Как я уже писал, в первый же день мне наскучило сидеть в центре партера, и я отправился искать лучшую точку обзора.
Ярусов в McCarter Theatre всего два: партер и балкон, потому выбор был не так уж широк. Я начал с правой ложи балкона, которая располагалась ближе всего к сцене, и, пожалуй, это и была та самая искомая «лучшая точка». Там и места для ног больше, и ничья голова не заслоняет сцену, а все прекрасно видно, как на ладони: и экран со слайдами, и докладчика,
и зрительный зал.
Вопрос оттуда, конечно, задать проблематично. Самый верный вариант – кричать с места, но никто так не делал.
Позже я побывал в симметричной ложе с левой стороны.
Формально оттуда еще ближе до лектора, но тот чаще оказывается к тебе спиной.
Так что мне больше понравилось справа. Сидел я и по самому центру балкона, в этакой «царской ложе», где почти на каждом кресле золоченая табличка с именем спонсора театра.
Никаких преимуществ по сравнению с боковыми ложами не нашел. Если бы смотрел спектакль, а не лекции, то тогда угол обзора имел большее значение, а на конференции все замечательно видно с любой точки балкона.
На одном из докладов я забрался вообще на самый верх, на последний ряд балкона. Публика там сидела малозаинтересованная. Кто-то в открытую спал еще до начала (и само собой разумеется во время) лекции. Кто-то занимался своими делами, что-то слушал в наушниках, переговаривался с соседями и покидал зал, если становилось скучно. Здешние люди вопросов не задают, им наплевать, что происходит на сцене. Атмосфера совершенно не предполагает погружения в науку, так что я быстро оттуда пересел.Наконец, на докладе Граббса я сидел в четвертом ряду партера, совсем рядом с организаторами и прочими профессорами (хотя далеко не все профессора сидели возле сцены). Там мне тоже не понравилось.
Ожидаемо пришлось постоянно задирать голову, чтобы разглядывать слайды, докладчик смотрит поверх твоей головы в зал, и какая-то дополнительная ответственность давит, оттого что неприлично спать в первых рядах. Потому в последний день конференции я вернулся в крайнюю правую ложу балкона, в которой, несмотря на выявленные преимущества, редко сидело больше двух-трех человек на шести креслах.Начал день Бенджамин Кравэтт (Benjamin Cravatt) с лекцией “Proteomic Studies: Activity-Based Chemical Probes”.
Если накануне все выступавшие профессора были в костюмах, то Кравэтт вышел на сцену в рубашке и начал с заявления, что во время объявления докладчика, в его фамилии было неверно поставлено ударение: правильно на второй слог. Он еще довольно молод и все свою академическую жизнь провел в the Scripps Research Institute (TSRI), La Jolla, CA, то есть недалеко от Сан-Диего. Там он получил PhD, и сразу же, безо всякого постдокства, ему предложили стать там профессором, что в наше время случается крайне редко.Говорят, что пару лет назад он читал лекцию в Питтсбурге. Может быть, но я на ней не был. Скорее всего, тема доклада показалась мне слишком биологической. Вот и на NOS доклад Кравэтта произвел на меня весьма слабое впечатление. Органическая химия упоминалась вскользь (за час от силы набралась одна химическая реакция, да и та очень схематическая). Нет, можно и о биологии рассказывать интересно, что на следующий день продемонстрирует Деннис Догерти, и первый доклад в 8.30 утра может бодрить, а не усыплять, как показал тот же Амир Ховейда накануне. Просто разный уровень мастерства презентации накладывается на мой личный уровень подготовки и мою сферу интересов. Кравэтту на этот раз не удалось меня очаровать.
Задачу, которую он поставил перед своей группой, можно выразить слоганом “Complete Pharmacology” (Полная фармакология). В человеческом организме существует несколько дюжин, если не сотен фосфатаз, из которых охарактеризованы хорошо если треть, а селективные ингибиторы найдены всего против трех-четырех ферментов этого семейства. Вот Кравэтт ищет, как можно пометить отдельные сериновые фосфатазы с помощью хитрых фторофосфонатов, которые структурно напоминают природный субстрат, но стоит им попасть в активный центр фермента, как они ковалентно и необратимо связываются с остатком серина. Химия в общем-то довольно старая. Новый ход – привязать к этому агенту еще тройную связь или азидную группу где-нибудь сбоку, чтобы потом можно было «кликнуть» с флуоресцентной молекулой и наблюдать как эти ферменты расположены, активируются-ингибируются и тому подобное.
Это то, что я по большому счету вынес из его статьи, которую прочитал до конференции. Во время же самого доклада я никак не мог понять, куда он клонит. Мои записи представляют набор разрозненных фактов. Вот он говорит о эндоканнабиноидах, вот переключился на биосинтез арахидоновой кислоты, вот уже хвастается как они с профессором Грегори Фу из MIT обнаружили, что необычный диазетидинон (аза-β-лактам) сильно и селективно связывается с какой-то фосфатазой, имеющей отношение к развитию рака и болезни Альцгеймера.Но, похоже, не я один был не в теме. Кравэтту поступило всего два вопроса: один от представлявшего его профессора, а другой от Каролин Бертоззи, которая в этих вещах разбирается лучше меня и которая, после кофе-брейка, продолжила лекционную часть конференции.
Об исследованиях Каролин Бертоззи (Carolyn Bertozzi) из Университета Калифорнии, Беркли я впервые услышал года два назад и с тех пор прочел несколько статей и даже посмотрел видеозапись одной ее лекции на YouTube. Может быть, потому что я уже относительно хорошо знал эту область, лекция Бертоззи показалась мне слабо вдохновляющей, хотя моим однолабникам она понравилась.Она тоже занимается химической биологией, но не фосфатазами как Кравэтт, а гликопротеинами. Хотя основная рабочая химическая реакция – то же самое 1,3-диполярное циклоприсоединение между азидом и аклином с образованием триазола. С ее помощью можно смотреть как динамически образуются и распределяются гликопротеины в клетках и даже целостных живых организмах. Главной проблемой, преодоленной группой Бертоззи, было найти способ заставить эти все функциональные группы реагировать без медного катализа (соединения меди токсичны для живых организмов). Решение заключалось в том, чтобы вместо обыкновенного алкина использовать напряженный циклооктин, который вполне шустро циклоприсоединяется с азидами при достаточно низких температурах. Они синтезировали ряд таких соединений, одно из которых имело аббревиатуру BARAC и про него Бертоззи пошутила, что “it looked so promising back in 2009”.
Но все это было мне хорошо известно. Профессор Бертоззи вообще выглядела какой-то усталой и не отходила далеко от своего ноутбука. Я ее видел только во время утренних докладов во вторник. Похоже она прилетала на NOS только на эти четыре часа, чтобы не обидеть отказом организаторов. Но в какой-то момент она потеряла счет времени. На слайде крутилось видео деления клетки, показывающее, как во время этого процесса распределяются по мембране меченые гликопротеины, когда голос из зала напомнил: «Just 2 minutes” – “Oops, it’s perfect” – ответила профессор и говорила еще минут десять. То есть в общей сложности ее доклад получился на час и двадцать минут. Тут волей-неволей задремаешь. И организаторы решили Бертоззи проучить: как только она закончила, они заявили: «Все, спасибо, у нас нет времени на вопросы, потому переходим к следующему докладу». Выражение лица у Кэролин было крайне обиженное. На самом деле получилось как-то слишком грубо. Все-таки человек через всю страну летел. Уж могли бы разрешить задать пару вопросов. Никто бы не умер от голода, если бы ланч начался на десять минут позже. Вот на Гордоне специально каждый раз заводили будильник, чтобы он пищал, когда время доклада истекло и пора переходить к вопросам.А на сцену сразу, без перерыва, поднялся Дитер Эндерс (Dieter Enders) из Аахена.
Среди всех приглашенных профессоров он был единственным неамериканцем по всем статьям (другие либо получили в США образование, либо работали в американских университетах, либо, чаще всего, для них было верно и то, и другое). Тема его доклада была «Асимметричный органокатализ», и катализаторы варьировались от пролинов до моих любимых карбенов (в 1995 году Эндерс даже синтезировал карбен-боран, чтобы подтвердить структуру триазолилидена, на что мы ссылаемся в нашем обзоре). Один из участников конференции мне рассказывал, что уже слышал Эндерса прежде и та лекция была крайне скучной. Соответственно я приготовился скучать, но все вышло на удивление прилично и увлекательно.
Уже первый слайд содержал шутку: две скалы из Monument Valley, похожих друг на друга как зеркальные отражения. Chiral rocks назвал их профессор. Не у меня одного природа Аризоны просится на обложку статей (речь о том самом обзоре, который проходит последние редакторские стадии перед тем, как появиться в Early view).Химия была простой, но действенной. Исторические экскурсы чередовались с применением разработанных каскадов в полном синтезе небольших природных соединений (5–10 стадий) и с анекдотами, вроде истории о студенте, который подорвался во время озонолиза, но потом сбежал из госпиталя и сразу заявился в лабу со словами “I knew what I did wrong” и горячим желанием продолжить эксперимент. Наконец, Эндерс впервые во вторник упомянул Граббса (сигнал того, что пошла синтетическая химия, а не биолохия). Из утренних докладов эндерсовский мне понравился больше всего.
Вечером нас ждал всего один доклад. Подразделение органической химии Американского химического общества в течение более 50 лет, раз в два года вручает приз имени Роджера Адамса, весьма известного химика-органика из Иллинойса первой половины 20 века. Двухлетние циклы награды четко совпадают с двухлетними циклами национальных симпозиумов, на которых лауреату вручают медаль, а он в ответ выступает с торжественной лекцией. Так получилось, что в 2011 году приз был присужден Роберту Граббсу (Robert Grubbs) из Калтеха, у которого всяких наград и так выше крыши (включая Нобель 2005 года).
А два года назад Граббс выступал на предыдущем NOS’е по приглашению организаторов. Так что ему посчастливилось докладываться на этой конференции два раза подряд, что обычно не принято: в 2013 году в Сиэтл пригласят выступать тех, кто не был в этом году в Принстоне.Я работы Граббса, конечно, знаю хорошо, хотя так получилось, что единственный раз, когда я пытался провести метатезис на практике, реакция не сработала (это была левая идея, так что я не разбирался почему и перешел к следующему эксперименту). Граббс известен не только своими рутениевыми катализаторами, но и огромным числом бывших аспирантов и постдоков, ставших впоследствии профессорами. В прошлом году на Гордоне его нынешние студенты отзывались о руководителе положительно, и по совокупности достоинств я ставил Граббса на первое место в списке потенциальных руководителей на постдока. На мое письмо он не ответил, так что поработать мне с ним не получилось, но я хотел хотя бы поговорить с ним и донести до него мои скромные научные результаты.
Для этого я в первый день конференции заметил, где сидит Граббс в театре (в глубине партера, справа, почти у самого края), и перед вечерними докладами сел в тот самый ряд. Как только профессор вошел и занял кресло, я придвинулся поближе, поздоровался, посетовал, что уважаемый профессор не смог увидеть мой постер накануне, польстил, что приехал на эту конференцию во многом, чтобы встретиться и послушать лекцию великого Граббса (самая чистая правда) и протянул the Poster Cube. Профессор из приличия куб повертел, посмотрел все грани, заметил об одной из них, что это может быть интересно (модификация N-гетероциклических карбенов, в катализаторах Граббса второго поколения они играют ключевую роль) и вернул игрушку мне. Видно было, что он весьма занят подготовкой лекции. Я просидел понедельничные вечерние доклады через кресло от Граббса, и он всю лекцию Коатеса и пол-лекции Накколса собирал что-то в PowerPoint'е. Я его больше не отвлекал.
И вот во вторник вечером Граббс выступал перед нами. Лекция началась с весьма общих вещей. Но докладчик справедливо предполагал, что все в аудитории прекрасно знают, что такое метатезис олефинов, и перешел к применениям, но не в полном синтезе (мы их видели на этой конференции немало), а в переработке природного сырья, в синтезе полимеров и прочем крупнотоннажном синтезе. Были показаны фотографии, на которых сотни килограмм рутениевых катализаторов лежат кучами на открытом воздухе, как какой-нибудь навоз. Граббс несколько лет назад основал компанию Materia Inc., которая занимается производством и применением его катализаторов. Сам же профессор в последнее время много консультирует ближневосточные нефтяные компании: в Саудовской Аравии, в Кувейте. Его и представили как профессора одновременно из Калтеха и какого-то саудовского университета. Так что может и правильно, что я к нему не попал на постдока: у него сейчас не так много времени на рядовых сотрудников. И хотя Граббс заявил, что “the only people who make money from patents are lawyers”, я думаю, что он тоже не бедствует в финансовом плане.
При этом Граббс несколько раз подчеркнул, что не собирается на пенсию (ему будет 70 в следующем году). В качестве доказательства он рассказал о новом научном проекте, развивающемся в его группе. Задача – найти способ каталитически присоединений воду к алкенам против правила Марковникова, то есть так, как обычно делается с помощью гидроборирования/окисления. И они, кажется, нашли систему из двух катализаторов, один из которых, палладиевый, превращает терминальный алкен в альдегид (anti-Markovnikov Wacker process), а второй, рутениевый, восстанавливает альдегид в спирт. Ну, там еще работать и работать над условиями. Они послали статью в Science, но пока там ее читают, я нарисую очень схематически, что они сделали.
Всего Граббсу выделялось полтора часа, на пятнадцать минут больше, чем всем остальным, но он закончил за час. «Вопросы?» – спросил ведущий. Зал молчал. Мне тоже ничего в голову не приходило. «Все настолько кристально ясно, что вопросов нет» – подытожил ведущий, и все пошли на очередную постерную секцию.
Комментариев нет:
Отправить комментарий