Повесть о лаборатории: Глава 8

Главы 1 и 2
Главы 3 и 4
Главы 5–7

Глава 8, в которой происходит последнее стремительное объяснение

– Вы ошибаетесь, это не раздувание чьего-либо резюме. Это месть, – гневно ответила Мэри. – Отпустите мою руку.
– Вот как? Может вы, мисс, объяснитесь. Только дайте мне закрыть колбу.

Пока Профессор поправлял обратный холодильник, Мэри молча смывала с ладони попавшие на нее кристаллы.

– Знаком ли вам Адам Фишер? – медленно произнесла она, не глядя на противника.
– Какой Фишер? Причем тут он?
– Адам Фишер, в судьбу которого вы столь страшно вмешались.
– Вы не знаете всей истории...
– Нет, это вы не знаете всей истории. Молчите! Молчите и дайте мне рассказать то, что вы должны знать. Адам Фишер – мой жених, и он хотел стать врачом. Но для поступления в медицинскую школу студенты должны зубрить бессмысленную органическую химию. Какие-то S_N1, S_N2, как будто умение рисовать стрелочки в механизмах реакций поможет лечить людей. Адам не любил органическую химию.
– Я никогда не встречал никого, кто бы ненавидел ее больше.
– Не перебивайте! Но он решил преодолеть себя и напросился в химическую лабораторию, думая, что работа над реальной проблемой поможет ему уяснить для себя смысл этой науки. На него навесили скучнейшую обязанность – варить исходные вещества для аспирантских синтезов. И если бы эти синтезы вели к полезным осмысленным продуктам, может быть, Адам смирился бы со своей долей прислуги. Но это были те самые типичные тупые многостадийные болота, за которые приходится оправдываться даже тем, кто угробил на них всю свою жизнь. Адам работал честно и усердно, хотя исключительно ради рекомендательного письма. В то же время он повторно записался на курс органической химии, чтобы исправить не самую удачную оценку, полученную в первый раз. Как он ни старался, домашние задания и промежуточные экзамены отнимали у него кучу времени.
– И потому он решил немного смухлевать.
– Нет, не потому. Он старался все сделать сам, сидел над книгами, приходил к преподавателю в приемные часы, чтобы еще раз разобрать сложные места. Но с тем домашним заданием он никак не успевал. Не успевал, потому что помогал мне. Он заглянул ко мне. Я старалась не отвлекать его от учебы и сдерживалась, как могла, но прямо перед его уходом сильно раскашлялась, чем сильно его напугала. Напрасно уверяла я его, что это простая простуда. Он настоял, чтобы мы немедленно отправились в больницу. И так он заботился обо мне до самого вечера, ни словом не обмолвившись о химических задачах, которые ему обязательно надо было решить к следующему дню. Когда он, наконец, вернулся в свою комнату, мысли его были полностью поглощены моей болезнью. В отчаяние он написал письмо своим, как он думал, друзьям.
– Он мог поговорить с преподавателем, объяснить ситуацию. Я же не знал...
– Написал своим старшим друзьям по лаборатории с отчаянной просьбой помочь с домашним заданием. И друзья помогли ему, и скоро, несмотря на поздний час, прислали правильные решения. Но один постдок переслал письмо Адама преподавателю курса.
– Я крайне не люблю, когда меня пытаются втянуть в нечестную игру. Есть понятия академической честности...
– Они раздули из мухи слона, а Адам не хотел ничего говорить про меня. Ах, если бы я тогда была рядом... На медицинской школе был поставлен крест. Адам вынужден был устроиться техником в небольшую фармацевтическую компанию. Похоже, только один человек торжествовал после всей этой истории: как же, он оказался честным малым, почти святым. И как я только обо всем узнала, моим первым желанием было убить предателя. Но это несправедливо. Око за око. Как я хотела, чтобы этот честный малый сам оказался в ситуации, когда его незаслуженно обвиняют в обмане. Уж он бы у меня поизвивался. И я не могла успокоится, пока не поклялась отомстить и не приступила к решительным действиям. Я резко поменяла специальность с микробиологии на органическую химию. Сдала все необходимы предметы и тесты, сочинила льстивое эссе, и вот я попадаю в группу моего заклятого врага. И что же я увидела? Что он продолжает творить ту же бессмысленницу, что и во время постдокства. Заставляет бедного Саймона синтезировать толику соединения, которое Адам может выделить десятками граммов. Что может задеть самомнение новоиспеченного профессора больше, чем превосходство другой схемы синтеза над его профессорскими потугами. Да к тому же схемы, выдуманной начинающей аспиранткой. Но в то же время, неужели он отказался бы ее опубликовать? Нет, он слишком жаден, слишком думает о получении грантов и постоянной позиции, чтобы обращать внимание на гордость и честность. Я не знаю, какой дьявол привел вас сюда в этот час. Но признайтесь, что завтра, выделив чистейший продукт, вы бы сразу засели за написание статьи. Жаль, что теперь я не увижу, с каким скандалом вам пришлось бы ее отзывать, когда всплыло бы наружу, что вы просто подсыпали конечное соединение в обреченную реакционную смесь.

По ходу того, как Мэри с неприкрытой досадой рассказывала, скорее сама себе, о всех этих изощренных планах, Профессор становился все благодушнее и все чаще улыбался. Когда Мэри закончила свой рассказ, он был готов рассмеяться:

– Коварство и любовь. Я не знал всех деталей, но и ты знаешь только то, что тебе рассказал Адам. В любом случае спасибо за попытку подорвать мою репутацию таким благородным способом. Увы, этот многоходовый план был слишком безумен. Рецензенты никогда не пропустили бы такой ерунды и поддельных спектров. Удивлен, что на свете есть люди, готовые учить химию ради одной только мести. Ты говоришь, что никто тогда не выиграл, кроме меня. С тех пор много раз в минуты ночных размышлений я спрашивал себя, правильно ли поступил я тогда. И каждый раз отвечал: «Да, правильно». «Хотел бы я, чтобы мои друзья так же не прощали мне мои ошибки?». «Да, хотел бы». Тебя гнетет, Мэри, не жажда мести, а чувство вины. Я освобождаю тебя от нее. Я не смог спасти Адама от наказания. Тебя – успел. Но, подумай, стал бы я сидеть три часа в темноте на железной бочке только для того, чтобы выслушать рассказ, пусть занимательный, но достойный сопливой романтической повести, а не вдохновенной научной саги. Мэри, я хочу открыть тебе одну важную вещь.

– Профессор я сама понимаю, что должна оставить группу.

– Это не главное. Я старше тебя на много лет, и за эти годы я насмотрелся на столько надеждокрушений, что мысли мои стали ленивые и трусливые. До встречи с тобой я уж подумывал, а не бросить ли мне химию и пойти торговать сосисками. Но именно такие студенты, как ты, вновь открывают мне красоту нашего искусства и вдохновляют меня идти вперед. Я переработал твою схему синтеза – все-таки эмпирических знаний у меня побольше твоих – и, кажется, нашел, как заставить ее работать. Достаточно всего трех стадий. С рассветом мы узнаем: прав я или нет. И если прав, то это определенно будет статья уровня Nature. И в ней будет два автора – лишь ты да я. Но я первый автор. Увы, как ни успешно было наше краткое сотрудничество, нормы профессиональной морали требуют, чтобы мы расстались. Попытка саботажа, пусть и со стороны гениального студента, не будет мной проигнорирована. Но я готов написать тебе замечательнейшее рекомендательное письмо. Скажем, что мы просто не сошлись характерами и научными интересами. Такая формулировка тебе ничем не повредит. Те люди, кто знают меня хорошо, поймут, что проблемы не в тебе, а во мне. Да, у тебя же в любом случае будет еще одна статья. Я поручу Саймону развивать твою методологию. К сожалению, до синтеза он еще не дорос и зря так беспокоится об экзамене. Я попрошу, и ему засчитают двенадцатистадийную попытку как studies towards. Одни химики, Мэри, предлагают дерзкие идеи, а другие сильны послушным исполнительством. И они прекрасно дополняют друг друга. Давай же думать о будущих свершениях, а не о прошлых обидах.


Конец.

Целый день думал, не переписать ли Главу 8, чтобы она стала понятнее, но решил, что возможность комментирования дана затем, чтобы задавать вопросы.

Спасибо за чтение.