суббота, 12 февраля 2022 г.

Не написать ли мне книгу?

На то, чтобы написать пост об Ирен Жолио-Кюри длиной в 4000 слов, мне потребовалась одна неделя, в течение которой я не отвлекался ни на какую другую работу. Первую версию текста я набрал за 4 часа, то есть со скоростью 1000 слов в час. Но больше всего времени ушло на исследование жизни Ирен, чтение статей, выписывание цитат и перепроверку фактов, поиск иллюстраций и обдумывание собранной информации, чтобы в моей голове сложилась история, которую бы я мог сесть и записать в чистовом виде. Так как любую тему можно исследовать бесконечно, расползаясь вширь и вглубь, мне важно было поставить границу в одну неделю: от воскресенья до субботы. Что напишется, то и опубликую.

Подобные биографические посты оказались среди самых популярных в моём блоге. Я сам узнаю много нового, пока их готовлю, и рад уровню дискуссии в комментариях без особой политики и ругани. Подходящих тем ещё много: о «научных» картинах, о драматической судьбе учёных (Мозли погиб на войне, Больцман покончил с собой, Майорана вообще загадочно исчез), о женщинах в науке (в последнем посте упоминались Лиза Мейтнер и Маргарита Перей, каждой из которых можно посвятить отдельный пост). Некогда меня просили написать и о парадоксе Ферми, и о таблице Менделеева на стене дома на Московском проспекте. А чтобы подойти к последней теме желательно вначале рассказать об открытии инертных газов, о лантаноидах, о рении и о технеции. Я могу такие посты писать до конца жизни и потратить на них всё своё свободное время. Читатели будут ставить лайки, и мне будет приятно.


Франц Седлачек «Химик» (1932).

Но меня тревожит мысль, что это пройденный этап. К тому же рамки исторического жанра сильно зажимают мою фантазию. Буду считать, что писать интересно об учёных я научился, надо ставить новую амбициозную цель. Логичная идея, на которую мне неоднократно намекали, – собрать мои рассказы в книгу. Блоги – это несерьёзное развлечение, глупость, никто не возвращается перечитывать старые посты. Другое дело – книга, выпущенная издательством на бумаге (не самиздат). Она отметится на всех книжных сайтах, попадёт в библиотеки, останется в истории. Но есть ли спрос на сборники научных рассказов? Пару лет назад я наткнулся на сайте litres на книгу «Карнавал молекул» Михаила Левицкого. Меня она заинтересовала тем, что в ней описывается настоящая органическая химия:


Я купил этот «Карнавал», и мои чувства после прочтения смешанные. Такие книги обречены на очень узкую читательскую аудиторию, и их нужность в эпоху Википедии сомнительна. Отзывов в интернете на неё очень мало, наверно, меньше, чем на мой пост о лимонене. У меня сложилось впечатление, что её покупают заботливые родители для своих продвинутых детей, как нечто «умное и о химии», но читают ли дети такие книги? А мне важно, чтобы мои тексты читали и обсуждали. С PhD по химии мне проще всего было бы продвигать в издательства подобный научпоп об учёных, элементах, падении электронов на ядро и Луны на Землю. Но надо признать, что те темы, которые интересны мне больше всего, нужны только горстке профессионалов. Я так засел однажды писать книгу об истории открытия ферроцена. Там же столько всего интересного происходило: и ошибочная изначальная структура, и гениальная догадка Вудворда, и Нобелевская премия, которую Вудворду не дали. Прочитал десяток статей, сделал выписок на 8000 слов и бросил, потому что в какой-то момент накатило осознание, что никому такой текст не нужен: 99% людей прекрасно проживут без знания о ферроцене, а любопытным интеллектуалам хватит двух абзацев из Википедии. Айзек Азимов прославился не своими книгами по истории химии, а фантастическими романами о роботах и космических империях. И порядок действий должен быть такой: вначале прославиться, потом писать книги о химии, чтобы их читали, привлечённые именем автора.
 

Летом 2020 года я за три недели написал роман «Полный синтез ктухлумицина», чем хотел доказать самому себе, что могу придумать относительно длинный законченный текст. Но в нём я не смог выйти за пределы узкой, хорошо знакомой мне темы химической лаборатории. С тех пор я прочитал и прослушал около 150 художественных и научно-популярных книг, ознакомился с комментариями читателей, что им нравится, а что не нравится. И пришёл к выводу, что если я хочу, чтобы меня читала широкая аудитория, надо писать серию мистических детективов для подростков, причём успех придёт после примерно пятой книги.

Недавно я закончил читать «самоучитель по беллетристике» Бориса Акунина «Русский в Англии». Своим читателям он предлагает написать десять коротких новелл (на 6 тысяч слов каждая) на историческом материале в разных жанрах и стилистике и сам демонстрирует мастер-класс. Я люблю и уважаю творчество Акунина, но из этого учебника в очередной раз вынес, что даже большой мастер не может заинтересовать читателя короткими рассказами. В них не успеваешь проникнуться ни героями, ни сюжетом. От Акунина все равно продолжают требовать новых детективных романов об Эрасте Фандорине, которыми он изначально прославился.


Я из своего опыта тоже знаю, что «Ктулхумицин» больше понравился и лучше запомнился мне и моим друзьям, чем мои короткие художественные рассказы на научную тему. Поэтому хочется мне в какой-то момент перестать тратить время на рассказы и короткие посты и сосредоточиться на написании романов длиной в 50–80 тысяч слов на интересующие меня темы. На создание одной такой книги можно выделить разумный срок в 3–4 месяца (по 4000 слов в неделю получится как раз короткий роман по современным стандартам издательств), чтобы не скатиться в бесконечный долгострой, годами собирая материал и продумывая мир и героев. А когда будет готовый текст, можно будет по личным впечатлениям от него решать, что с ним делать. Если понравится, то отправить в издательства и ждать, что они скажут, или попробовать самоиздаться на Амазоне с рекламой книги в наших приложениях (далеко не у всех начинающих писателей есть такой ресурс). Если текст мне самому не понравится, то выложить в жж, чтобы читатели тоже поругали, или, в крайнем случае, оставить лежать в файле, чтобы не позориться.

Идей для романов у меня в черновиках уже скопилось с десяток: от сюрреалистического детектива по мотивам картин Рене Магритта до детей в мире светлой и тёмной математики (как «Перси Джексон», но с математикой вместо греческих мифов). Понравиться абсолютно всем невозможно, поэтому я хочу для начала написать несколько разных книг, чтобы понять, что «моё». Мы точно так же начинали с мобильными приложениями: создали 50 штук на разные темы за полгода, чтобы понять, что пойдёт (география оказалась намного популярнее химии). Я не собираюсь становиться вторым Толстым или Достоевским. Среди моих любимых книг – «Остров сокровищ» и «Хоббит»: о поиске сокровищ в экзотических краях. Логично писать о тех же вещах, о которых нравится читать. Если выбирать между «люди читают, но критики ругают» (условный Дэн Браун), и «критики хвалят, но люди не читают» (как пример, Абдулразак Гурна – Нобелевский лауреат по литературе 2021 года), я выберу первое.

Тема литературы волнует меня уже полтора года, поэтому я буду рад любым советам и пожеланиям. Заодно хочу предупредить, что могу приостановить написание научно-популярных постов в жж. С предстоящими поездками, переездом, работой над новыми приложениями я в любом случае не смогу на них тратить столько времени, сколько в последние месяцы, а если начну писать романы, то новые посты или будут изучением читательского отношения к важной для будущего романа теме, или получатся сами собой в результате исследования фактического материала. А если с романами ничего не получится или мне надоест на полпути, я теперь знаю, что всегда смогу вернуться к рассказам о цвете небе и об открытии свечения фосфора.

Чувствую, что много времени уйдёт на то, чтобы понять, о чём писать в первую очередь. Со своих лучших и самых продуманных идей для романа начинать не хочу, чтобы не загубить их по неопытности. Производственный детектив о жизни и страданиях аспирантов-химиков тоже не подходит: я такое уже писал, и мне надо доказать самому себе , что я могу сочинить интересный текст за пределами профессиональной области. Поэтому руки чешутся написать постапокалиптический ужастик-детектив о монстре из Медвежьего озера, пожирающего беспечных подростков ;) Или что-нибудь эквивалентно развлекательное, без глубокой политики и философии, что можно будет легко списать как учебный эксперимент в случае неудачи.

суббота, 5 февраля 2022 г.

Ирен в тени матери

Через год после рождения Ирен её мать Мария Склодо́вская-Кюри открыла радий и не могла заниматься воспитанием дочери из-за интенсивной научной работы. Когда Ирен было 6 лет, её родители Пьер и Мария Кюри получили Нобелевскую премию по физике. А когда Ирен было 8 лет, а её младшей сестре Еве полтора года, их отец, великий физик Пьер Кюри (1859–1906) переходил парижскую улицу под дождём и погиб, попав под колёса конного экипажа. Мария отказалась от государственной пенсии, сказав, что сможет сама обеспечить себя и своих детей и будет продолжать исследования в память о муже. Но историю Марии знают все. А кто, никуда не подглядывая, сможет сказать, за что получила Нобелевскую премию Ирен? Я не смог, и мне захотелось изучить, почему жизнь Ирен Кюри сложилась так, что она до сих пор остаётся в тени своей знаменитой матери.


В 1897 году, через две недели после рождения Ирен, в дом супругов Кюри переехал отец Пьера, старый врач Эжен Кюри (1827–1910), который в студенческие годы участвовал в революции 1848 года, а в 1871 году помогал раненным участникам Парижской коммуны. Он взял на себя все заботы по воспитанию внучки, предоставив её родителям возможность продолжать исследования, и на всю жизнь привил Ирен антиклерикальные и социалистические взгляды.


Пьер, Мария, Ирен, Эжен.

После смерти мужа Мария заняла профессорское место Пьера в Сорбонне. Она заметила ранние успехи Ирен в математике и решила обучать её частно, а не в общественной школе. Мария писала своей сестре: «Иной раз у меня создаётся впечатление, что детей лучше топить, чем заключать в современные школы». Вместе с другими сотрудниками Сорбонны Мария организовала частную «Кооперативную школу», в которой обучались девять детей больших французских учёных. Математику им преподавал Поль Ланжевен, химию – Жан Перрен (будущий Нобелевский лауреат), а физику – сама Мария в своей лаборатории. Дети работали с настоящими физическими приборами и химическими реактивами, но дополнительно их грузили иностранными языками, рисованием и прочим огородничеством, не забывая про физкультуру: плавание, велосипед и всеми любимые лыжи. Даже на летних каникулах у родственников в Польше у Ирен каждый день были уроки немецкого и тригонометрии.


Ирен, Мария и Ева в 1905 году.

Ирен проучилась в «Кооперативе» всего два года, но вращение в кругу академиков, когда в любой момент можно задеть локтем очередную «нобелевскую премию», предопределило её профессиональный выбор. Её сестра Ева, которую больше науки интересовала музыка, писала об Ирен: «Удивительно просто и естественно она вступала на путь, по которому следовали её родители, не чувствуя тяготеющего над ней громкого имени. Спокойная, уравновешенная, она ни на минуту не сомневалась в своем призвании. Она намерена быть физиком, она хочет, и это уже точно, изучать радий. Её искренняя любовь к науке, её дарование внушали ей только одно желание – работать всю жизнь в лаборатории, которая строилась на её глазах».


В 1911 году Марии Кюри присуждают вторую Нобелевскую премию, на этот раз по химии. Но вспыхивает скандал: Марию обвиняют в романе с коллегой Полем Ланжевеном, бывшим аспирантом её мужа, женатым человеком, отцом четырёх детей, который младше Марии на 5 лет: «Вдова запятнала честь мужа!». Поль вызывает на дуэль журналиста, предавшего огласке их с Марией отношения (оба в итоге отказались стрелять), а Мария с дочерьми вынуждена прятаться от разгневанной толпы в доме друзей.


Поль Ланжевен.

Сванте Аррениус, как представитель Нобелевского комитета, присылает Марии Кюри письмо, что в связи со вскрывшимися обстоятельствами лучше бы ей в Стокгольм не ехать. К моральному образу женщин-учёных тогда относились ещё строже, чем сейчас к образу учёных-мужчин. Но Мария приехала в Стокгольм вместе с Ирен и получила премию, которую посвятила памяти Пьера.


Пьер и Мария в 1895 году.

После окончания Коллеж Севинье Ирен поступила на научный факультет Парижского университета (Сорбонны), но её учёба была прервана начавшейся в 1914 году Первой мировой войной. Мария Кюри вкладывает в военные займы почти все личные средства от обеих Нобелевских премий (хотела отдать и золотые нобелевские медали, но их отказались принять). Она создаёт передвижные рентгеновские пункты, которые объезжали госпитали, помогая хирургам проводить операции. На фронте эти пункты прозвали «маленькими Кюри». Ирен заканчивает курсы медсестёр и помогает матери делать рентгенограммы, а потом уже сама учит военных медиков, как обнаружить шрапнель в теле раненого с помощью рентгеновских лучей. За годы войны Мария и Ирен и обученные ими люди сделали более миллиона рентгеновских снимков раненых солдат. После победы правительство Франции награждает Ирен военной медалью, а Мария не получает никакого официального признания: слишком жива память скандала с Ланжевеном.


Ирен и Мария в 1915 году.

В 1920 году Ирен закачивает учёбу в Сорбонне и начинает работать ассистентом-исследователем в лаборатории у матери в Институте радия, который Мария основала и возглавляла. Все отмечали скромность, с которой Ирен готовила препараты, уверяя: «Меня нисколько не волновало, достигну ли я того же, что моя мать. Я любила поиски ради них самих. Есть некоторые незначительные опыты, которые доставили мне удовольствия больше, чем те, что сулили громкие успехи».


Но в 1921 году Ирен придётся на время выйти из тени. Мария берёт дочерей в фандрайзинговую поездку по США, где президент Уоррен Гардинг вручает ей ключ от контейнера с 1 граммом радия стоимостью 100 тысяч тогдашних долларов (1,5 млн нынешних). Мария награждена почётными степенями многих американских университетов, но многочисленные крепкие рукопожатия настолько повредили её кисть руки, что некоторые награды вместо матери принимает Ирен. Следующую фотографию иногда приводят, как пример научных успехов Ирен, но на ней она получает за мать почётный докторат от Университета Пенсильвании. Сама Ирен в научном плане в 23 года ничего собой не представляет:


В 1925 году Ирен защищает докторскую диссертацию по изучению флуктуаций в альфа-распаде полония, ещё одного элемента, открытого её родителями в 1898 году и названного в честь Польши (лат. Polonia) – родины Марии. В Wikipedia её научным руководителем указывают не Марию, а уже знакомого нам Поля Ланжевена, который в том же году пристраивает в Институт радия ещё одного своего студента, молодого инженера Фредерика Жолио́. В 1918 году Фредерик не смог пройти в Высшую школу физики и прикладной химии по конкурсу, его призывали в армию, но не успели отправить на фронт до окончания войны. На следующий год он болел тифом, но поступив, наконец, в 1920 году, через три года окончил курс лучше всех в группе. С дипломом инженера он поработал на сталелитейных заводах в Люксембурге, отслужил в армии и пришёл обсуждать с Ланжевеном планы на будущее: Фредерику хотелось заняться фундаментальной наукой, и Поль порекомендовал его на должность ассистента у Марии Кюри в Институте радия.


Ирен попросили обучить нового сотрудника точным лабораторным техникам, необходимым для радиохимических исследований. «Фредерик и Ирен были очень разные по характеру люди. Она – застенчивая, немногословная, он – мастер рассказывать разные истории, не прочь «послушать себя» – типичный француз». Но молодые люди неожиданно сошлись левыми политическими взглядами. Позже Фредерик вспоминал: «Тогда мне и в голову не приходило, что когда-нибудь мы сможем пожениться. Но я наблюдал за нею. Все началось с наблюдений. При её внешней холодности, такой, что она иной раз забывала поздороваться, она не вызывала симпатий среди окружающих, в лаборатории. Наблюдая за ней, я открыл в этой девушке, которую многие считали лишь чем-то вроде «неотесанного камня», существо крайне поэтичное и тонкое. По характеру она была во многом живым воплощением своего отца. Я много читал о Пьере Кюри, слышал рассказы профессоров, знавших его, и я встретил в его дочери ту же чистоту, тот же здравый смысл, то же спокойствие».


Мария выбор дочерью жениха не одобрила: несерьёзный, без докторской степени, младше Ирен на 2,5 года и ещё курит (Бруно Понтекорво вспоминал такую сцену: «На одном из семинаров в лаборатории Жолио его жена Ирен сидит рядом, обеспокоенная здоровьем мужа, который непрерывно курит. Она несколько раз выхватывает у него изо рта сигарету и бросает её, а он невозмутимо закуривает новую. Это продолжается до тех пор, пока Фредерик не пересаживается на другое место»). Не веря в долговечность брака Мария настояла на брачном договоре о том, что самое дорогое – радий для исследований – после развода останется у Ирен. В 1926 году Ирен выходит замуж за Фредерика, и они оба меняют свои фамилии на двойную Жолио-Кюри.


В 1927 году у них родилась дочь Элен. Вскоре после рождения дочери Ирен заболела туберкулёзом и вынуждена была регулярно проводить по несколько недель в санатории. Врачи крайне не советуют ей снова рожать, ссылаясь, что это небезопасно для её здоровья, однако через 5 лет Ирен родит второго ребёнка – сына Пьера.


Фредерик – прекрасный инженер, но Ирен больше мужа знает о радиоактивности. Они объединяют свои научные усилия и опубликуют совместно около 60 статей (в публикациях супруги Жолио-Кюри продолжают подписываться Irène Curie и Frédéric Joliot). В 1930 году Фредерик к удовольствию тёщи получает докторское звание за исследование электрохимических свойств полония. Но академических позиций для него не было, и он подумывал о том, чтобы уйти в промышленность, пока Жан Перрен не выбил для него правительственную стипендию, чтобы Фредерик мог продолжать работать вместе с женой в Институте радия.


Они развивают работы немецкого физика Вальтера Боте по бомбардировке лёгких элементов альфа-частицами (так называют ядра гелия-4, состоящие из 2 протонов и 2 нейтронов, получающиеся при распаде наиболее распространённых изотопов тяжёлых радиоактивных элементов: например, полония-210, радия-226, урана-238). Ирен приготовила особенно мощный источник полония, а Фредерик сконструировал чувствительную конденсационную камеру, чтобы фиксировать возникающую радиацию.


Облучение алюминиевой мишени создаёт новое излучение неизвестной природы. Если между мишенью и детектором поставить парафиновую пластинку, содержащую водород, энергия излучения возрастает вдвое за счёт выбитых протонов. Супруги Жолио-Кюри пытаются найти объяснение через образование гамма-лучей – электромагнитного излучения высокой частоты, но теория не хочет сходиться с экспериментом. Зато на основе их работ Джеймс Чедвик из Кавендишской лаборатории в английском Кембридже открывает, что неизвестное излучение, выбивающее протоны, – это нейтроны (Нобель по физике 1935 года), а Карл Андерсон из американского Калтеха открывает позитрон – античастицу электрона с той же массой и электрическим зарядом той же величины, но с противоположным знаком (Нобель по физике 1936 года). «Ну что ж, наука – занятие интернациональное», – только и остаётся сказать Фредерику.


В 1933 году супруги Жолио-Кюри точно рассчитывают, что масса нейтрона больше массы протона и предсказывают его радиоактивность, которая будет экспериментально доказана в 1951 году. Фредерик экспериментально доказывает предсказанное Полем Дираком явление аннигиляции (при аннигиляции электрон и позитрон превращаются в кванты гамма-лучей). Они продолжают бомбардировать алюминий альфа-частицами, пытаясь разобраться, как могут одновременно образовываться и нейтроны, и позитроны.


В октябре на седьмом Солвеевском конгрессе их очередную теорию не принимает большинство из 46 присутствующих учёных. На следующем фото с конгресса (фото целиком) Ирен сидит между Шрёдингером и Бором. За ней стоят Фредерик и Гейзенберг. А Мария сидит между Абрамом Иоффе и Полем Ланжевеном:


Наконец, в середине января 1934 года Ирен и Фредерик делают главное открытие в жизни. К своему удивлению они замечают, что излучение позитронов с алюминиевой пластинки продолжается некоторое время после удаления полониевого источника альфа-частиц. Они правильно догадываются, что процесс двустадийный: бомбардировка алюминия альфа-частицами сопровождается вылетом нейтронов, и алюминий превращается в другой элемент, который с периодом полураспада около 3 минут испускает позитроны и электронное нейтрино. Радиохимическими экспериментами удалось подтвердить, что изначально алюминий превращается в фосфор, который в свою очередь распадается в кремний. Супруги открыли не только явления искусственной радиоактивности лёгких элементов, но и первый пример позитронного распада.


Они тут же пустились в пляс: «С нейтроном мы опоздали, с позитроном мы опоздали, сейчас мы успели вовремя».


Аналогичные процессы наблюдаются с бором и магнием вместо алюминия. В феврале они публикуют статью в Nature, используя алхимическое слово «трансмутация» для описания превращения элементов. «Химическая реакция, затрагивающее самый глубинный уровень – атомное ядро».


Схема эксперимента, показывающая, что после растворения облучённого алюминия в соляной кислоте радиация уносится с выделяющимся водородом, но это не радиоактивный водород, а фосфор в составе газа фосфина PH3.

Но их предложение называть получившиеся элементы радиофосфор (R30P), радиоазот (R13N), радиоалюминий (R28Al) не прижилось: мы считаем их не отдельными элементами, а искусственно созданными неустойчивыми изотопами известных элементов: фосфор-30, азот-13 и алюминий-28. Те, кто хочет настоящей науки, могут прочитать кратко и доступно написанное оригинальное сообщение, а кому интереснее беллетристика, могут пролистывать.


Резерфорд прислал супругам поздравительное письмо: «Это тот процесс, который я искал», – и выдвигает их на Нобелевскую премию по химии. Другие учёные, включая Энрико Ферми в Италии, незамедлительно начали бомбардировать все стабильные элементы не только альфа-частицами, но и протонами, дейтронами, нейтронами. Число искусственно полученных изотопов быстро достигает нескольких десятков.


Мария тоже рада за дочь и зятя, но ей не суждено было дожить до присуждения им Нобелевской премии. Мария Склодовская-Кюри (1867–1934) скончалась 4 июля от апластической анемии – заболевания крови, вызванного работой то ли с радием, то ли с рентгеновскими лучами в Первую мировую. Ирен заменила мать на посту директора лаборатории Кюри в Институте радия, а позже наследует и профессорскую кафедру в Сорбонне.

В 1935 году Ирен и Фредерик Жолио-Кюри получили совместную Нобелевскую премию по (ал)химии «за выполненный синтез новых радиоактивных элементов». Я ошибочно думал, что Ирен входит в число 4 женщин, получивших Нобеля по физике. Нет, она входит в число 7 женщин с Нобелем по химии. У её матери были премии по обеим дисциплинам. Второй раз супружеская пара получила Нобеля. (Первыми были родители Ирен в 1903 году. После Жолио-Кюри ещё 4 раза случится, что супругам дадут Нобеля). Фредерик в возрасте 35 лет до сих пор остаётся самым молодым лауреатом по химии. Фото естественно-научных лауреатов: Чедвик по физике, Ирен и Фредерик по химии и некий Ханс Шпеман по физиологии и медицине «за открытие организующих эффектов в эмбриональном развитии». Биография Шпемана в русской Википедии лаконична: «Этот раздел статьи ещё не написан»:


От имени Шведской академии Вильгельм Пальмайер напомнил Ирен, что 24 года назад они оба были на церемонии, когда премию по химии получала Мария: «В сотрудничестве с вашим мужем вы достойно продолжаете эту блестящую традицию». А в речи на банкете Фредерик сказал: «Тому, что мы смогли успешно провести наше исследование, мы обязаны своим учителям, которые сформировали нашу мысль. В этот момент я в первую очередь думаю о нашем покойном учителе Марии Кюри».


Традиционная фотка с шведским королём Густавом V.

В своей Нобелевской лекции Фредерик высказал много провидческих догадок: что радиоактивные изотопы найдут применение в биологии и медицине как метки для нахождения распределения различных элементов в живых организмах. Что несколько десятков элементов, которые образуют нашу планету, были созданы не одновременно, а последовательно в результате ядерных превращений. Что некоторые неустойчивые элементы и изотопы могли не дожить до нашего времени, но мы научились воссоздавать их в лаборатории. И что учёным удастся осуществить ядерные превращения взрывного характера, настоящие химические цепные реакции, освобождающие огромное количество полезной энергии. Но он предупредил, что надо работать осторожнее, чтобы в ходе эксперимента по цепочке не взорвать всю Землю, как взрываются сверхновые звёзды. Фредерику приписывают афоризм: «Чем дальше эксперимент от теории, тем ближе он к Нобелевской премии».


Ещё в 1934 году Ирен и Фредерик вступили во Французскую социалистическую партию в знак протеста против роста фашизма в Германии. С нобелевской славой Ирен соглашается стать одной из первых трёх женщин во французском правительстве – заместителем министра народного просвещения по научно-исследовательским делам. В том числе она помогала создавать сеть Национальных центров научных исследований (CNRS) и выступала за поддержку республиканцев в гражданской войне в Испании. Но её политическая карьера продолжается недолго, и Ирен скоро возвращается к радиохимическим исследованиям. В истории Франции вообще не так много было женщин-политиков. Ни одной женщины-главы государства, если не считать королев-регентш при малолетних сыновьях. Может, в этом апреле выберут первую женщину-президента.

А Фредерик после Нобеля наконец-то получил собственную кафедру ядерной химии в Коллеж де Франс, где занимается строительством одного из первых во Франции циклотронов. А Ирен без Фредерика изучает бомбардировку урана и тория нейтронами и в продуктах реакции находит радиоактивный элемент, похожий по свойствам на лантан. Она снова не может правильно понять суть процесса, и лавры первооткрывателей деления урана достаются немецкой группе Отто Гана и теоретикам Лизе Мейтнер и Фрицу Штрассману.


Ирен в лаборатории: ни перчаток, ни защитных очков.

Фредерик сразу понимает, что это и есть та цепная ядерная реакция, которую он пытался найти. Он пишет письмо в СССР Абраму Иоффе с предупреждением о том, что немецкие физики недавно открыли деление ядра урана при бомбардировке нейтронами и могут создать оружие на основе этого процесса. Сам Фредерик начинает работать над проведением такой цепной ядерной реакции, которая поможет получать атомную энергию в мирных целях. Он приобретает у Норвегии весь имевшийся запас тяжёлой воды, которая нужна для опытов как замедлитель нейтронов. Альберт Эйнштейн в своём письме президенту Рузвельту в 1939 году, в котором он призывает США начать собственную ядерную программу, упоминает Фредерика Жолио-Кюри как одного из ведущих экспертов по цепной ядерной реакции.

В сентябре 1939 года Германия нападает на Польшу. Ирен узнаёт, что Варшавский институт радия разрушен, радий исчез, профессора в концлагерях. Фредерик принимает решение прекратить публикацию своих открытий в области ядерного деления. Перед оккупацией Франции в 1940 году он успевает переправить рабочие документы и тяжёлую воду в Англию со своими ассистентами. Сами же супруги Жолио-Кюри решают остаться во Франции. Фредерик ставит оккупационным властям условие, что он продолжит научную работу, если она не будет иметь военного значения, но сам тайно использует возможности своей лаборатории для изготовления взрывчатых веществ и радиоаппаратуры для борцов Сопротивления. В 1942 году Фредерик вступает в коммунистическую партию Франции, как и его старый учитель Поль Ланжевен (1872–1946). Когда Ланжевен был арестован как ярый антифашист и помещён под домашний арест, Фредерик помог ему бежать через Альпы в Швейцарию.

Там же в Швейцарии в санатории много времени проводит Ирен, у которой обострился туберкулёз и появился дополнительный повод не участвовать в немецкой ядерной программе. Несмотря на опасность для здоровья и допросы немецкими военными на швейцарской границе, она постоянно ездит во Францию, чтобы повидаться с мужем и детьми. В 1944 году у гестапо появились подозрения в отношении деятельности Фредерика, и он убеждает Ирен забрать детей с собой в Швейцарию, а сам уходит в подполье. По легенде он участвовал в освобождении Парижа в августе 1944-го, изготавливая коктейли Молотова для восставших французов. Только в сентябре, после нескольких месяцев неведения, Ирен с детьми воссоединилась с Фредериком.


Война закончена в том числе благодаря ядерным физикам, но Ирен и Фредерик осуждают американскую атомную бомбардировку Хиросимы и Нагасаки, называя её предательством против науки и человечества. Фредерик убеждает президента Шарля де Голля создать Комиссариат по атомной энергии Франции, в котором он становится директором, а Ирен одним из шести «комиссаров». Их цели исключительно мирные, и в 1948 году они запускают первый во Франции ядерный реактор « Zoé » мощностью 5 киловатт. По данным на 2020 год Франция получает 75% электроэнергии от АЭС, а ещё экспортирует её в более «зелёные» страны.


Ирен запускает « Zoé ».

Ирен, глубоко озабоченная проблемами социального и интеллектуального прогресса женщин, входит в Национальный комитет Союза французских женщин. Избирательное право женщины Франции получили только в 1944 году. Но Ирен всё равно отказывают в избрании во Французскую (Парижскую) академию наук, потому что «женщин не принимаем». В своё время её мать Марию тоже не приняли. А Фредерика – пожалуйста, он академик с 1943 года. Ирен выдвигается в академики несколько раз, чтобы подчеркнуть существующее неравенство, но безуспешно. Первым французским академиком-женщиной в 1962 году станет Маргарита Перей, ученица Марии Кюри и коллега Ирен в Институте радия, открывшая элемент франций.

Фредерик тоже вдарился в политику. В 1950 году он составил «Стокгольмское воззвание» к человечеству, ООН и правительствам стран мира, призвавшее придать атомному оружию статус незаконного: «Никогда прогрессивные ученые, ученые-коммунисты не отдадут часть своей науки для того, чтобы вести войну против Советского Союза». Правительство Франции давно недовольно, что Фредерик не хочет заниматься военным применением ядерной физики, и под надуманным предлогом, что он передавал секретную информацию СССР, его снимают с поста директора Комиссариата, а за ним выгоняют и Ирен, как сочувствующую. Главой Комиссариата назначают Франсуа Перрена, с которым Ирен училась в детстве в «Кооперативе», и Франция запускает свою программу ядерного вооружения.


А Фредерик становится президентом антиимпериалистического движения Всемирный Совет Мира и получает Международную Сталинскую премию «За укрепление мира между народами». В 1955 году он один из одиннадцати подписантов манифеста Рассела–Эйнштейна за мир, за разоружение, за предотвращение ядерной войны и за всё хорошее. Ирен познакомилась с Эйнштейном ещё в 1913 году во время туристического похода по Франции вместе с матерью, и они остались друзьями на всю жизнь:


Ирен и Альберт в его доме в Принстоне в 1948 году.

Здоровье Ирен Жолио-Кюри (1897–1956) и без того слабое всё ухудшалось, и она скончалась от лейкемии в возрасте 58 лет, прожив даже меньше своей матери. Ни у кого нет сомнений, что работа с радиоактивными веществами и рентгеновскими лучами ускорила их кончину. Ирен устроили государственные похороны на кладбище в Со под Парижем рядом с могилами родителей, но семья попросила исключить из церемонии военную и религиозную часть.


Современная картина об Ирен художницы Jennifer Mondfrans с мотивами Первой мировой.

Фредерик занял место жены в Сорбонне и закончил строительство Института ядерной физики в Орсе близ Парижа, который они вместе спроектировали ещё при жизни Ирен. Но смерть жены была для него большим ударом, и он пережил Ирен всего на два года. Фредерик Жолио-Кюри (1900–1958) умер от болезни печени, которую тоже связывают с работой с вредными веществами. Не надо было засасывать вещества в пипетку ртом, работая в Институте радия.


Их дети тоже стали учёными. Элен Ланжевен-Жолио (1927–) вышла замуж за Мишеля Ланжевена, внука того самого Поля Ланжевена, и стала профессором ядерной физики в Парижском университете. А сын Пьер Жолио (1932–) – биохимик в CNRS, внёсший вклад в исследование фотосинтеза. Журналисты обычно представляют их как внуков Марии и Пьера Кюри, и только во вторую очередь как детей Ирен и Фредерика. Если верить Wikipedia, они ещё живы и своим долголетием пошли не в родителей, а в тётю Еву (1904–2007), которая стала не учёным, а пианисткой, журналисткой и писательницей. В 1937 году она написала героическую биографию матери «Мадам Кюри», ставшую бестселлером в США и основой голливудского фильма 1943 года. Много лет работала в ЮНИСЕФ (Детский фонд ООН), помогая детям и матерям в развивающихся странах. Нобеля не получила, но в 1965 году Нобелевскую премию мира в пользу ЮНИСЕФ принял её муж американский дипломат Генри Ричардсон Лабуисс-младший. При большом желании эту премию тоже записывают в Нобели семьи Кюри, доводя их число до шести.


Ева Дениза Кюри-Лабуисс с книгами о своей матери.

***

Известность Ирен Жолио-Кюри не идёт ни в какое сравнение с известностью Марии Склодовской-Кюри. О Марии написаны десятки биографий, сняты фильмы и сериалы. Она, бесспорно, входит в число самых знаменитых учёных в истории, чего нельзя сказать об Ирен. Например, наберите на ютубе “Marie Curie”, и найдутся видео на 3 млн просмотров, на 600 тысяч и так далее. А у “Irene Curie” я не нашёл видео с больше, чем с 10 тысячами просмотров. Статья в Wikipedia о Марии переведена на 173 языка, и в английской версии на 7000 слов приходится всего 7 упоминаний Ирэн. Статья об Ирен – на 94 языка: в английской версии 2200 слов и целых 14 упоминаний Марии. В честь Пьера и Марии назван элемент 96 кюрий. Существует мнение, что его символ Cm (curium) расшифровывается как Curie, Marie. И хотя название жолиотий (Jl) предлагалось в разное время для элементов 102 и 105, в итоге их назвали нобелий и дубний. И предлагали его советские учёные в честь одного только Фредерика. Даже в нашем приложении об Известных людях (iOS, Android) Мария есть, а Ирен – нет.


Справедлива такая ситуация или нет? Объективно открытие Марией радиоактивности, радия и полония круче искусственной радиоактивности Ирен? Или одно дело бедной иммигрантке получить двух Нобелей, а другое – дочери двукратного Нобелевского лауреата получить одного? Как бы то ни было, я надеюсь, что мой пост чуть подсветит ту тень, в которой Ирен Жолио-Кюри пребывает для широкой общественности.