В 1916 году он демобилизовался с фронта Первой мировой, чтобы продолжить учёбу и лабораторную работу под руководством Абрама Фёдоровича Иоффе. Он женился на любимой девушке Надежде Черносвитовой, у них родился сын. После окончания Политехнического института в Петрограде Пётр Капица занимается любимой наукой в Рентгенологическом институте. Но в 1919 году, как члена ЦК партии кадетов, арестовывают и расстреливают его тестя Кирилла Черносвитова, а затем в декабре–январе от гриппа-«испанки» один за другим умирают отец Капицы, двухлетний сын Иероним, жена Надежда и их новорождённая дочь. На форзаце Евангелия, где Пётр Капица отмечал важнейшие события в жизни, после строчки о смерти дочери он записал: «Всё кончено, да будет воля твоя», – после чего собрал все документы, письма и драгоценности, напоминавшие ему о жене и детях, в шкатулку, закрыл и больше никогда её не открывал. И никогда не праздновал Рождество. Он сам заболел гриппом и потом вспоминал: «Мне так хотелось умереть, но мама меня спасла. Пришлось жить».
В 1921 году из Англии он писал матери: «Когда я оглядываюсь назад и вижу всё мною пережитое, меня берёт страх и удивление — неужели же, в самом деле, я всё это мог перенести?». Перед тем, как отправиться в заграничную командировку, он оставил матери на память этот их парный портрет с коллегой и другом Николаем Семёновым. Написал его известный художник Борис Михайлович Кустодиев, и история его создания весьма любопытна.
В мае 1920 года в Петроград вернулся Николай Семёнов. Этот талантливый студент Иоффе со второго курса работал над ионизацией атомов и молекул под действием электронного удара и был оставлен при университете профессорским стипендиатом (аналог аспирантуры), но летом 1918 года «удачно» съездил на каникулы. Поехал к родителям в Самару, а там случился мятеж Чехословацкого корпуса, и Коля Семёнов загремел коноводом в артиллерийскую бригаду белогвардейской народной армии. Это вам не атомы ионизировать. Отпущенный в отпуск в связи со смертью отца, Семёнов дезертировал по пути к новому месту службы и добрался до ближайшего университетского города Томска. Там он был мобилизован в Колчаковскую армию, но по ходатайству профессоров оставлен в Томском технологическом институте в «радиобатальоне». Когда в декабре 1919 года Томск заняла Красная Армия, Семёнов был переведён с военной службы на научно-преподавательскую работу и обрадовался приглашению Иоффе вернуться в Петроград с затянувшихся «каникул».
Вместе с Капицей Семёнов предложил способ измерения магнитного момента атома в неоднородном магнитном поле. В совместной статье на две странички в декабре 1920 года они написали: «Эксперименты уже начаты». В холодном дальнем крыле Политехнического института на окраине Петрограда их начал шестнадцатилетний студент-первокурсник Юлий Харитон (будущий академик и один из создателей советской атомной бомбы). Но в успешном проведении ставшего знаменитым эксперимента наших учёных опередили немцы Штерн и Герлах:
И неудивительно: время для нашей страны было тяжёлое, и приходилось решать более насущные проблемы, чем квантование магнитного момента атома. Герберт Уэллс в документальной книге «Россия во мгле» описывает встречу в Петроградском Доме учёных в 1920 году: ««Удивительно, что они вообще что-то делают. И всё же они успешно работают... Павлов продолжает свои замечательные исследования — в старом пальто, в кабинете, заваленном картофелем и морковью, которые он выращивает в свободное время. Дух науки — поистине изумительный дух».
Не только науки, но и искусства. В эти мрачные дни войн и революций ученик Репина Борис Кустодиев создаёт яркие праздничные картины, изображающую другую, счастливую Россию, время которой прошло. А, может, и не было никогда этой лубочной сказки, и она оставалась лишь поэтической мечтой художника. Токсичная позитивность, как сказали бы сейчас.
«Масленица» (1919).
С Кустодиевым Капицу и Семёнова познакомил студент-архитектор Петька Сидоров, который как представитель домкомбеда (домового комитета бедноты) заваливался со своей «коммуной» в квартиру художника на Петроградской стороне. Молодые физики стали частными гостями в доме Кустодиевых. Этот художник купцов, сошедших со страниц пьес Островского, русской зимы и пышных красавиц переживал собственную трагедию.
«Автопортрет» (1912).
Вот уже несколько лет Борис Михайлович страдал от туберкулёза позвоночника. Когда парализовало ноги, ему пришлось рисовать лёжа. Или сидеть в инвалидной коляске два-три часа в день, преодолевая страшную боль. «Теперь весь мой мир – моя комната», – говорил художник, который практически не выходил на улицу и был вынужден ограничить размер холстов, над которыми он работал. Весёлые красочные картинки никак не отражали его физических страданий или – кто знает – помогали с ними справиться: «По ночам он кричал от боли, его мучил один и тот же кошмар: чёрные кошки впиваются острыми когтями в его спину и раздирают позвонки».
Однажды Капица с Семёновым разглядывали в квартире Кустодиева незаконченное полотно с Шаляпиным и высказали художнику: «Вот Вы пишете портреты уже знаменитых людей. А почему бы Вам, Борис Михайлович, не написать портрет будущих знаменитостей?» – имея в виду, разумеется, себя. Художник шутя поинтересовался, не собираются ли молодые люди стать Нобелевскими лауреатами, на что те сразу же ответили утвердительно. «Раз так, то напишу», – согласился Кустодиев. У него был правительственный заказ на большую картину «Праздник в честь II Конгресса Коминтерна 19 июля 1920 года. Демонстрация на площади Урицкого» (название Дворцовой площади с 1918 по 1944 годы), находящуюся ныне в Русском музее. Ограниченный в передвижении, художник был рад любой подходящей натуре и помимо парного портрета на оливковом фоне (первое изображение в этом посте) поместил в центре «правительственной» картины фигуры двух друзей, отрешённо наблюдающих за процессиями матросов, детсадовцев и «Союза Пищевиков»:
Когда Шаляпин однажды встретил у Введенской церкви Капицу и тот поздоровался, Фёдор Иванович поделился с Кустодиевым:
– Знакомое лицо, а где я его видел – шут знает.
– А не этот? – спросил Кустодиев и показал стоявший на мольберте портрет двух физиков.
– Он! Кто же это?
Кустодиев засмеялся и рассказал Шаляпину, как начал писать этот портрет: «Впервые в жизни рисую никому не известных, но очень упорных молодых людей. И такие они бровастые, краснощёкие (им и голод нипочём), такие самоуверенные и весёлые были, что пришлось согласиться. Притащили они рентгеновскую трубку, с которой работали в своём институте, и дело пошло».
Портрет Шаляпина (1922).
В качестве гонорара за портрет Капица принёс Кустодиеву мешок муки и петуха в придачу. Он заработал их у мельника, у которого жил за городом, рассчитав, построив и собственноручно установив тому небольшую турбинку. Во времена разрухи и «коминтернов» такая плата ценилась дороже денег, так как инфляция постоянно сжирала жалование старшего физика в 122 700 рублей в месяц.
Абрам Иоффе, видя, что Пётр Капица всё ещё находится в депрессии после потери родных, решает отправить его заграницу в ведущую зарубежную научную школу. Работа – лучшее лекарство. Благодаря содействию известного кораблестроителя академика Крылова и писателя Максима Горького в 1921 году Капица в составе специальной комиссии командирован в Англию для закупки приборов, чтобы больше не пытаться изучать квантовую физику с помощью «сургуча и верёвочки».
Иоффе, Капица, Крылов.
В июле Капица прибывает в Англию. Оттуда он постоянно пишет письма матери: «Всё же я тут один, и это, пожалуй, самое плохое. Я, конечно, не теряю ни энергии, ни импульсов, но радости жизни нету, в этом-то все горе. Как было бы хорошо, дорогая моя, пойти с тобой в Британский музей! А моя Надя, как часто она мне рассказывала о Лондоне и как нам хотелось вместе быть тут. Мне даже подчас кажется, что я не человек, а какая-то машина, которая, несмотря на всё, продолжает своё дело. Конечно, я пишу грустное письмо, но главная причина та, что Надя очень любила Лондон и я все время вспоминаю её».
Но депрессия депрессией, а надо работать. Иоффе дал Капице рекомендацию к Эрнесту Резерфорду в Кавендишскую лабораторию в Кембридже. Тот поначалу не хотел брать к себе незнакомого молодого человека, приехавшего из Советской России, и сослался, что лаборатория у него маленькая и переполнена сотрудниками. Тогда Капица неожиданно спросил:
– Какая у вас допустимая погрешность в опытах?
– Допустима двух-трёхпроцентная погрешность, – ответил Резерфорд, не понимая, куда клонит этот русский.
– А сколько народу работает?
– Человек тридцать.
– В таком случае вы можете меня принять: я буду в пределах вашей экспериментальной ошибки.
Резерфорд, который ценил в людях находчивость и чувство юмора, рассмеялся и решил дать шутнику шанс, о чём никогда не пожалел. Капица сразу заслужил всеобщее уважение своими навыками инженера и экспериментатора. Студенческий практикум, на который отводилось два года, он выполнил за две недели. Через 4 месяца у него своя рабочая комната. Через год – три помощника.
Отношения с Резерфордом складываются непросто, но со временем и они стали близкими друзьями. Капица дал своему руководителю прозвище «Крокодил». Официальная версия: «Потому что крокодил всегда идёт к своей цели, никогда не пятится назад», – но все знали тяжёлый характер уроженца Новой Зеландии. Резерфорд выбивает для Капицы стипендию Максвелла, и в 1923 году Peter Kapitza защищает в Кембридже докторскую диссертацию «Прохождение альфа-частиц через вещество и методы получения сильных магнитных полей». Резерфорд ворчит: «Я трачу на ваши опыты больше, чем на всю остальную лабораторию», – но ему импонирует, что Капица не ограничивает себя ядерной физикой, а предлагает свои, новые для Кавендишской лаборатории области исследования и организует семинар «Клуб Капицы», на котором идёт оживлённое обсуждение современных физических проблем. С 1925 года Капица становится заместителем Резерфорда. Командировка затягивается.
«Портрет Капицы» (1926).
В 1926 году Капица едет в отпуск в Париж повидаться с приехавшим туда Николаем Семёновым. Тот построил первый в СССР масс-спектрометр, стал заместителем директора Физико-технического института и был послан заграницу для ознакомления с работами буржуйских лабораторий. Но приехал Семёнов не один, а с молодой женой Наташей Бурцевой, которая отыскала в Париже свою лучшую гимназическую подругу Аню Крылову. Та была дочерью того самого академика Крылова, но её родители разошлись, и она с матерью эмигрировала во Францию. Анна изучала искусство и мечтала стать археологом. Перезнакомившись, Семёновы, Пётр и Анна вчетвером гуляли по парижским улицам, ходили в кино и в музеи.
Оказалось, что матери Капицы и Крыловой были студентками одного выпуска Высших женских Бестужевских курсов. Ещё больше они сблизились после того, как «романтично подрались в кино»: Анна выхватила у Капицы трубку, которую он постоянно таскал с собой, но никогда не курил. А ещё она пожаловалась, что уже хорошо изучила коллекцию Лувра и хотела бы поработать в Британском музее, но ей не дают английскую визу, потому что она находится во Франции по «нансеновскому паспорту» для беженцев. Пётр Леонидович пообещал помочь с визой, и скоро Анна Крылова приехала на стажировку в Лондон. Позже она вспоминала: «Однажды, под конец моего пребывания в Лондоне Пётр Леонидович сказал: “Хотите поездить по Англии? Посмотреть страну, ваши любимые замки и соборы?” Я тут же согласилась. Да и кто же не согласится отправиться в поездку по Англии на открытой машине! Только у меня совсем не было денег. Но Пётр Леонидович сказал: “Я вас приглашаю”. И мы отправились».
Анна рассказала Капице, что в Гражданскую войну, сражаясь на стороне белых, были убиты два её старших брата. А две сестры умерли в детстве от туберкулёза. Её мать, боясь потерять единственного оставшегося ребёнка, увезла Анну в Париж, пока и та не сбежала на фронт. А Пётр рассказал ей трагическую историю своей первой семьи, которой ни с кем не делился. Наступило время Анне возвращаться во Францию: «Я отчетливо помню, как, уезжая, посмотрела в окно и увидела грустную, как мне показалось, маленькую фигурку, одиноко стоящую на перроне. И тут я почувствовала, что этот человек мне очень дорог. Пётр Леонидович чуть ли не на следующий день приехал в Париж. И я поняла, что он мне никогда, что называется, не сделает предложения, что это должна сделать я. И тогда я сказала ему: “Я считаю, что мы должны пожениться”. Он страшно обрадовался, и спустя несколько дней мы поженились». Анна Алексеевна стала надёжным помощником и верным другом Петра Леонидовича, а Семёновы всегда очень гордились, что их познакомили.
Продолжал Капица вести активную переписку и с Борисом Кустодиевым. В письме 1922 года художник благодарил Капицу за присланное молоко и просил прислать из Кембриджа масляные краски, которых не хватает в Советской России. В качестве ответной благодарности он написал ещё несколько портретов Капицы. В марте 1927 года Кустодиев получил разрешение Наркомпроса выехать в Германию для лечения в клинике Ферстера, на которое правительство выделило деньги, но этой поездке не суждено было состояться: в мае Борис Михайлович Кустодиев (1878–1927) скончался от скоротечного воспаления лёгких. Фёдор Иванович Шаляпин, тогда уже тоже в эмиграции, сказал: «Много я знал в жизни интересных, талантливых и хороших людей, но если я когда-нибудь видел в человеке действительно высокий дух, так это в Кустодиеве…». Вдова художника Юлия Евстафьевна переживёт мужа на 15 лет и умрёт в 1942 году в блокадном Ленинграде от голода. История страны в 20 веке получилось совсем не кустодиевская.
«Купчиха за чаем» (1918).
А Капица продолжает работать в Кембридже: от сильных магнитов он переходит к физике низких температур и сжиженных газов. Его избирают членом английского Королевского общества: не иностранным, а «домашним», несмотря на советское гражданство. Правительство СССР несколько раз предлагало Капице вернуться, но учёный неизменно отказывался. В письме Семёнову он так объясняет своё положение: «Ты видишь, я до сих пор не натурализовался, и только потому, что определённо чувствую, что вернусь обратно. И мне хочется, чтобы ты, и тебе подобные поняли это раз и навсегда – что пока я русский учёный, несмотря на все неудобства с этим связанные, и мне хотелось, чтобы вы дали мне почувствовать, что вы, черти проклятые, цените это». Со своей стороны Капица помогает издать в Англии монографии советских учёных, включая труды Семёнова по цепным химическим реакциям.
В ноябре 1930 года Совет Королевского общества выделяет 15000 фунтов на строительство в Кембридже специальной лаборатории для Капицы. Деньги взяты из фонда, оставленного химическим магнатом Людвигом Мондом, и Мондовская лаборатория была торжественно открыта в феврале 1933 года. Приглашённым гостям в глаза бросается расположенный при входе барельеф «Крокодил»: присутствовавший Нильс Бор одобрил архитектурную вольность, а Резерфорд промолчал.
У Петра с Анной рождаются двое сыновей – Сергей и Андрей. Заработав денег на инженерных консультациях, Капица проектирует и строит на окраине Кембриджа дом “Kapitza House”, и помимо научной работы умудряется выиграть первенство графства Кембриджшир по шахматам.
Капица играет в шахматы с Полем Дираком.
С 1933 года Капица помогает устроить в Англии учёных-евреев, вынужденных бежать из Германии после прихода к власти Гитлера, включая коллегу Эйнштейна Лео Силарда. А в следующем году Капица с женой приезжают в Ленинград проведать его мать и поучаствовать в международном конгрессе, посвящённом 100-летию со дня рождения Менделеева. Он и раньше приезжал в СССР с лекциями, но обстановка в стране поменялась после бегства физика Георгия Гамова. Куйбышев и Каганович проинформировали отдыхавшего в Сочи Сталина о приезде Капицы: «Мы думаем, что такому положению, когда наш гражданин снабжает чужую страну изобретениями, имеющими военное значение, надо положить конец». Они предлагали любым способом удержать учёного в СССР, «в крайнем случае применить арест». Сталин на следующий день ответил согласием, добавив: «Капицу нужно обязательно задержать в СССР и не выпускать в Англию на основании известного закона о невозвращенцах». Постановлением Политбюро выездная виза Капицы была аннулирована.
Капица в бешенстве: его лаборатория в Кембридже, ему надо возвращаться, чтобы проводить исследования по разделению изотопов в газообразной смеси методом центрифугирования совместно с Полем Дираком. Но Анна Алексеевна вынуждена уехать в Кембридж к оставшимся с бабушкой сыновьям одна, а Пётр Леонидович переезжает в ленинградскую коммуналку к матери Ольге Иеронимовне. Николай Семёнов, ставший за два года до этого академиком и возглавляющий Институт химической физики АН СССР, старается помочь другу, но Капица непреклонен. Он пишет жене: «Меня можно заставить рыть каналы, строить крепости, можно взять моё тело, но дух никто не возьмёт. И если надо мной будут издеваться, я быстро сведу счёты с жизнью любым путём».
Капица решает уйти из физики в биологию: рядовым инженером в институт к Ивану Павлову (1849–1936). Лауреат Нобелевской премии 1904 года неоднократно встречался с Капицей в Англии и был крёстным отцом его старшего сына Сергея. О советской власти знаменитый физиолог отзывается неодобрительно: «Я же говорил вам всегда, Пётр Леонидович, что они сволочи. Теперь вы убедились? Вы вот не хотели мне верить прежде. Знаете, ведь я только один здесь говорю, что думаю. А вот я умру, вы должны это делать».
Анна Алексеевна тем временем обращается с просьбой о вмешательстве к Альберту Эйнштейну и Эрнесту Резерфорду. Резерфорд требует от полпреда СССР в Англии разъяснений, почему его сотруднику отказывают в возвращении в Кембридж. От Капицы требуют написать ответ, что он остался в СССР добровольно, но он отказывается писать под диктовку. Поэтому в ответном письме Резерфорду сообщают, что пребывание Капицы в СССР продиктовано «запланированным в пятилетнем плане ускоренным развитием советской науки и промышленности». Лео Силард предлагает Анне Алексеевне организовать дерзкий побег Капицы на подводной лодке, но решать судьбу учёного будет другой человек.
Участок земли на Воробьёвых горах в Москве предназначался под здание посольства США после восстановления дипломатических отношений, но когда оказалось, что прибывший посол «не наш человек», планы Сталина поменялись: «Давайте построим на этом участке институт». В декабре 1934 года Капицу заставляют возглавить новый Институт физических проблем (ИФП), созданный по сталинскому приказу. Учёному обещают личный автомобиль и дачу в Крыму, но Капица в первую очередь требует выкупить оборудование из Мондовской лаборатории. Весной 1935 года он пишет жене: ««Жизнь изумительно пуста сейчас у меня. Другой раз у меня кулаки сжимаются, и я готов рвать на себе волосы и беситься. С моими приборами, на моих идеях, в моей лаборатории другие живут и работают, а я здесь один сижу и, для чего это нужно, не понимаю». Политбюро выделяет 30 тысяч фунтов, и после длительных переговоров Резерфорд соглашается: «Эти машины не могут работать без Капицы, а Капица не может работать без них».
Строительство института, перевоз и настройка оборудования занимают несколько лет. В 1936 году Анна Алексеевна, которая не может жить без мужа, возвращается с детьми из Англии. Они живут в коттедже при институте, но Капица недоволен своей «золотой клеткой»: «Лучше быть голодным львом, чем сытым бараном». Возможности для работы в СССР уступают тем, что были в Кембридже, а коллеги без стеснения возмущаются: «Если бы нам дали такие условия, то мы ещё не то бы сделали, что Капица». Пётр Леонидович понимает, что единственный способ что-то решить в стране – писать напрямую Сталину. Он пишет записки и письма о возможных реформах советской науки и академической системы, но не получает внятной реакции. Капица недоволен бюрократизмом, выслуживанием перед начальством, халтурой, совместительством: «Коля Семёнов как академик имеет жалование 700 рублей, а фельетон, написанный за два вечера даёт 200–300 рублей». «Научный сотрудник тратит собственно на работу только 20% своей энергии. Руководящие работники стараются увеличить свои институты до невероятных размеров, чтобы как-то победить низкую производительность труда. Она в 4–5 раз ниже, чем в Европе». В институте Капицы нет отдела кадров, он сам знакомится с каждым новым сотрудником — от ведущих ученых до дворника. Например, увольняет троих дворников-бездельников и заменяет их одним, но за тройную оплату.
Наконец, возобновляется научная работа. Капица создаёт эффективный аппарат по получению сжиженных газов. За 30 лет до этого голландский физик Камерлинг-Оннес впервые получил всего 60 мл жидкого гелия (температура кипения 4,2 К) и открыл явление сверхпроводимости, за которое удостоился Нобелевской премии по физике. Капица построил установку, которая давала 2 литра жидкого гелия в час. Он обнаруживает, что ниже 2,172 К гелий переходит в новое фазовое состояние «гелий-II», приобретая возможность протекать через щели и капилляры без трения. Капица называет открытое явление сверхтекучестью и отправляет статью «Вязкость жидкого гелия ниже λ-точки» в журнал Nature. Новый глава Мондовской лаборатории Джон Кокрофт просит редакторов попридержать публикацию. В его лаборатории Джон Аллен и Остин Майзнер проводят аналогичную работу. И статья Капицы выходит на следующий год в одном номере рядом с сообщением британских учёных о «Течении жидкого гелия-II».
Зарубежные публикации напрягают НКВД. Ежов сообщает Сталину: «Можно с уверенностью утверждать, что Капица тайно работает над двумя крупнейшими техническими проблемами большого экономического и оборонного значения и работы эти ведутся Капицей для своих старых английских хозяев (а не для СССР), для чего Капица собрал в своем институте в качестве сотрудников отъявленную антисоветскую сволочь». В 1938 году за сравнение сталинской диктатуры с властью Гитлера арестован 29-летний теоретик Лев Ландау. Год его пытают голодом, заставляя сознаться в том, что он немецкий шпион.
Капица требует от главы правительства Молотова отпустить Ландау под личное поручительство, обещает, что не допустит в своём институте никакой контрреволюционной деятельности. Ему нужен теоретик для обоснования модели сверхтекучести, а Ландау единственный в Союзе обладает необходимой подготовкой и знаниями в квантовой физике. Аргумент «этот человек нужен для Дела» сработал: Ландау отпускают. Капица заступается за математика Лузина и физика Фока, но всех спасти он не может. Советская власть, как гигант с кроваво-красным знаменем с картины Кустодиева «Большевик» (1920), идёт по стране, давя мелких людишек, попадающихся ей под ноги:
В 1939 году Петра Капицу, наконец-то, избирают академиком. А в 1941-м с началом войны Институт физических проблем эвакуируют в Казань. Туда же эвакуирован Институт химической физики Семёнова, который занимается проблемами горения и взрыва. Анна Капица идёт работать в госпиталь медсестрой, а Пётр Капица начинает работу над дешёвым производством жидкого кислорода из воздуха в промышленных масштабах. Кислород необходим для металлургии, производства взрывчатки и в медицине, спасая сотни тысяч раненных красноармейцев. Капицу назначают начальником Главкислорода (Главного управления кислородной промышленности при СНК СССР). За свою работу в годы войны он удостоен двух Сталинских премий, а в 1945 году награждён золотой звездой Героя Социалистического Труда. Влияние Капицы настолько велико, что когда газета «Правда» отказывается публиковать его заметку об освобождении Киева, он жалуется Сталину, и тот встаёт на сторону академика:
После возвращения из эвакуации в 1943 году Пётр Капица становится первым заведующим кафедры физики низких температур физического факультета МГУ. А Николай Семёнов заведует кафедрой химической кинетики на химическом факультете. Но у Капицы зреет замысел создания нового учебного заведения – «советского Кембриджа», где наука будет поставлена во главу угла. Он уже по привычке пишет письмо Сталину, и вместе с Семёновым они организуют Московский физико-технический институт (Физтех) в Долгопрудном.
Но Сталину физики нужны для других вещей. Капица вместе с Курчатовым входит в руководство советским атомным проектом, где у свободолюбивого Петра Леонидовича сразу возникает конфликт с Берией. Капица пишет Сталину: «Товарищи Берия, Маленков, Вознесенский ведут себя в Особом комитете как сверхчеловеки. В особенности тов. Берия. Правда, у него дирижёрская палочка в руках. Это неплохо, но вслед за ним первую скрипку всё же должен играть учёный. У тов. Берии основная слабость в том, что дирижёр должен не только махать палочкой, но и понимать партитуру. Вообще наши диалоги не особенно любезны. Я ему предлагал учить его физике, приезжать ко мне в институт. Ведь, например, не надо самому быть художником, чтобы понимать толк в картинах. […] Мне хотелось бы, чтобы тов. Берия познакомился с этим письмом, ведь это не донос, а полезная критика». Сталин оставляет письмо без ответа. Капица пишет ещё раз, подробно: «С товарищем Берия у меня отношения всё хуже и хуже, и он, несомненно, будет доволен моим уходом». Сталин разрешает отставку Капицы, по слухам сказав Берии: «Я тебе его сниму, но ты его не трогай».
А через полгода Капицу снимают с постов начальника Главкислорода и директора ИФП. Оставляют только возможность работать профессором в МГУ. Капица снова пишет Сталину: «Товарищ Сталин, лишив меня моего института, меня отстранили от полноценной научной работы, и я это тяжело переживаю. Я хочу понять причину, почему учёного лишили возможности работать в стране, которая основывает свой рост на развитии науки? Я считаю, что для меня, как учёного, основной способ посильно содействовать Вашей созидательной работе – это помочь отыскать наилучшие организационные формы для нашей науки, а это может быть только тогда, когда ученый не будет бояться прямо говорить, что думает, даже в том случае, когда это неприятные вещи. Я хочу надеяться, что меня наказывают не за это». В декабре 1949 года Капица игнорирует торжественное заседание в МГУ, посвящённое 70-летию Сталина, сказав жене, что не видит смысла в нём участвовать. Его лишают и профессорской должности.
Капица оказывается в ссылке под домашним арестом на даче в Николиной Горе. При этом обслуживание дачи закончено, персонал уходит, казённую мебель вывозят. Даже книжные полки вырвали из стен, оставили только дрова на кухне. Но Капица за две недели самостоятельно мастерит мебель – «устойчивый стол системы Капицы». Анна Алексеевна заводит огород и кур. Друзьям запрещено посещать опального учёного, но благодаря содействию президента АН СССР Сергея Вавилова Капице удалось получить минимальный комплект лабораторного оборудования. Пётр Леонидович мастерит своими руками приборы, вспоминает слесарные навыки и вместе с сыном Сергеем продолжает научную работу в «Избе физических проблем». Обещание получить Нобеля, данное Кустодиеву, никто не отменял. Как говорил Капица: «Счастливым можно научиться быть в любых обстоятельствах. Несчастен только тот, кто вступает в сделку со своей совестью».
А Сергей Капица любил вспоминать такую анекдотическую историю. В 1951 году к Капицам приехал перепуганный комендант госдач и просит Петра Леонидовича позвонить по «вертушке» (правительственной связи) по указанному номеру. Капица отвечает: «У меня больше нет аппарата». Комендант предлагает: «Позвоните по моему». Звонит, отвечает сам Маленков: «Товарищ Капица, почему вы перестали писать мне письма? Товарищ Сталин их тоже читает».
К счастью, читать письма ему и Берии оставалось недолго, но только в 1955 году после встречи с Хрущёвым Капица возвращается на пост директора ИФП. Он снова отказывается взяться за разработку тем оборонного значения, отшучиваясь: «Учёные подобны артистам: любят, чтобы об их работе говорили, писали, показывали их в кино, военная же тематика секретна. Связаться с ней означает изолироваться, похоронить себя в стенах института». От сверхнизких температур Капица переходит к изучению сверхвысоких. Он выдвигает гипотезу о природе шаровой молнии, а более всего его занимает возможность создания управляемой термоядерной реакции.
Василий Ефанов. «Портрет Героя Социалистического Труда академика П.Капицы» (1958).
В 1951 году Нобелевскую премию по физике получает директор Мондовской лаборатории Джон Кокрофт за расщепление атомного ядра лития при бомбардировке протонами. А в 1956 году очередь пожать руку шведскому королю подходит и для Николая Семёнова. Вместе с британцем Сирилом Хиншелвудом он удостоен Нобеля по химии «за исследование в области механизмов химических реакций» (количественную теорию цепных реакций). Половина обещания выполнена.
В 1962 году Нобеля по физике присуждают Льву Ландау «за пионерские исследования в теории конденсированного состояния, в особенности жидкого гелия». За ту самую работу, которую тот провёл в институте Капицы после своего освобождения. Сверхтекучесть объясняется тем, что при низких температурах атомы гелия переходят в состояние аналогичное бозе-эйнштейновскому конденсату. Энергетические уровни квантуются, и энергии межатомных столкновений недостаточно, чтобы перескочить в возбуждённое состояние, поэтому не происходит никакого рассеяния энергии на трение: жидкость становится сверхтекучей.
Капица рад за коллег, но от него Нобель ускользает. Нильс Бор трижды выдвигает его на получение премии за открытие сверхтекучести, но всплывают проблемы с приоритетом, так как Аллен и Майзнер опубликовались одновременно с Капицей. Эх, если бы только он тогда остался в Англии, эксперименты не задержались бы на несколько лет, и он уже точно был бы лауреатом. В 1959 году Капица становится первым лауреатом Большой золотой медали имени М. В. Ломоносова, но разве это равноценная замена Нобелевской премии?
В 1965 году после тридцатилетнего перерыва Капица получает разрешение на выезд из СССР в Данию для получения Международной золотой медали Нильса Бора. А на следующий год он едет в Англию получать медаль Резерфорда. Перед торжественной церемонией Капица вспоминает, что у него была мантия доктора Кембриджского университета, которую он оставил на крючке в лаборатории 32 года назад. Он подозвал служителя и попросил проверить, висит ли его мантия на месте. Через минуту ему принесли его мантию, которую никто не тронул.
Продолжал Капица и общественную деятельность. В 1950-е приглашал на свой знаменитый семинар «капичник» генетиков, боровшихся с лысенковщиной. В 1966 году подписал письмо академиков Брежневу против реабилитации Сталина. А когда Келдыш предложил исключить из Академии наук Андрея Сахарова Капица заявил: «Аналогичный позорный инцидент уже был. В 1933 году фашисты исключили из Прусской академии Альберта Эйнштейна». В 1970 году Капица тепло поздравил Александра Солженицына с присуждением Нобелевской премии по литературе:
Но годы шли годы, а Нобеля для Капицы так и не было. На очередной юбилей Николая Семёнова он подарил другу копию кустодиевского портрета, хранившегося у Петра Леонидовича. На обороте копии он надписал: «Портрет хорошо сохранился, а мы здорово постарели. Но в душе мы оба так же молоды и глупы, как выглядим на портрете».
Александр Рубинин «Портрет Петра Леонидовича Капицы».
Они оба уже стали живыми легендами, но тогда давно в Петрограде они пообещали Кустодиеву, что получат Нобелевскую премию, а не станут дважды Героями Социалистического Труда. И Пётр Капица не мог смотреть на картину без щемящего чувства разочарования. Его сын Сергей ведёт на телевидении передачу «Очевидное – невероятное», и людям интереснее выдуманные чудеса вроде инопланетян и Бермудского треугольника, чем реальное квантовое чудо перехода гелия во сверхтекучее состояние. Даже про кустодиевский портрет они шутят, что учёные изображены на нём с самогонным аппаратом. Где в таком случае у него холодильник? Сейчас уже и не вспомнить, для чего предназначалась эта самоделка институтских стеклодувов, но перед нами, несомненно, вариация рентгеновской вакуумной трубки. Под действием постоянного тока в 100 киловольт электроны с катода сталкиваются с анодом, сделанным обычно из вольфрама или меди. Большая часть энергии теряется в виде тепла, но 1% превращается в рентгеновские лучи с длиной волны характерных переходов для конкретного материала анода. Современные аналоги используются и в сканерах в аэропорту, и в медицинской компьютерной томографии, и в рентгеноструктурном анализе кристаллов:
Была в этом нарисованном каламбуре горькая ирония: Семёнов с рентгеновской трубкой Нобеля получил, а Капица с трубкой курительной – нет. Под конец жизни Пётр Леонидович увлёкся собиранием изображений со своим любимым литературным героем Дон Кихотом, говоря, что в своей жизни сам немало повоевал с ветряными мельницами и всегда защищал одну Дульсинею – науку. А ещё он говорил: «В жизни человек с выдержкой всегда побеждает. А выдерживать надо не полчаса, а годами. Вот это выдержка!».
И он выдержал. Осенью 1978 года в подмосковный санаторий, где Капица отдыхал с женой, пришло известие, что ему присудили Нобелевскую премию по физике за «фундаментальные изобретения и открытия в области физики низких температур».
На награждение в Стокгольм он взял Анну Алексеевну, чьим кавалером на Нобелевском банкете стал сам король, а дамой Капицы – шведская королева.
Свою Нобелевскую лекцию Пётр Капица начал словами: «В России надо жить долго». И продолжил тем, что хотя премию ему дали за открытие сверхтекучести гелия: «Эти работы я сделал 40 лет назад, и я их забыл» – неприкрытый укол в сторону Нобелевского комитета, который заставил его так долго ждать. Вместо этого Капица прочитал лекцию «Плазма и управляемая термоядерная реакция», потому что считал, что самая главная проблема та, над которой сейчас работаешь. Сергей Капица вспоминал, что отец полностью оставил премию себе: положил на своё имя в один из шведских банков и ничего не отдал государству. Поступок очень в духе Капицы. Обещание выполнено, можно наслаждаться заслуженной славой в семейном кругу:
Дмитрий Жилинский «Портрет П. Л. Капицы с женой» (1979). Изображение из поста.
***
В 2012 году на лондонском аукционе Christie’s наследниками Капицы была продана картина Кустодиева «Извозчик (Лихач)» (1923), приобретённая физиком у вдовы художника в 1936 году. Цена лота составила 4,5 млн фунтов стерлингов ($7 млн). Неплохо: на коллайдер не хватит, но можно купить очень хороший спектрометр ЯМР.
А вот «Портрет Петра Капицы и Николая Семёнова» (1921; 71 х 71 см; холст, масло) никто продавать не собирается. По завещанию Петра Капицы (1894–1984) его вдова Анна Алексеевна (1903–1996) передала картину Академии наук и устроила в их доме при институте музей. Вот в мемориальном музее-кабинете академика Капицы по адресу Москва, ул. Косыгина, 2 этот портрет и находится. Рядом с Институтом физических проблем имени П. Л. Капицы и Институтом химической физики имени Н. Н. Семёнова.
И нам остаётся только поражаться, как кустодиевская кисть принесла благословение и удачу двум самоуверенным молодым людям. В 1921 году они лишь подавали надежды, их основные работы были ещё впереди. Николай Семёнов (1896–1986) до сих пор остаётся единственным отечественным лауреатом Нобелевской премии по химии. Как такое можно было угадать? Очевидное – невероятное. И пусть цепные реакции и сверхтекучий гелий не вылечат туберкулёзный спондилит или грипп, людей науки стоит прославлять не меньше, чем купчих за чаем.
***
Мой предыдущий пост о «научной» картине – «Она нарисовала учёного супергероем».
Комментариев нет:
Отправить комментарий