда не ездили. Вчера после трехмесячного перерыва в обучении съездил до магазина. А сегодня мы отправились в питтсбургский South Park («Южный Парк»), где никогда до этого не были.
Но главной задачей для меня все-таки было проехать в общей сложности около полутора часов, а для брата научиться понимать навигатор Garmin.Парк, как и ожидалось, оказался крайне уныл, особенно в это время года.
Гуляли там одни собачники. Было холодно, и мы почти сразу повернули назад. Мы даже не стали искать надпись “South Park”.
Машин по воскресеньям на улицах мало (хотя смотря где), да и дороги мы выбирали, чтобы максимальная скорость была не выше 35 миль.
среда, 9 марта 2011 г.
Кузьмич Forever
Захотелось мне написать о нашем университетском преподавателе по высшей математике Аркадии Кузьмиче Пономаренко. Ему недавно 80 лет исполнилось, но пишу я не к юбилею, а потому что он действительно остался одним из самых запомнившихся мне лекторов. Я даже в его vkontakte’овскую фан-группу потом вступил.
Читал он нам лекции по «вышке» на первом и втором курсе, то есть было ему тогда семьдесят с небольшим. Мы были последним курсом специалистов, у кого он оба года отучил и четыре экзамена принял, потом на бакалавров переключился. Звали его, конечно, просто Кузьмич, и даже наша семинаристка могла в забывчивости забыть имя: колоритного отчества было вполне достаточно. Кстати, у четвертой группы семинары вел сам Кузьмич, и домашка у них была больше нашей, и «колобки» не такие халявные.
Кузьмич замечателен и тем, что он читал нам самую первую в нашей университетской жизни лекцию и принимал самый первый экзамен. На той первой лекции 2 сентября 2002 года, если не ошибаюсь, то в 02 аудитории химфака, Кузьмич оставил на меня двойственное впечатление.
Все мне было в новинку, университетская система разительно отличалась от школьной, где в первый учебный день особо ничего не происходило. А тут большая аудитория, в которую забилась сотня первокурсников. Я сел неудачно, в первый ряд, но с самого края, откуда ничего не было видно. Со своим-то зрением я старался сесть поближе, но не учел, что под углом из-за бликов на доске вообще ничего не видно. Потом стал садиться хоть в пятый ряд, но по центру. А очень скоро энтузиазм моих однокурсников к учебе остыл, и занять козырное место по центру во втором ряду мне никто не мешал.
Итак, 9.30 утра, 02 аудитория в Старом Петергофе. Если попытаться передать дух кузьмичевских лекций, а не вспоминать, как оно было на самом деле, то первые его слова были: «Теорема один». И дальше на вчерашних школьников полился непрекращающийся поток математических слов. Появились значки «существует», «любой» и прочие. Кузьмич вводил строгое определение предела. Машина для чтения лекций заработала. Писал он очень четко и красиво (даже мой брат-математик с этим соглашается), но безостановочно. Мел стучал не переставая. Как только свободное место на доске заканчивалось, Кузьмич резко опускал вторую доску, которая закрывала только что написанный текст. В аудитории раздавались возмущенные возгласы: «Вернитесь, пожалуйста! Мы не успели. Ой, не стирайте», но Кузьмич, то ли вправду не слышал, то ли умело пользовался славой подглуховатого профессора и продолжал строчить одну формулу за другой, сопровождая действо монотонным и негромким проговариванием написанного вслух.
И только после пятиминутного перерыва посреди пары, он, наконец, представился и поздравил нас с началом новой учебной жизни. Но передышка была недолгой, и вновь студенты с затекшими пальцами продолжили копировать математическую писанину в свои конспекты. Классической стала фраза Кузьмича: «Посмотрите на формулу, которую я только что стер».
В том первом семестре у нас было две пары лекций по математике в неделю, и я без труда исписал своим мелким почерком две тетради в 96 листов каждая. В следующих трех семестрах объем лекций сократился до одной пары в неделю.
Поначалу такие механические лекции мне казались бездушными, неартистичными, даже примитивными: этак можно и самому Фихтенгольца переписывать, в чем роль лектора? Да и сам Кузьмич, когда его спрашивали об особенностях его курса, скромно отвечал, что курс в общем-то стандартный, за тридцать лет мало что поменялось. И только со временем, в сравнении с другими лекторами, ко мне пришло истинное понимание ценности кузьмичевского подхода. Первое, что бросилось в глаза, – на Кузьмиче я не спал, не читал левых книг, не скучал. Не до того было, успеть бы записать.
Скорость поступления нового материала высокая, но раз Кузьмич успевает это записать, то и мы должны. Ныне же молниеносно переключаемые слайды PowerPoint’а не только не откладываются в голове, но и вгоняют в сон от общего безделия. Как вгоняли меня в сон большинство университетских курсов, лишенные кузьмичевского темпа. Взять ту же общую и неорганическую химию, которая у нас в тот первый день была второй парой. Вот там профессор начал неспешно, подробно все разжевывая, и я вначале начал рисовать в конспекте уродов, а лекции с третьей неизменно впадал в спячку.
Но Кузьмич не только по программе шпарил. Мог для общего развития поведать о какой-нибудь лемнискате Бернулли или полиномах Лежандра, а то вообще рассказать анекдот. Для меня он задал эталон стандартной лекции ниже, которого падать нельзя. Ведь казалось бы, что проще, чем честно пересказывать студентам материал под запись. К сожалению, у нас на химфаке всех преподов тянуло куда-то в дебри. На уровне или лучше Кузьмича читали всего три-четыре курса, все остальное было мне неисправимо скучно.
Одних лекций Кузьмичу не хватало. Он давал кучу материала для самостоятельного изучения перед экзаменом, хотя в итоге спрашивал только по лекциям. В то же время проводил он еще такую вещь как обязательная консультация накануне экзамена, где вместо вопросов-ответов он читал еще одну лекцию, материал которой служил основой для допов на предстоящем экзамене.
Дату самого первого экзамена он назначил нам сам. Спросил, устроит ли нас 4 января, так как второй курс уже попросил поставить им экзамен на вторую неделю января. Мы, конечно, не смели возражать, и Новый год прошел в обнимку с Фихтенгольцом. А зима 2002–2003 годов в Питере вышла наредкость морозной. В день экзамена с утра было где –28 °С, а факультет к тому же за городом. И как назло назад электрички не ходили до четырех, пришлось идти в Старый на маршрутку.
Все четыре экзамена я сдавал Кузьмичу. Во-первых, потому что он читал лекции, по которым были вопросы. От него не ожидались допы не по программе. Во-вторых, как отличник учебы я предпочитал ложиться на амбразуру и идти к преподам, считавшимся более строгими. Те же Волкова и Андрианова, которые вели семинары, считались более халявными (им не сдавал, не знаю, но не думаю, что это так). А второй экзамен вообще все сдавали Кузьмичу, так как он его один принимал. У меня-то проблем со сдачей математики не возникло, хоть не все помнил, но 90% правильных ответов для «отлично» было достаточно. А были люди пересдававшие Кузьмичу по семь и больше раз, пока не вытягивали на заветную тройку.
О Кузьмиче еще можно еще много чего забавного вспомнить. Те студенты, кто у него на семинарах был, могли бы массу историй добавить, в основном связанных с тем, что все думают, что Кузьмич глухой, а на самом деле он слышит больше, чем кажется. Еще мы, к примеру, отличали так называемый «шаг Кузьмича», когда он полубежал с утренней электрички, далеко выкидывая ноги при ходьбе, чтобы не позже студентов добраться до аудитории. Или известная история, что студенты любят дарить ему по окончании курса расческу.
За прошедшие годы высшая математика из моей головы порядком повыветрилась, но Кузьмича я вспоминаю с уважением и улыбкой. Нормальный такой препод. Легендарный.
Читал он нам лекции по «вышке» на первом и втором курсе, то есть было ему тогда семьдесят с небольшим. Мы были последним курсом специалистов, у кого он оба года отучил и четыре экзамена принял, потом на бакалавров переключился. Звали его, конечно, просто Кузьмич, и даже наша семинаристка могла в забывчивости забыть имя: колоритного отчества было вполне достаточно. Кстати, у четвертой группы семинары вел сам Кузьмич, и домашка у них была больше нашей, и «колобки» не такие халявные.
Кузьмич замечателен и тем, что он читал нам самую первую в нашей университетской жизни лекцию и принимал самый первый экзамен. На той первой лекции 2 сентября 2002 года, если не ошибаюсь, то в 02 аудитории химфака, Кузьмич оставил на меня двойственное впечатление.
Все мне было в новинку, университетская система разительно отличалась от школьной, где в первый учебный день особо ничего не происходило. А тут большая аудитория, в которую забилась сотня первокурсников. Я сел неудачно, в первый ряд, но с самого края, откуда ничего не было видно. Со своим-то зрением я старался сесть поближе, но не учел, что под углом из-за бликов на доске вообще ничего не видно. Потом стал садиться хоть в пятый ряд, но по центру. А очень скоро энтузиазм моих однокурсников к учебе остыл, и занять козырное место по центру во втором ряду мне никто не мешал.
Итак, 9.30 утра, 02 аудитория в Старом Петергофе. Если попытаться передать дух кузьмичевских лекций, а не вспоминать, как оно было на самом деле, то первые его слова были: «Теорема один». И дальше на вчерашних школьников полился непрекращающийся поток математических слов. Появились значки «существует», «любой» и прочие. Кузьмич вводил строгое определение предела. Машина для чтения лекций заработала. Писал он очень четко и красиво (даже мой брат-математик с этим соглашается), но безостановочно. Мел стучал не переставая. Как только свободное место на доске заканчивалось, Кузьмич резко опускал вторую доску, которая закрывала только что написанный текст. В аудитории раздавались возмущенные возгласы: «Вернитесь, пожалуйста! Мы не успели. Ой, не стирайте», но Кузьмич, то ли вправду не слышал, то ли умело пользовался славой подглуховатого профессора и продолжал строчить одну формулу за другой, сопровождая действо монотонным и негромким проговариванием написанного вслух.
И только после пятиминутного перерыва посреди пары, он, наконец, представился и поздравил нас с началом новой учебной жизни. Но передышка была недолгой, и вновь студенты с затекшими пальцами продолжили копировать математическую писанину в свои конспекты. Классической стала фраза Кузьмича: «Посмотрите на формулу, которую я только что стер».
В том первом семестре у нас было две пары лекций по математике в неделю, и я без труда исписал своим мелким почерком две тетради в 96 листов каждая. В следующих трех семестрах объем лекций сократился до одной пары в неделю.
Поначалу такие механические лекции мне казались бездушными, неартистичными, даже примитивными: этак можно и самому Фихтенгольца переписывать, в чем роль лектора? Да и сам Кузьмич, когда его спрашивали об особенностях его курса, скромно отвечал, что курс в общем-то стандартный, за тридцать лет мало что поменялось. И только со временем, в сравнении с другими лекторами, ко мне пришло истинное понимание ценности кузьмичевского подхода. Первое, что бросилось в глаза, – на Кузьмиче я не спал, не читал левых книг, не скучал. Не до того было, успеть бы записать.
Скорость поступления нового материала высокая, но раз Кузьмич успевает это записать, то и мы должны. Ныне же молниеносно переключаемые слайды PowerPoint’а не только не откладываются в голове, но и вгоняют в сон от общего безделия. Как вгоняли меня в сон большинство университетских курсов, лишенные кузьмичевского темпа. Взять ту же общую и неорганическую химию, которая у нас в тот первый день была второй парой. Вот там профессор начал неспешно, подробно все разжевывая, и я вначале начал рисовать в конспекте уродов, а лекции с третьей неизменно впадал в спячку.
Но Кузьмич не только по программе шпарил. Мог для общего развития поведать о какой-нибудь лемнискате Бернулли или полиномах Лежандра, а то вообще рассказать анекдот. Для меня он задал эталон стандартной лекции ниже, которого падать нельзя. Ведь казалось бы, что проще, чем честно пересказывать студентам материал под запись. К сожалению, у нас на химфаке всех преподов тянуло куда-то в дебри. На уровне или лучше Кузьмича читали всего три-четыре курса, все остальное было мне неисправимо скучно.
Одних лекций Кузьмичу не хватало. Он давал кучу материала для самостоятельного изучения перед экзаменом, хотя в итоге спрашивал только по лекциям. В то же время проводил он еще такую вещь как обязательная консультация накануне экзамена, где вместо вопросов-ответов он читал еще одну лекцию, материал которой служил основой для допов на предстоящем экзамене.
Дату самого первого экзамена он назначил нам сам. Спросил, устроит ли нас 4 января, так как второй курс уже попросил поставить им экзамен на вторую неделю января. Мы, конечно, не смели возражать, и Новый год прошел в обнимку с Фихтенгольцом. А зима 2002–2003 годов в Питере вышла наредкость морозной. В день экзамена с утра было где –28 °С, а факультет к тому же за городом. И как назло назад электрички не ходили до четырех, пришлось идти в Старый на маршрутку.
Все четыре экзамена я сдавал Кузьмичу. Во-первых, потому что он читал лекции, по которым были вопросы. От него не ожидались допы не по программе. Во-вторых, как отличник учебы я предпочитал ложиться на амбразуру и идти к преподам, считавшимся более строгими. Те же Волкова и Андрианова, которые вели семинары, считались более халявными (им не сдавал, не знаю, но не думаю, что это так). А второй экзамен вообще все сдавали Кузьмичу, так как он его один принимал. У меня-то проблем со сдачей математики не возникло, хоть не все помнил, но 90% правильных ответов для «отлично» было достаточно. А были люди пересдававшие Кузьмичу по семь и больше раз, пока не вытягивали на заветную тройку.О Кузьмиче еще можно еще много чего забавного вспомнить. Те студенты, кто у него на семинарах был, могли бы массу историй добавить, в основном связанных с тем, что все думают, что Кузьмич глухой, а на самом деле он слышит больше, чем кажется. Еще мы, к примеру, отличали так называемый «шаг Кузьмича», когда он полубежал с утренней электрички, далеко выкидывая ноги при ходьбе, чтобы не позже студентов добраться до аудитории. Или известная история, что студенты любят дарить ему по окончании курса расческу.
За прошедшие годы высшая математика из моей головы порядком повыветрилась, но Кузьмича я вспоминаю с уважением и улыбкой. Нормальный такой препод. Легендарный.
суббота, 5 марта 2011 г.
Дейтерированные растворители
Не знаю, применяют ли их
Биологи, физики или ботаники,
Но мы, химики-органики,
Для образцов и реакций своих
Покупаем дейтерированные растворители.
В первую очередь для съемки в них ЯМР,
Хотя попутно в них, например,
Можно ставить реакции и заместители
Вводить дейтериевые в механистических
Исследованиях и циклах работ
«Откуда в продукт пришел водород».
Они варьируются от классических,
(Типа дейтерированный хлороформ,
Который в СПбГУ казался очень ценным,
И я расходовал его постепенно,
А ныне не знаю границ и норм:
В Stockroom пошел и купил
Стограммовую бутылку за тридцать
Долларов, и на здоровье можно залиться.
И не трагедия, если разлил,
Хоть по столу, хоть на руки),
Дейтерированный ДМСО,
Хотя использовал я его
Не так часто для своей науки,
Стоит на месте втором.
Преимущество его в том,
Что растворяет полярные соединения –
Соли, которые в норме
Не растворяются в хлороформе.
В России ДМСО был всегда твердым
Я его ставил в миску с теплой водой
В США же он всегда жидкий.
Он в разы дороже хлороформа,
И сусловары, народ бережливый,
Заводили банку с ДМСО сливом,
И потом перегоняли под вакуумом:
Go green!
У дейтерированного ДМСО
В углероднике сигнал
Растворителя расщеплен
На семь линий. То был любимый
Вопрос на четвертом курсе
На физметодах объяснить,
Почему их семь и какова
Их относительная интенсивность.
Когда в весеннем семестре,
На первом курсе аспирантуры,
Я в том числе исполнял
Обязанности instrument room
Instructor’а, мне надо было снимать
Спектры для undergrad'ов,
Проходящих орг. практикум.
Допускать их до прибора считалось
Неразумным. Хотя ИК они
Снимали сами. А вот для ЯМР
Они заполняли форму, клали
Белую соплю или порошок
(Свой продукт) в баночку и
Приносили мне в тягу. Далее
Я каждую соплю растворял
Либо в хлороформе, либо в ДМСО,
Снимал спектр, обрабатывал
(Пики, интегралы), распечатывал,
Заполнял форму и мыл ЯМР
Ампулы. Студентов человек
Пятьсот, а у инструктора –
Два часа в неделю. Инструкторов –
Человек шесть. Я наловчился
Делать двенадцать образцов за час:
С приготовлением, снятием, обработкой,
Мытьем ампулы – пять минут
На образец.
Еще в жизни своей
Я использовал дейтерированный
Бензол (наверно, второй по частоте
После хлороформа), дейтерированный
Толуол, воду, метанол (первый
Образец в жизни готовил в нем,
Когда делал курсовую на первом
Курсе), ацетон, ТГФ (с вскрытием
Ампулы в glovebox'е),
Дихлорметан и один раз,
Когда нужен был растворитель
С высокой температурой кипения,
Дейтерированный мезитилен
(Mesitylene-d12). Других
Дейтерированных растворителей
Я, кажется, не применял.
А еще я когда-то не знал,
Что 13С или 11B
ЯМР (наверно, вообще все
Непротонники) можно спокойно
Снимать в обыкновенных
Недейтерированных растворителях.
Я считал, что locking –
Обязательная часть любой
Съемки спектра. На самом деле
Можно сразу переходить к rga
И получить спектр того же качества.
Биологи, физики или ботаники,
Но мы, химики-органики,
Для образцов и реакций своих
Покупаем дейтерированные растворители.
В первую очередь для съемки в них ЯМР,
Хотя попутно в них, например,
Можно ставить реакции и заместители
Вводить дейтериевые в механистических
Исследованиях и циклах работ
«Откуда в продукт пришел водород».
Они варьируются от классических,
(Типа дейтерированный хлороформ,
Который в СПбГУ казался очень ценным,
И я расходовал его постепенно,
А ныне не знаю границ и норм:
В Stockroom пошел и купилСтограммовую бутылку за тридцать
Долларов, и на здоровье можно залиться.
И не трагедия, если разлил,
Хоть по столу, хоть на руки),
Дейтерированный ДМСО,
Хотя использовал я его
Не так часто для своей науки,
Стоит на месте втором.
Преимущество его в том,
Что растворяет полярные соединения –
Соли, которые в норме
Не растворяются в хлороформе.
В России ДМСО был всегда твердымЯ его ставил в миску с теплой водой
В США же он всегда жидкий.
Он в разы дороже хлороформа,
И сусловары, народ бережливый,
Заводили банку с ДМСО сливом,
И потом перегоняли под вакуумом:
Go green!
У дейтерированного ДМСО
В углероднике сигнал
Растворителя расщеплен
На семь линий. То был любимый
Вопрос на четвертом курсе
На физметодах объяснить,
Почему их семь и какова
Их относительная интенсивность.
Когда в весеннем семестре,
На первом курсе аспирантуры,
Я в том числе исполнял
Обязанности instrument room
Instructor’а, мне надо было снимать
Спектры для undergrad'ов,
Проходящих орг. практикум.
Допускать их до прибора считалось
Неразумным. Хотя ИК они
Снимали сами. А вот для ЯМР
Они заполняли форму, клали
Белую соплю или порошок
(Свой продукт) в баночку и
Приносили мне в тягу. Далее
Я каждую соплю растворял
Либо в хлороформе, либо в ДМСО,
Снимал спектр, обрабатывал
(Пики, интегралы), распечатывал,
Заполнял форму и мыл ЯМР
Ампулы. Студентов человек
Пятьсот, а у инструктора –
Два часа в неделю. Инструкторов –
Человек шесть. Я наловчился
Делать двенадцать образцов за час:
С приготовлением, снятием, обработкой,
Мытьем ампулы – пять минут
На образец.
Еще в жизни своейЯ использовал дейтерированный
Бензол (наверно, второй по частоте
После хлороформа), дейтерированный
Толуол, воду, метанол (первый
Образец в жизни готовил в нем,
Когда делал курсовую на первом
Курсе), ацетон, ТГФ (с вскрытием
Ампулы в glovebox'е),
Дихлорметан и один раз,
Когда нужен был растворитель
С высокой температурой кипения,
Дейтерированный мезитилен
(Mesitylene-d12). Других
Дейтерированных растворителей
Я, кажется, не применял.
А еще я когда-то не знал,
Что 13С или 11B
ЯМР (наверно, вообще все
Непротонники) можно спокойно
Снимать в обыкновенных
Недейтерированных растворителях.
Я считал, что locking –
Обязательная часть любой
Съемки спектра. На самом деле
Можно сразу переходить к rga
И получить спектр того же качества.
четверг, 3 марта 2011 г.
Lasor и другие
Пристройка так называемого «Аннекса» к зданию питтсбургского химфака близится к завершению. Пятый этаж, откуда будет один из входов, выглядит раздолбанным.
На стене висит предупреждительное объявление:
Кто этих рабочих знает, может, по-реднековски правильно LASOR. Я вот никак не уясню, как лучше: adviser или advisor. В то же время на противоположной стене все же написано традиционно:
В ночь с пятницы на субботу в связи с строительными работами во всем здании отключат электричество. Только ЯМР, главбоксы и прочие важные штуковины останутся на резервном питании. На фото показан кабель, который временно подвели к нашему главбоксу.
Сегодня на факультете было два доклада (seminars). На первый по нано-чему-то-там я не пошел, совсем не моя тема. А на второй по модификациям фосфатазы отправился. Докладывалась профессорша Karen Allen из Бостонского Университета.
Было не очень интересно, но хотя бы кормили лучше, чем обычно.
Сравнивая с прошлонедельным семинаром профессора Alexander Deiters'a из Северокаролинского Государственного Университета, chemical biology мне значительно ближе biochemistry. Что, конечно, неудивительно.
Голосовал у Навального за плакат против ЕР. Капча предложила ввести слово “phosphine”. Хорошо еще, что второе слово было не “borane”. Иначе я бы никогда не поверил в такое совпадение.
За полторы недели бензин в Питтсбурге подорожал с $3.15 до $3.49. То ли Ливия гадит, то ли американские нефтяные корпорации.
На стене висит предупреждительное объявление:
Кто этих рабочих знает, может, по-реднековски правильно LASOR. Я вот никак не уясню, как лучше: adviser или advisor. В то же время на противоположной стене все же написано традиционно:
В ночь с пятницы на субботу в связи с строительными работами во всем здании отключат электричество. Только ЯМР, главбоксы и прочие важные штуковины останутся на резервном питании. На фото показан кабель, который временно подвели к нашему главбоксу.
Сегодня на факультете было два доклада (seminars). На первый по нано-чему-то-там я не пошел, совсем не моя тема. А на второй по модификациям фосфатазы отправился. Докладывалась профессорша Karen Allen из Бостонского Университета.
Было не очень интересно, но хотя бы кормили лучше, чем обычно.
Сравнивая с прошлонедельным семинаром профессора Alexander Deiters'a из Северокаролинского Государственного Университета, chemical biology мне значительно ближе biochemistry. Что, конечно, неудивительно.
Голосовал у Навального за плакат против ЕР. Капча предложила ввести слово “phosphine”. Хорошо еще, что второе слово было не “borane”. Иначе я бы никогда не поверил в такое совпадение.
За полторы недели бензин в Питтсбурге подорожал с $3.15 до $3.49. То ли Ливия гадит, то ли американские нефтяные корпорации.
Подписаться на:
Сообщения (Atom)